Уходящий тропою возврата

– Молодец, Жвар, в этом цирке хоть один умный нашелся.

– Спасибо, батька! – наконец-то избавившись от рук болотной нежити, пролепетал Наседа.

– Жвара благодари. Домой вернемся, седмицу казарму драить будешь. В одиночку! Чтоб знал в следующий раз, куда руки протягивать.

– Батька! – Мал перстом показывал на болото, выпучив глаза от удивления.

Все глянули в указанном направлении. У сухой березы, на кочке сидел, держа в руке сучковатый посох, седой дедок с широким желтым лицом. Заметив, что на него смотрят, поднял кулак вверх, вытянутым указательным пальцем погрозил, скорее всего, конкретно Горбылю:

– Попомнишь еще!

Разнесся над болотом скрипучий голос.

– Не грози, угребище. За болотом бы своим смотрел лучше. Устроил здесь залежи триппера. Старый маразматик!

Горбыль сложил левую руку на внутреннюю сторону локтя правой руки, приподняв резко кулак в характерном жесте. Отвернувшись и демонстративно больше не обращая внимания на деда, отдал приказ:

– По коням!

Уже выходя из леса и умостившись в седле, спросил:

– Жвар, что за крендель был на болоте?

– Батька, это болотняник, родич водяного. Хозяин этого болота.

– Ну, я где-то так и представлял. Все! Двинулись дальше.

Раскинувшаяся среди леса деревня в десяток изб удручала взгляд всем своим видом. Покосившиеся изгороди, пустые проемы окон, незакрытые двери, еще державшиеся на ременных петлях. Во дворах не мычало, не кудахтало, не гавкало никакой живности. На задних дворах стояли пустые телеги, с колесами, вросшими в грунт. У изб буйство некошеной травы переходило на ленту уличной дороги. Сады в запустении. Повалены на землю столбы чуров, когда-то хранивших род от посягательства нежити. Даже в небе над деревушкой клубилась, играя и резвясь, немалая стая ворон, то сходясь, то распадаясь, поднимаясь ввысь и опускаясь, пролетая над самыми коньками крыш. Устав, стая рассаживалась по крышам, каркая, делилась впечатлениями от игрищ. Раздолье для пернатых, главное и жрачки на болоте завались. Проголодаются, полетят на поклевку.

– Ка-аг, ка-аг! Ка-аг! – слышалось на всю округу.

Так жить можно. Сытно и весело.

Издали наблюдая за пернатым царством, Горбыль мотнул подбородком в сторону деревни, посылая разведать обстановку в ней. Гостил с Кветаном в маскхалатах поверх кольчуг, с арбалетами в руках, пригибаясь к земле, побежали к строениям. Перепрыгнули изгородь, прижимаясь к подогнанным бревнам стены, обошли избу. Никого! Обошли вторую, третью. Заглядывая за пустую конюшню, скорей по запаху, чем визуально, наткнулись на два полуобглоданных человеческих тела. Видимо, их слегка прикопали землей, да воронье, чуя поживу, разрыло лакомство, использовало по своему назначению. Дальше – больше. В следующем дворе прямо в центре лежал труп лошади со вздувшимся от дневной жары животом. Птицы труп поклевали, да погибла-то она от того, что какая-то нечисть разорвала ей горло, вырвав из него большой шмат мяса. В саду с борта пустой телеги, выпачканное в меду, свисало тело мужчины, изуродованного до неузнаваемости, все погрызенное и поклеванное. Исходивший от него запах говорил о том, что висит он здесь не меньше седмицы.

– Квет, да что же здесь деется-то? Глянь, сколь много народу погублено, – зашептал Гостил.

– Идем дальше. Нам еще половину деревни обойти потребно. И так Ярило на сход уже пошел.

Вывернув из-за угла избы, нос к носу столкнулись с сидевшим у входа в жилище смердом. Прищуренным, недобрым взглядом из-под тяжелых надбровных дуг мужик посмотрел на вставших столбами чужаков. Зловещая ухмылка поползла по губам, обнажая крепкие зубы, с ярко выраженными клыками.

– Это вы зря забрели сюда, гостечки дорогие. Теперь навсегда останетесь деревню сторожить, вона у вас и самострелы имеются, – смерд выплевывал слова так, как будто отвык разговаривать человеческим языком.

Стоявший чуть в стороне Гостил увидел полосу жесткой шерсти, тянувшейся от макушки к загривку мужика.

«Длака», – вспомнил он название, когда-то упомянутое бабкой Павлиной, ведуньей кривичей.

– Квет, это волкодлак!

Оба, не сговариваясь, подняли арбалеты, направив их на смерда. Тот, уворачиваясь, соскочил с чурбака и бросился бежать в направлении заднего двора, рывками меняя направление. Юнцы побежали за ним.

Гостил успел разрядить арбалет, но промахнулся, болт воткнулся в землю в том месте, с которого беглец отвернул в сторону.

Крепкий, верткий мужичара на полном ходу рыбкой перелетел через вбитый в землю деревянный кол, кора на котором подсохла и слезла, валялась у основания. Перевернувшись через голову, из тряпок на теле вывалился матерый волчара, гораздо больших размеров, чем обычный лесной санитар. Тут же в ляжку волкодлака вошел болт, пущенный Кветаном. Серый зверь с темным следом по всей спине взмахнул пушистым хвостом, человечьими глазами глянул на обидчика и, несмотря на торчавшую из ноги стрелку, на большой скорости припустился к лесу. У самой опушки, остановившись, присел, поднял к верху зубастую пасть.

– У-у-у-у! – разнесся протяжный не то вой, не то стон по округе.

– Ясно! – подвел итог Горбыль, выслушав пешую разведку. – В лес нам соваться не стоит, скоро ночь на двор придет. А посему, Жвар, отгони лошадей подальше, припрячь, может, не сыщут. Сам вернешься в деревню. Ну а вы, козыри дивные, забирайте все оружие, какое есть, выдвигаемся в деревню. Разместимся в двух избах по соседству, готовимся к встрече с серыми разбойниками. Могу, так сказать, поднять настроение перед схваткой. Либо мы их всех угондошим, либо нас даже вперед ногами ни одна б…дь не вынесет, будем в этой деревне землю унавоживать.

Ближе к ночи Сашка приказал поджечь соседние избы и сараи. Пока разгорится, наступит ночь, а в темноте враг может подобраться и порезать всех как овец в отаре. Высушенные временем деревянные постройки хорошо разгорелись, не только давая свет, но и прогревая воздух. Двери изб закрыли и заблокировали, как могли. Проемы окон изнутри и снаружи забили досками с большими щелями для удобства стрельбы. Проверили ходы на чердаки, куда можно было отступить, если будут «поджаривать». Разделились на две пятерки, плюс в одной сотник. Ожидали. Вторые сутки не спали, а спать хотелось неимоверно, поддерживало лишь напряжение неотвратимого близкого боя. Тишина и молчание напрягали еще больше, чем близость смерти. Чего ее бояться – дважды все равно не умирают. Отсвет пожаров поддержала бледным светом круглая, полная луна. Наконец со стороны леса прозвучал надрывный волчий вой, ответом которому был протяжный клич десяток волчих глоток.

– У-у-у-у-у! У-у-у-а-у!

– Начинается. Готовность ноль!

В тихой ночи по деревне разносился мягкий топот волчьих лап; отсветы горящих изб и хозяйственных построек проявили тени бегущей стаи. Рык, хрипы и нетерпеливое повизгивание, казалось, раздавались повсюду. Со стороны слепой стены послышалось мощное шуршание, как будто кто-то лопатой отбрасывал мелкий гравий от дома.

– Подкоп, что ли, роют?

– Да сколько же их тут?

Волки хаотично разбегались у домов, своим поведением напоминали натуральных лесных хищников. При появлении в пределах охотничьих угодий стаи неизвестной добычи волки никогда не нападают сразу, присматриваются, с кем их свел господин случай, какую опасность добыча таит, а уж разведав все, бросаются в атаку. Валят, рвут, грызут. Поведение волкодлаков было таким же.

– А ну, парни, поработайте-ка арбалетами, – вглядываясь через щели, негромко молвил Горбыль. – Только не все сразу, а по одному, не торопясь, через промежутки времени. Пусть думают, что в избе один человек сидит.

Хвощ, выцеливая из окна молодого волчару, припавшего брюхом к земле, выпустил болт, пробив тому череп в районе лобной кости. От еще живого, сучащего ногами зверя в стороны порскнули серые товарищи, уходя из сектора обстрела, чтоб стрелок из окна не мог достать их. Было странно, но волкодлак с пробитым черепом был еще жив. Мал всадил в него еще один болт, чтоб наверняка упокоить хищника. Все из темноты избы увидали, как на месте волка оказалась молодая девушка с обкромсанными на голове волосами.

– Карна, – выдохнул кто-то.

Да, перед окнами лежала наказанная за что-то девица. Кто-то при жизни обрезал ей волосы в наказание совершенного проступка.

– Молодая, какая!

– Я те дам, молодая, – зашипел Горбыль. – Небось, крови отведать успела. Не расслабляться, лови в прицел следующего.

В дверь с разбега приложился кто-то весом с носорога, не меньше. Дверь слегка подвинулась, оставив щель в палец шириной. Еще удар, еще подвинулась. Сашка навалился спиной на припертую к двери столешницу, уперся ногами в доски пола и следующий удар чувствительно ощутил на весь свой корпус. Подбежавший Ощера сунул цевье самострела к щели, разрядил его в образовавшуюся дверную прореху.

– У-у-у-у! – взвыл оборотень за дверью, при этом в дверь забухали еще ожесточеннее и чаще, видимо, заработал не один волкодлак. Шум ковыряний за слепой стеной усилился тоже, сопение слышалось уже под досками пола.

– Все на чердак! Разбирайте дранку, стреляйте сверху, – приказал сотник.

По скрипучей лестнице вся пятерка, привыкшая безоговорочно подчиняться своему батьке, полезла на горище, оттуда послышались удары и звуки сбрасываемой на землю щепы. Все пятеро, повылезав через образованные дыры на двускатную крышу, выцеливали метавшихся у изб серых, обстреливали их болтами. Глаза волкодлаков красными угольками светились из тьмы ночи. Сильные подвижные оборотни представляли собой трудные мишени. Много болтов юнцы потратили впустую. Вокруг изб валялось всего шесть тел, посмертно обернувшихся из волков в людей. Защитники второй избы-крепости, углядев из окон своих товарищей на крыше, тоже посбивав дранку, повылезали наверх, стали стрелять оттуда. Для кривичей бой превращался в вялотекущую развлекуху, для оборотней, наблюдавших за бойцами из укрытий и прячущихся под стенами, – в созерцание пустой траты болтов чужаками.

Горбыль уже пожалел, что заставил бойцов втащить лестницу на чердак. Рытье нор под полом избы уже раздавалось с трех сторон. Стоя посреди избы, с саблей в одной руке и щитом в другой, он гадал, с какой стороны на него набросятся первые волкодлаки. Факелы, закрепленные на стенах, чадя, хорошо освещали горницу. Первыми в избу проникли копатели из-под слепой стены. Подгнивший пол вдруг встопорщился, трухлявые куски досок разлетелись во все стороны, поднимая тучи пыли. В горницу свечой ворвался матерый оборотень. Сашка не упустил момент, на взлете развалил его клинком от самой шеи, через позвоночник и ребра, почти располовинил на две части. За первым в помещение прорвался второй, откатившись в сторону, ушел из-под удара. По виду походил на молодого, годовалого волка. А из норы уже лезла голова очередного выродка, которому Горбыль в горячке, походя, снес саблей пол черепа. Выпачкивая сапог в крови и мозгах, втоптал убиенного обратно в нору, тем самым пломбируя прокопанный ход. Вовремя обернулся к верткому хитрецу, в любой момент готовому броситься на спину потенциальной жертве. Потеснил того в угол, не давая напасть, перешел в боевой режим оборотня-берсерка, замечая, как исполосованная шкура на волке мгновенно затягивается, не оставляя шрамов.

– О-о, вот ты какой, северный олень! – удивился Сашка.

При прыжке принял на щит тушу и, вгоняя в пасть острие клинка, вышедшее из затылка, спинным мозгом почувствовал, что уже из другой дыры, образовавшейся у печи, лезут оборотни, почему-то чихая, кашляя, с закрытыми глазами отползая в сторону, давая время Горбылю перевести дух. Сашка заметил, как в голову очередного показавшегося из дыры волка из печи полетела добрая горсть старой сажи. Он ударом отделил ему голову от туловища, прикончил тех, которые уже были в избе.