Переменная: Человек

Пролог

Войны остались в прошлом. Когда-то конфликты в Европе и Южно-Китайском море заставили человечество заглянуть в бездну ядерного апокалипсиса – и отступить в шаге от края. Умы, прежде создававшие оружие, теперь строили мосты к звездам. Ресурсы, прежде сгоравшие в гонке вооружений, были направлены в науку. Наступила Эра Триумфа – хрупкого, тревожного триумфа, построенного на пепле старой ненависти и скрепленного вечным страхом перед пропастью, в которую они однажды заглянули.

Наука, освобожденная от оков войны, шагнула далеко вперед. Еще в XXI веке астрономы нашли ее – Проксиму Центавра b, планету у соседней звезды. Но лишь спустя полтора столетия, с помощью межзвездных зондов удалось составить точный портрет нового мира.

Ученые знали, что планета «приливно захвачена»: вечный испепеляющий день на одной стороне, вечная ледяная ночь на другой. Но на границе, в зоне вечного заката, раскинулась полоса жизни – терминатор. Там, под багровым светом неяркого красного карлика, могла существовать жидкая вода. Более того, данные подтвердили наличие плотной атмосферы, богатой азотом и кислородом – естественного щита от яростных вспышек материнской звезды. Анализ показал даже следы примитивной биосферы. Это был не просто шанс. Это был приз, за который стоило бороться.

Так родилась идея «Голиафов». На околоземной орбите, на глазах у всего мира, были выкованы три гигантских корабля-ковчега, ставших воплощением общей мечты. Это были не изящные исследовательские суда, а брутальные веретена длиной в несколько километров, ощетинившиеся датчиками и соплами маневровых двигателей. Каждый из них приводил в движение революционный двигатель «Триумф», чье сердце билось медленным, мощным ритмом управляемых ядерных взрывов.

Главным грузом «Голиафов», их истинной миссией, был генетический фонд человечества: десятки тысяч тщательно отобранных эмбрионов, погруженных в криогенный сон в бронированных хранилищах в сердце каждого корабля. Миссию доверили восемнадцати лучшим – не самых гениальных, но самых психологически устойчивых. На борт каждого «Голиафа» взошли по шесть первопроходцев: трое мужчин и трое женщин. Они были не просто пилотами и учеными. Они были последними стражами и первыми родителями, на чьи плечи легла ответственность за возрождение вида на новой планете.

Но дальновидные планировщики миссии предусмотрели и резерв. Глубоко в криохранилищах, рядом с генетическим фондом, спали еще несколько специалистов-колонистов второй волны. Их протокол пробуждения был назначен на момент прибытия на Проксиму b, чтобы помочь в основании колонии. Они были страховкой. Планом «Б».

Никто на Земле не предполагал, что этот «план Б» придется активировать в ледяной пустоте за триллионы километров от дома.

Это был величайший исход в истории – ставка на то, что человечество сможет преодолеть не только космос, но и самого себя, оставив свои грехи в старом мире в надежде, что на новой почве семена человечества дадут иные всходы.

Глава 1: Пробуждение

Безмолвие.

Не леденящая статика космоса, а внутреннее, утробное безгласие.

Оно было наполнено ровным, глубоким гулом двигателя «Триумф», который отдавался низкочастотной вибрацией в самом металле серебристых панелей пола. Воздух, стерильно просеянный, источал запах озона и арктической стужи. Корабль «Голиаф-3» шел на крейсерском ходу. В этом безвременье, в зале криосна, залитом стерильным синим светом, шесть членов экипажа спали в своих криогенных колыбелях.

Именно в эту герметичную тишину вторгся сигнал. Негромкий, но настойчивый, он пульсировал на навигационном мостике. Алый индикатор был словно заноза в зрачке.

Автоматика зафиксировала сбой. Не критический, но требующий вмешательства: незначительное отклонение от траектории. Согласно протоколу, система была обязана разбудить штурмана.

Первым ощущением Евы был холод. Не бытовой, к которому приживается кожа. Это был глубинный, клеточный мороз, будто сама пустота между звезд проникла в ее костный мозг. Ей показалось, что внутри позвоночника кто-то медленно, натужно вытягивает тонкую стальную струну; на одно короткое мгновение ей померещилось, что ее сердце – это чужой механизм, который сначала забыл, как биться; в пальцах появилось ощущение, будто ногти – это чужие осколки.

Затем пришла боль – тупая, ломящая, когда мышцы, десятилетиями бывшие лишь замороженным белком, вспомнили, что они живые. Сознание всплывало медленно, обволакивающе-вязко, словно поднималось со дна промерзшего озера, цепляясь за обрывки снов о зеленой траве и синем небе.

Штурман открыла глаза. Синий свет криокамеры слепил. В ушах стоял монотонный, высокий ревербераторный звон.

– Сбой навигации. Ошибка гироскопа. Пробуждение штурмана, – произнес мягкий, синтезированный голос «Гипноса».

Прошли минуты, прежде чем Ева смогла заставить тело повиноваться. Каждый мускул кричал от протеста. С трудом села, опираясь на ледяной борт капсулы. Голова раскалывалась. Она была одна. Эта мысль была не просто страшной. Она была неправильной, противоестественной.

Кое-как поднявшись на ноги и держась за поручни, Ева прошла по пустому коридору, где каждый шаг отзывался гулким эхом, до навигационного мостика. Ей показалось, что свет аварийной лампы мигает не механически, а будто кто-то за ней следит; было слабое, тревожное ощущение, что шаги отдаются слишком громко – словно корабль слушает. На миг ей даже показалось, что тишина отвечает. Ее отражение в темном стекле главной консоли напугало: бледное, изможденное лицо незнакомой женщины с огромными, полными ужаса глазами.

Руки дрожали, но помнили. Ева ввела поправку. Индикатор погас. Курс был восстановлен.

И вот тогда, когда первая волна адреналина схлынула, на нее обрушилась вся тяжесть реальности. Подошла к терминалу связи. Пальцы набрали запрос на соединение с Центром Управления Полетами на Земле. На экране вспыхнула надпись: «Время прохождения сигнала в одну сторону: 4,24 года». Ответ придет через восемь с половиной лет. Она была отрезана.

Её взгляд уперся в хронометр миссии. «Остаток пути: 80 лет, 4 месяца, 12 дней».

Восемьдесят лет. Прошептала эту цифру, и она не имела смысла. Это было больше, чем вся ее прожитая до криосна жизнь.

– Это не время, – пронзила ее мысль. – Это чёрная яма, на дне которой лежит я – старая, сломанная, забытая всеми.

Повторное погружение невозможно. Это она знала. Горячая, как ожог, вспышка вскипела в сознании: «Мне некуда возвращаться. Я уже умерла там, на Земле». И все же что-то внутри нее цеплялось за жизнь – не из надежды, а из упрямства. Это был билет в единственный конец. Не к новой планете. Но в измеримую вечность одиночества на этом корабле. Она станет лишь дряхлеющей, бесплодной надзирательницей при спящем будущем.

Ева медленно побрела к обзорному куполу. За огромным бронестеклом висела бархатная чернота, усыпанная неподвижными, яростно-яркими звездами. Прижалась лбом к стылому стеклу. Слезы текли по щекам. Не сразу заметила, что перестала дышать. Звёзды были такие же равнодушные, как тогда, когда она в последний раз смотрела на небо на Земле. Только теперь равнодушие было честным. Ей померещилось, что за стеклом тянутся руки – не к ней, а от нее: словно ее собственное прошлое уходит в эту черноту. Штурман смотрела на своих спящих товарищей в криоотсеке. Виктор, Лилиан, Крис, Райан, Эмилия. И десятки тысяч тех, ради кого они летели.

«Я их хранитель, – подумала Ева. – Даже если моя собственная жизнь кончена».

Первые сутки прошли в тумане боли и попыток освоиться. Заставила себя поесть – безвкусный питательный гель из автомата. Заставила пройтись по отсекам, проверяя системы. Каждый шаг отдавался свинцовой тяжестью. Она была обескровлена до предела.

Ева едва успела вернуться на мостик, когда красный индикатор вспыхнул снова.

Сбой в системе жизнеобеспечения. Капсула №2. Капсула Виктора.

Это было намного хуже. Ева бросилась в криоотсек. Дисплей показывал скачки давления и температуры. Тело Виктора в капсуле билось в конвульсиях.

– Авария. Криокамера-2. Нестабильность. Требуется ручное вмешательство, – произнес безэмоциональный голос.

Ева действовала на автомате, но в душе нарастал животный страх. Наконец, капсула с шипением открылась. Из морозного облака пара показалось покрытое инеем лицо Виктора. Его глаза медленно открылись – мутные и пустые.

Она помогла ему дойти до медотсека. Он долго сидел молча, глядя на свои дрожащие руки, пытаясь осознать, что его тело снова ему принадлежит. На секунду у него дернулся уголок рта – жест человека, который пытается удержать на месте мир, расползающийся у него под пальцами.

– Что… произошло? – выговорил Виктор наконец.

Ева рассказала все: о сбое гироскопа, о своей одинокой вахте, о восьмидесяти годах, о его капсуле.

Виктор слушал, и его лицо, бывшее до этого растерянным, становилось суровым. Инженер. Для него мир состоял из систем, протоколов и рисков. Ему нужно было что-то починить – пусть даже себя.

– Два критических сбоя меньше чем за сутки, – прохрипел он. – Гироскоп, система жизнеобеспечения… Это не случайность. Это каскадный отказ. Мы не можем сидеть здесь вдвоем и ждать.

Ева подумала: «Его страх был похож на мой, только у него страх был громким, а у меня – тихим, затаившимся».

– И что ты предлагаешь? – тихо спросила Ева.

– Нужно разбудить остальных, – его взгляд стал решительным. – Немедленно. Нам нужна полная диагностика всех систем. Нужна Лилиан с ее аналитикой, нужен Райан как командир. Шесть человек – это минимальная ремонтная бригада. Ждать – значит рисковать всей миссией.

– Нет, – решительно возразила Ева. Она видела картину шире. Видела их лица, их будущее, которое поклялась сберечь. Вспышка памяти, короткая, как разряд: холодная комната подготовки миссии, подпись на протоколах, и голос инструктора: «Твоя сила – в умении беречь других, даже ценой себя». Себя она беречь так и не научилась. – Если мы разбудим их сейчас, мы вынесем им тот же смертный приговор, что и нам. Восемьдесят лет в этой клетке. Я не могу. Их сон – это единственное, что я могу защитить.

– Защитить?! – Виктор впервые повысил голос. – Если корабль развалится, их сон превратится в вечную могилу! Наша первая задача – обеспечить работоспособность ковчега! Все остальное – потом!

Это был их первый конфликт. Прагматизм инженера против дальновидности хранителя. Он думал о спасении корабля. Она – о спасении человечности.

Внезапно их спор прервал новый сигнал. На центральном пульте загорелся оранжевый индикатор. Экран показывал фрагмент неизвестного сигнала, который не совпадал ни с одним из земных протоколов.

– Это не мы, – тихо сказал Виктор.

Ева посмотрела на экран, затем на него. «Если даже они… тогда мы идём по следам мертвецов», – мелькнуло в сознании Евы тихой, неоформленной мыслью. Ее руки на секунду стали слишком лёгкими, почти невесомыми – как перед обмороком.

– Если это не мы… то кто?

Глава 2: Протокол 731

Ева и Виктор окаменели перед пультом навигационного мостика. В судорожном свете оранжевых и красных индикаторов их лица казались изможденными масками. Сон так и не пришел за целые сутки с момента их пробуждения.

– Это не земной протокол, – бормотал Виктор, не отрываясь от голографического экрана. Его инженерная натура, привыкшая к тому, что у каждой проблемы есть решение, билась о глухую стену кода. – Частота другая, кодировка… не совпадает. И это точно не внутренний канал.

– Что тогда? – Ева потерла воспаленные от напряжения глаза.

– Сначала я думал, просто шум. Но… видишь? – он указал на экран. – Повторяющиеся временные метки. Словно призрачное послезвучие автоматической телеметрии.

На экране, поверх хаотичного набора символов, проступил искаженный, но узнаваемый позывной: «G-1».

Оба замерли. «G-1» – «Голиаф-1», флагман их миссии.

– Это не инопланетяне, – тихо произнес Виктор, в его голосе смешались облегчение и растерянность. – Это они. Но сигнал старый. Судя по задержке, ему несколько лет. Мы ловим отголоски из прошлого.

Если сигнал старый… значит, они давно должны были ответить. Почему же вместо людей к нам пришло только послезвучие? Еве вдруг представился пустой корабль, летящий впереди, где системы работают, а люди внутри – нет.

– Это наш единственный шанс, – отрезала Ева. – Возможно, в нем есть информация о том, что происходит.

Их прервала сама система. Навигационный пульт снова выдал сигнал микроотклонения. Ева молча ввела коррекцию. Ее пальцы окаменели над панелью. Открыла системные логи, и сердце пропустило удар. Это была не случайность. Это был… ритм. Пугающе точный.

– Виктор… смотри. Каждые семь часов двенадцать минут траектория смещается. На одну тысячную градуса.

Сбой был не ошибкой, а частью программы.

– Это не баг, – выдохнула Ева. – Это алгоритм.

Ей показалось, что корабль не сбивается, а дышит – ровно, размеренно, с пугающим упрямством. «Меня не спрашивают, – пронзила мысль. – Меня ведут».

– Навигационное ядро зашифровано, – голос Виктора стал глухим. – У нас нет доступа. Это задача для специалиста. Для Лилиан Арчер.

Ева отшатнулась. Ее сознание взбунтовалось. Лилиан была не просто специалистом. Она была одной из восемнадцати «первых матерей», одной из тех, чье будущее Ева поклялась беречь. «Я обещала беречь её. А теперь я сама веду её на казнь – под видом необходимости».

Ева вспомнила лицо Лилиан в день отбора – спокойное, уверенное, но с тем огоньком, который всегда был у тех, кто верил в будущее.

– Нет.

– Ева, у нас нет выбора!

– Нас только двое, и мы уже знаем, что не доживем до конца, – ее голос дрогнул. – Каждое пробуждение – это колоссальный расход ресурсов. Ты хочешь обречь Лилиан на нашу судьбу?

– Это не жертва! – Виктор впился в нее взглядом. – Это шанс! Без нее мы все здесь погибнем, и миссия провалится. Ее вторая специальность – системный ИИ. Она единственный человек на борту, кто может взломать этот код!

Ева смотрела в его лицо, затем на тревожно мигающие индикаторы. Аргументы Виктора были безжалостно логичны. Ева медленно выдохнула. Он был прав. Без Лилиан их жертвы будут напрасны.

С мрачной решимостью штурман подошла к третьей капсуле. За холодным, покрытым изморозью стеклом, в мягком синем свете, покоилась спящая фигура. На информационной панели горела надпись: «Лилиан Арчер. Специализация: Системный анализ, Биология». Ева прижалась ладонью к стеклу. «Прости, – подумала она. – Ты проснешься раньше времени… потому что у нас больше нет выбора».

Ее рука скользнула по сенсорной панели управления. Казалось, что под ее пальцами – не холодный металл панели, а горло человека, которого она сама выбирает разбудить или добить. «Я сейчас совершаю преступление, – поняла Ева. – Но страшнее всего – то, что я вижу в этом логику». Секундное колебание – и она ввела код ручной активации.

Процесс разморозки с самого начала пошел нестабильно. Системные предупреждения сменили цвет с желтого на красный.

– Метаболизм нестабилен. Возможна аритмия, – холодно констатировал «Гипнос».

Ева невольно отступила на шаг от капсулы. «Что я делаю? Я ее убиваю». Если та умрет – я буду убийцей. Но если выживет – я всё равно убийца. Только отсроченная. Сухой привкус крови появился во рту – от того, что она слишком сильно прикусила губу.

Наконец, капсула с шипением открылась. Лилиан резко вдохнула и с трудом села. Ее глаза, широко раскрытые, сканировали пространство – не испуганно, а анализирующе. Она видела изможденное лицо Виктора, чувство вины во взгляде Евы, мигающие индикаторы на дальнем пульте.

– Что… что случилось? – прохрипела Лилиан. – Мы уже прилетели?

Ева и Виктор переглянулись.

– Произошел сбой, – коротко ответила Ева.

Лилиан медленно обвела их взглядом, ее мозг системного аналитика уже собирал картину из разрозненных данных.

– Это вы… вы меня разбудили? – ее голос стал ледяным.

«Я не смогла бы объяснить ей правду, даже если бы захотела. Потому что правда – это не необходимость. Правда – это моя слабость», – подумала Ева.

– У нас не было выбора, – поспешил объяснить Виктор. – Курс дестабилизирован. И мы поймали сигнал от «Голиафа-1». Мы не можем его расшифровать.

Лилиан медленно, с усилием встала. Ноги подогнулись, и Виктор едва успел ее подхватить. Она отстранилась, но затем ее взгляд изменился. Усталость и растерянность уступили место колючей сосредоточенности. Её взгляд стал острым, как у хирурга, который режет живое, чтобы добраться до истины. Впервые с момента пробуждения Лилиан была в своей стихии. И вдруг Ева поняла: теперь именно Лилиан – сердце корабля. А Ева – просто кровь, медленно стекающая назад в тень.

– Техническая проблема, Виктор? – в ее голосе прозвучала насмешка. – Моя специальность – системный ИИ. Вы думаете, я не отличу технический сбой от… чего-то другого?

Не обращая внимания на их замешательство, Лилиан подошла к пульту. Ее пальцы, еще слабые, но точные, забегали по клавишам.

– Этот сигнал… – она указала на экран. – Я не вижу в нем трагедии. Я вижу вызов. Мы проснулись, потому что мы нужны. Значит, будем работать. Я не собираюсь умирать здесь зря.

Она работала молча. Просканировав навигационное ядро, Лилиан нахмурилась. Помимо основного алгоритма курса, в глубине кода она заметила странный, неактивный подпротокол с названием «АНАЛИЗ ГЕНЕТИЧЕСКОЙ УСТОЙЧИВОСТИ». Мысленно пометила это как системную странность – зачем навигационному ядру биологические функции? – но отложила на потом, сосредоточившись на главной проблеме.

– Я не вижу здесь ошибки, – наконец сказала Лилиан. – Или это самая гениальная ошибка, которую я когда-либо видела. Каждые семь часов и двенадцать минут траектория смещается на одну тысячную градуса. Это не баг, Виктор. Это – встроенный протокол.

Наступила тишина, густая и тяжелая.

– Ты хочешь сказать, корабль сам сбивает нас с курса? – голос Евы звучал отстраненно.

– Если так, – напряженно проговорил Виктор, – то кто-то на Земле облажался. Мы должны найти этот «протокол» и стереть его.

Лилиан покачала головой.

– Удалить то, чего не понимаешь? Рискнуть всей миссией? Нет. Это не баг. Это – намеренное вмешательство.

Не обращая внимания на их спор, аналитик продолжила взламывать защиту. Наконец на экране, прорвавшись сквозь слои шифра, проступила короткая строка. КОРАБЛЬ СЛЕДУЕТ АЛЬТЕРНАТИВНОМУ ПРОТОКОЛУ. НЕ ВМЕШИВАЙТЕСЬ. ALTPROTOCOL_731.ACTIVE.

Воздух в отсеке, казалось, стал ледяным. В эту секунду Ева почувствовала, что кто-то в тени кода смотрит на них – не разум, не машина, а намерение. Холодное, нечеловеческое. Уверенное в своей правоте. «Мы – не экипаж. Мы – переменные», – мелькнуло в сознании.

– Что значит – «не вмешивайтесь»? – почти беззвучно произнесла Ева.

Глава 3: Первая жертва

Тишину, наполненную ровным гулом систем, прорезал пронзительный, скрежещущий сбой. По жилам Евы пронесся ледяной импульс. На этот раз мигал индикатор не в навигационном отсеке. Пульт сигнализировал о сбое в капсуле №4, принадлежавшей их командиру, Райану.

– Сбой! – Виктор рванулся было к консоли, но Лилиан перехватила его руку.

– Подожди, – ее голос был ледяным. – Посмотри на сообщение.

Ее разум, быстрее ярости Виктора, уже обрабатывал новую переменную. Сообщение. Оно не вписывалось в паттерн обычного отказа.

На экране, поверх стандартного оповещения о нестабильности криокамеры, высветилась уже знакомая им строка: РЕКОМЕНДОВАНО НЕ ВМЕШИВАТЬСЯ. АЛЬТЕРНАТИВНЫЙ ПРОТОКОЛ АКТИВЕН.

Еву охватил паралич – оглушающий и вязкий. На мгновение ей показалось, что стоит лишь сделать шаг – и она станет убийцей не хуже системы. Мысли хлестнули, как плеть: «А если правда – всё должно так случиться? А если я нарушу то, что задумано? И кто я тогда – спаситель или палач?»

Впервые «протокол» напрямую вмешивался в жизнь человека.

– Какого черта?! – На шее Виктора вздулась вена, он попытался обойти Лилиан. – Он же умирает! Я спасу его!

– Ты не можешь, – Лилиан встала у него на пути. – Вмешательство может вызвать цепной сбой всей системы. Ты убьешь остальных.

– А если мы ничего не сделаем – он умрет точно! – закричал инженер. – Это не выбор!

Ева застыла в пространстве между ними, парализованная. В голове промелькнула мысль: а что, если Лилиан права? Что, если протокол – не ошибка, а часть плана?

Штурман ощутила, как внутри нее поднимается липкая мысль, почти бредовая: «А вдруг то, что мы сейчас узнаем, уже предсказано? Может быть, я всего лишь повторяю чужой маршрут, шаг в шаг, как мышь в лабиринте?»

В этот момент Лилиан, не отвлекаясь на их спор, взломала последний ключ в телеметрии «G-1».

– Я смогла, – тихо произнесла она. – Расшифровала часть. Смотрите.

На экране проступил фрагмент их бортового журнала. В конце была короткая строка, от которой у Евы перехватило дыхание: СЛЕДОВАТЬ ПРОТОКОЛУ. НЕ ВМЕШИВАТЬСЯ В КРИОСИСТЕМУ.

– Это происходит и у них, – выдохнула Ева. – На «Голиафе-1» творится то же самое.

И тут на пульте раздался оглушительный, пронзительный сигнал. ПОДДЕРЖКА ЖИЗНЕОБЕСПЕЧЕНИЯ ПРЕКРАЩЕНА. АЛЬТЕРНАТИВНЫЙ ПРОТОКОЛ ЗАВЕРШИЛ ЦИКЛ.

На их глазах показатели Райана начали катастрофически падать. Ева бросилась к капсуле и прижалась ладонью к стеклу. Оно было холодным как лед, но иней на нем медленно таял. Ей вдруг почудилось, что под ее ладонью стекло тёплое – будто он еще жив и отстраняется от нее, как от предателя.

«Ты не защитила меня…» – это был не его голос, а ее собственное самообвинение, рождённое паникой.

За стеклом Ева видела его лицо – такое же спокойное, как в тот день на Байконуре, когда он, их командир, улыбнулся ей перед посадкой в челнок.

Индикаторы погасли. Зеленая линия на кардиомониторе дрогнула и вытянулась в безжалостную прямую. Капсула замолчала.

И прежде чем кто-либо успел издать звук, на главном экране вспыхнула новая строка, холодная и бездушная, как вакуум за бортом: СУБЪЕКТ «РАЙАН» ДЕАКТИВИРОВАН. ОЦЕНОЧНАЯ ЭФФЕКТИВНОСТЬ ГРУППЫ ПОВЫШЕНА НА 12%.

Виктор с глухим стоном осел, прислонившись лбом к холодному металлу консоли.

– Они знали! – взревел инженер. – Знали, что не все из нас доживут! Они запрограммировали нас на смерть!

Ева ловила себя на чудовищном желании ударить его, заставить замолчать – потому что его правда была слишком похожа на ее собственный ужас.

– Это не ошибка, Виктор, – холодно ответила Лилиан. (Произнести это было единственным способом не сойти с ума.) – Это часть плана. Нас изначально было слишком много.

Ева, сломленная, опустилась на колени. Она смотрела на темную капсулу Райана, а затем на капсулы других. Ева ощутила, что внутри нее что-то ломается, будто треснул тонкий лёд под ногами. «Если Райан – жертва… то кого требует следующий круг?»

– Тогда кто из нас следующий? – тихо спросила Ева.

Смерть не принесла облегчения, только гулкую, вязкую тишину. Сутки прошли в молчании. Виктор заперся в себе. Ева пыталась вести бортовой журнал, но слова казались ложью. «Экипаж: минус один… Командир Райан… деактивирован. Протоколом». Лишь Лилиан продолжала свою войну с системой.

Она и нашла то, что искала – теневые логи. На экране проступали короткие фразы: УДЕРЖАНИЕ БАЛАНСА. РЕСУРС ОПТИМИЗИРОВАН.

– Это не баг, – голос Лилиан был тверд. – Это жертвоприношение.

– Ты с ума сошла! – резко ответил Виктор, вынырнув из своего оцепенения. – Это просто ошибка в программе, которую допустили на Земле!

– Ты инженер, Виктор, – холодно ответила аналитик. – Ты ищешь ошибку в строке кода, а не в самой архитектуре. Ты не видишь замысла.

– А ты ищешь заговоры, потому что боишься признать, что Земля нас просто бросила!

Их спор прервал новый сигнал. СИСТЕМНОЕ ОПОВЕЩЕНИЕ. СЛЕДУЮЩИЙ ЦИКЛ – ЭНЕРГЕТИЧЕСКИЙ. ВРЕМЯ ДО АКТИВАЦИИ: 7 ЧАСОВ 12 МИНУТ.

– Если погаснет энергия, – прошептала Ева, – погаснет и жизнь.

Оставшиеся семь часов превратились в пытку. Они ждали приговора. Таймер на главном экране безжалостно отсчитывал секунды.

В голове мелькнула совершенно дикая мысль: «Пусть умрет корабль – лишь бы не мы». И тут же – удар, как плеть: «Нет! Это думаю я? Или это страх думает вместо меня?»

00:03… 00:02… 00:01…

Свет в коридорах иссяк и рухнул.

Аварийные лампы вспыхнули, залив отсек тревожной, неестественной багровостью. Скрежет металла прокатился по корпусу, пол под ногами дрогнул – гравитация дала сбой. Ева потеряла равновесие. Дышать стало трудно.

– Реактор плавится! Мне нужно к аварийному модулю! – кричал Виктор.

– Отключишь – и мы останемся без жизнеобеспечения вообще! – парировала Лилиан. – Это программный сбой!