Я люблю тебя, Эрика

Кузьмин встал, сам плеснул себе в стакан, сказал, что тоста у него нет. Подарка тоже нет, поэтому он прочтет короткие стихи.

Как я люблю твой гордый профиль

Он мне сопутствует незримо

В моей душе он, словно кофе,

Сладчайший, но нерастворимый.

Кузьмин без малейшей паузы опрокинул стакан. Горло обожгло.

– Закусывай, закусывай!

В его тарелку уже заботливо положили какую-то еду, кто-то протягивал на вилке маринованный грибочек. Кузьмина отпустило. Он почувствовал ту блаженную лёгкость, когда ты ещё совершенно трезв, но уже расслаблен. Теперь он мог позволить себе встретиться с ней глазами.

Томкин профиль напоминал Цветаевский, но был тоньше, воздушнее. Как у многих людей с рельефным фактурным носом, верхняя губа у нее была тонковата, как будто на нее самую малость не хватило материала. Нижняя губа, напротив, была полной, сочной и чуть выступающей вперёд.

Они встретились глазами. Томка сидела за столом, поэтому смотрела на Кузьмина немного снизу вверх. Глаза ее влажно блестели. Кузьмин вдруг ощутил облегчение. Он больше не нуждался в очередной дозе контакта, как раньше. Он освободился от необходимости постоянно видеть, слышать, прикасаться. Кузьмин осознал, что они расстаются. Прощание вышло долгим и мучительным.

Кто-то хлопнул его по плечу. Кузьмин повернулся. Перед ним стоял Михалыч, старый крепкий конструктор, первый наставник.

– Вот ты скажи, ты вот в начальники выбился, – Михалыч был уже «теплый», – что ты про Ельцина думаешь? Можно на него рассчитывать?

– В каком смысле?

– В смысле дать по жопе этим пидарасам!

Вступать в дискуссию Кузьмин не хотел, но Михалыч избавил его от выяснения отношений с Галкой, и он испытывал некоторую благодарность.

– ЦеКашам, – пояснил Михалыч, – все равно они уже недееспособны. Но я что-то этому гундосу не доверяю.

– Если пидарасам дать по жопе, они и гееспособность утратят.

– Все шутишь, а страна в пропасть катится.

– Знаешь, Михалыч, я думаю, что хуже уже быть не должно.

– Михалыч! Отдай мне Кузьмина. Сегодня он мой подарок. Сегодня ты мой подарок, помнишь?

– Помню…

2

Незаметно наступил июль. Лето было на самой вершине, но Кузьмин мысленно уже прощался с ним.

Дни становились чуть короче, небо слегка выгорело на солнце, а зелень незаметно для глаза теряла сочность. Лето катилось под горку.

Кузьмин уже собирался спать, когда пришла соседка. Она была на сносях и в крохотной прихожей сначала появился ее огромный живот, заняв все свободное пространство.

Соседка попросила чаю и поиграть с ней в шахматы, потому что ей все равно не спится. Она была немного странной, поэтому Кузьмин нисколько не удивился. Отказать женщине, которая «вот-вот» он не мог, хотя не хотел ни чаю, ни шахмат, а только спать. Ещё ему было неловко, что он никак не может запомнить, как ее зовут. То ли Настя, то ли Света. Созвучие было очевидным, но лишь сбивало с толку.

Условная Настя в шахматы играла неважно, но поддаваться Кузьмин не считал возможным. Уже сыграно было несколько партий, выпит чай с доливкой кипятка в заварку. Соседка явно не спешила уходить. Взгляд ее упал на гору посуды в раковине, по которой карабкался таракан.