Неправильная сказка. История времен Тридцатилетней войны

Их заметили, где-то ударил колокол. Капитан разглядел шевеление на стенах, велел Лоренцо поднять ротное знамя с имперским черным орлом повыше. Рота приближалась, закатное солнце било в глаза, в его свете древние стены казались совсем черными. Ворота остались закрытыми, но калитка распахнулась, и навстречу роте кто-то вышел – капитан присмотрелся, но вначале разглядел только сутаны, капюшоны на головах. Фигура поменьше держала четки, у более высокой – солнце по-прежнему било в глаза, капитану были видны только силуэты – на плече лежал устрашающего вида карабин.

– А монастырь то женский, – Магда сидела сверху, на козлах повозки, ей было видней.

– Ола-ла, – Чертов Лоренцо присвистнул, как бы распеваясь.

Капитан понял, что опять попал… И впрямь женский.

Солнце зашло за шпиль, стали видны подробности – низенькая с четками, с неприятно-высокомерным лицом – видимо, аббатиса, ее спутница была бы миловидной, если бы не сутана и не устрашающего вида ствол в руках.

«Странное сочетание», – успел подумать капитан, но его прервали.

– Кто такие, и зачем?

– Капитан Лесли, по приказу генерала фон Верта назначены к вам на постой.

– Почему я должна пускать вашу ораву? – голос у наставницы был тоже неприятный. – Да еще по приказу этого богохульника.

– Потому что… – договорить было решительно невозможно.

– У нас тут обитель божья, а не проходной двор… – абатиссу понесло, она все говорила и говорила, ее голос все повышался, она уже почти кричала, упрекая солдат во всех смертных грехах, – большая часть ее упреков были чистой правдой, так что люди Лесли начали откровенно злиться. А тут еще и Магда, как всегда вылезла вперед, посмотреть, что там – и некстати попалась на глаза.

– Это что еще с вами? – перст указующий ткнул в ее сторону. Лесли вдруг заметил, что хмурый Ганс скинул с плеча мушкет.

– Еще и девку привели… – кричала аббатиса.

Ганс взвел курок, открыл полку.

– Грехи ваши … – и тут аббатиса осеклась, трудно не осечься, когда ствол мушкета внезапно упирается в нос.

– О своих подумай, – голос Ганса прозвучал очень глухо.

На мгновенье наступила тишина. Тут Лесли рявкнул на всех, приказал Гансу убрать ствол, а абатиссе – закрыть наконец рот и открыть имперской армии ворота, а то…

– А то следующим на постой приедет хорунжий Ржевский.

Аббатиса прошептала что то про себя и махнула рукой. Открывайте ворота, мол. Солдаты, глухо ворча, двинулись внутрь.

– Да это какая то тюрьма, – пробурчал ротный мастер-сержант оглядываясь. Монастырь был перестроен из древнего замка – старые, потрескавшиеся, поросшие мхом и плесенью стены стискивали внутренний двор – один из дворов, похоже, хозяйственный. Ров и стена отгораживали его от другого, внутреннего двора, с церковью, высокой колокольней со шпилем и оставшейся от совсем старых времен древней башней донжона. Солдаты сунулись было туда, но все калитки были заперты. Наверху что-то дымилось – судя по запаху фитили. Немногие насельницы, видимые на стенах со двора, были неплохо вооружены и настроены решительно.

– Здесь, нам явно не рады… – ответил капитан, задумчиво разглядывая стены и башню донжона… – Впрочем, неудивительно. Нам, сержант нигде не рады. Только на поле боя.

– Не то слово, надеюсь, кормить будут. А то наши орлы тут все разнесут.

– Суровые дамы, – Лоренцо подошел, как всегда, неслышно. Он уже попытался построить кому-то глазки, чуть не получил стволом в лоб и теперь ходил, пригорюнившись. Все трое молча смотрели на башню донжона. Вдруг Лесли увидел под самой крышей какое-то движение. Что то наверху с чуть слышным треском сломалось, хлопнула ставня, в закатном солнце сверкнули осколки стекла, – капитан машинально зажмурился.

– Смотрите, там кто-то есть … – прошептал Лоренцо чуть слышно, – Клянусь, я видел белые волосы… Клянусь, там держат кого-то. Женщина, клянусь Богом.

– Я тоже видел. – услышал Лесли голос Ганса из-за спины.

– И, похоже, не из местных, – пробурчал мастер-сержант, – а то с чего бы ей стекло разбивать?

Капитан с тоской подумал, что попал. Конечно чернявый итальянец мог и ошибиться – женщины ему мерещились в любом окне. Но вечно хмурый Ганс, лучший стрелок роты – он никогда не говорил зря и его глаза никогда не обманывали. Тут была какая-то загадка. а загадка как правило обозначала неприятности. И, вдобавок, кормежку вынесли такую, что Лесли и мастер-сержант начали считать дни до солдатского бунта. Солнце, перекрасив напоследок крыши в темно-багровый, закатилось. Капралы, матерясь, разгоняли солдат по дворовым постройкам. Капитан подумал, ничего лучше, чем «поживем – увидим», не придумал и пошел спать сам.

Казалось, этой войне было мало Германии. Шведский король не поделил с датским проливы зунда, и его армия из голодной Померании хлынула на Ютландию, даром что единоверную, и опустошила ее. Датчане отступали, уповая на бога, свой флот и имперскую помощь. Строгий приказ сорвал генерала Галласа и его армию с места и погнал на север – спасать датчан, даром, что они еретики. Молодой, но жадный до славы шведский генерал Врангель пытался прорваться к Праге, был отбит, но не терял надежды. Мирная конференция в тот день не состоялась – у входа в зал послы Франции и Испании заспорили о том, кто должен войти в залу первым. Это был очень важный вопрос, затрагивавший честь и достоинство обоих государей и обсуждался он долго, с привлечением давних прецендентов, ссылок на трактаты и латинских цитат, пока внезапно хлынувший дождь с градом не разогнал дипломатов по домам.

А днем капитана обрадовали фразой: «Госпожа настоятельница приглашает господ офицеров роты на обед».

Вот офицеров в роте не водилось. У Якова родственников не было, мастер-сержанту помощники не требовались, так что лейтенантом, писарем, профосом и каптенармусом числилось Хохкройтендорфское (см. пр. рассказ) пугало. Пугало честно исполняло многочисленные обязанности, а жалование его капитан с сержантом делили пополам. Один раз по пьяному делу даже написали на него представление к награде. Впрочем, бумага, как водится, затерялась где-то. Чернявый Лоренцо числился в роте прапорщиком, иногда работал за писаря, когда его удавалось поймать. Лейтенантом иногда работал Ганс, заменяя недостаток происхождения крестьянской сметкой и тяжелыми кулаками. Обязанности каптенармуса, то есть кладовщика Магда крепко держала в своих ручках, которые романтичный итальянец называл белоснежными, а мастер-сержант загребущими.

Пришлось радовать хорошей новостью Лоренцо. Тот убежал наводить глянец на шляпу и сапоги с улыбкой козла, которому выписали постоянный пропуск в аптекарский огород. Капитан Лесли вздохнул, побрился, умылся, посмотрел на свое отражение В тазе с водой отразились серые глаза, скуластое, расчерченное морщинами до срока лицо, бритый, вразрез с модой, подбородок. Капитан глянул еще раз и остался недоволен увиденным. Пошел накручивать роту, чтобы безобразий без него не устраивали: если что сам поучаствует. Когда солнце зацепилось за крест на колокольне, провожатая зашла за ними. Лесли показал напоследок мастер-сержанту кулак, кликнул прифрантившегося Лоренцо, и они пошли вслед за хмурой провожатой – в калитку, темными переходами, через двор, в темный куб парадной залы. Глухо стукнула дверь. Капитан вошел, снимая шляпу – дневной свет пробивался сквозь стрельчатые резрые окна в длинную узкую залу, куда их привели, играл на старинных витражах, на бокалах темного стекла, стоявших на широком, массивном – пуля не пробьет – столе резного дерева. Капитан по обычаю поклонился, Лоренцо сказал что-то многословно-приветственное.

– Добрый день господа, – а говорила не аббатиса. Та стояла у деревянного резного кресла во главе стола, руки сложены на груди. А вот сидела в кресле дама. Высокая, худая. Очень пожилая, блеск брильянтов уже не прятал морщины. Именно дама – тысяча лет благородных предков читались на лице явственно.

– Добрый день госпожа… – тут Лесли замялся на секунду.

– Их светлость, графиня Амалия фон…, – поспешила представить хозяйку стола аббатиса. И потом назвала фамилию, от которой все приходили в ужас. Госпожа теща князя командующего. Ее сам император боится. – Приехала в наш монастырь на богомолье.

Капитан прикинул про себя примерный маршрут отхода до шведских позиций, – слава Богу, недалеко, напомнил себе, что и сам потомок королей, и как мог четко представился.

– Капитан Лесли, мушкетерская рота на службе императора. И мой прапорщик Лоренцо

– А что с вашим лейтенантом?

– Бедолага, к сожалению, заболел… – капитан замялся, думая, чем может заболеть огородное пугало. – И его пришлось оставить в Хохкройтендорфе, на зимних квартирах.

– Жаль … – глаза графини живо напомнили Лесли зрачки дул испанских мушкетов под Нордлингеном. – Присаживайтесь, господа.

Никто не заставил себя просить дважды.

Аббатиса прочитала молитву. Все перекрестились.

– У вас имя есть, капитан Лесли?

– Яков. Яков Лесли.

– Александр Лесли, генерал шведской армии, вам не родственник?

– Половина Шотландии – Лесли. Другая половина – Гордоны. Говорят, еще есть Кемпбеллы, но я их пока не встречал, – о делах своей горной родины капитан имел весьма смутное представление. – И все друг другу родственники. Чтобы устроить всех, Александр Лесли должен быть как минимум генералиссимусом.

– Вы католик?

– Лютеранин, – аббатиса припечатала Лесли тяжелым взглядом, но смолчала

– Почему же вы служите императору римскому? – графиня спрашивала, как допрос вела.

– Император платит, – Лесли чувствовал глухое раздражение. Приглашали, в конце концов, на обед, а не на допрос.

– А как же вера?