Хозяйка позвала ужинать. На столе стояла картошка в мундире, от нее поднимался пар, жареная рыба, мой любимый папоротник, холодец, хрен в вазочке и плошка с подсолнечным маслом. Все пахло очень вкусно, но самый вкусный запах источал круглый каравай черного хлеба, нарезанный крупными долями. Я взял горбушку, откусил. Не хлеб, а воздушное пирожное ем. Сжал горбушку в руках, отпустил. Она приняла начальное состояние, как будто никто ее не касался, никаких следов. « Сама пеку, через два дня» – сказала женщина, увидев, как я колдую с хлебом.
Мы достали наши остатки, вместе со спиртом. Хозяйка посоветовала убрать наши продукты со стола, мол, еще пригодятся, а вот спиртом заинтересовалась.
« Подождите, – сказала она, унося спирт, – сейчас я его клюквой разведу, не так потом сухо в горле будет». Чокнулись за встречу, выпили. Игорь набрал себе рыбы и занимался костями, а я выбрал холодец и стал намазывать его хреном.
« Не слишком старайся, – посоветовала мне Вероника Львовна (так звали хозяйку) – осторожнее с хреном».
Я внял совету и убавил слой наполовину. Проглотил кусок холодца, но вкуса его так и не почувствовал, меня, будто ударили в живот, небо горело огнем. Схватил кусок хлеба, обмакнул в подсолнечное масло и запихнул в рот. Жар стал спадать, можно утереть слезы. Соседи за столом улыбаются, что мол, хватанул.
« Это не хрен – говорю им – это пироксилин какой-то».
«Хороший хрен до 6-ти лет не выкапывают, – объяснила нам хозяйка, – да Вы ешьте, за разговорами картошка остынет».
На хрен я больше не смотрел, положил себе картошки, рыбы и стал уплетать. Мы собрались выйти покурить, но хозяйка разрешила нам курить за столом, она и сама здесь курит. После хрена» попросить ее табака я не решался.
«Откуда Вы хлопчики, – спросила она, подтвердив мои догадки о ее украинском происхождении. Только украинки могут так, нараспев, говорить, если конечно не ругаются, и выглядеть ярко, не взирая на возраст.
« Из Уссурийска – искренне удивилась она, - что, в Уссурийске елок нет, чего же там растет».
« Рис » – хором ответили мы.
« А сын точно вернется к утру» – спросил я, вспомнив свои опасения по поводу Нового Года, – в район, наверное, километров двести с гаком ехать». « Не волнуйся, будет, – успокоила она, и с горечью в голосе добавила, а район этот Галиной зовут, в 20-ти километрах она проживает, вездеходом за час обернуться можно».
Потихоньку, рюмка за рюмкой, она разговорилась. Голос ее плыл по комнате, вводя меня в коматозное состояние. Такое ощущение, первый раз, я испытал в детстве, когда меня стригла одна добрая тетенька. Ласковые прикосновения ее рук, нежный голос подействовали на меня завораживающе, и я сидел не шелохнувшись, желая, чтобы это состояние продолжалось как можно дольше. С тех пор, иногда, не знаю отчего, когда я слышу спокойную человеческую речь, я опять покрываюсь мурашками и сижу как завороженный.
Вероника Львовна родилась в 1928 году, в Виннице. В начале 1944 года, всю угнали в Германию, да так, что она их больше и не видела. Их с братом спасло то, что они работали в немецком госпитале, фронт подходил все ближе и ближе, работы было, хоть отбавляй. В 1946 году вернулся с фронта, весь в орденах, ее дядя по матери и забрал их к себе. Лучше бы он этого не делал, так как через год НКВД стало разбираться, что он делал в плену полтора года, и их, всем гуртом повезли через всю страну. В Хабаровске дядю с женой отправили в Магадан, а всю молодежь в особый лагерь, в Комсомольск-на-Амуре, для работы на машиностроительном заводе, сроком на десять лет каждому. Там, она познакомилась со своим будущим мужем, который и привез ее сюда, в поселок « Тихая Падь».
« Ласковый он был, – вспоминала она,– я сама не подарок, под горячую руку и зашибить могу, а против него всю жизнь не могла громкого слова сказать. Вижу, лениться иногда, или цепляться начнет не по делу, вспыхну, развернусь, а как встречусь с ним взглядом, и из меня хоть каравай лепи. На работе заведусь, или с соседями начнем межу делить, подойдет, обнимет, положит голову на плечо, и все отлетает разом. Так и уснул у меня на плече, тихо, без стонов, проснулась ночью, как током ударило, а он уже весь белый. Сергей родился в 1952 году, еще в Комсомольске. После армии пошел в милицию, работал в Лесозаводске, три года тому назад, сразу после смерти отца, приехал сюда участковым. Учится в Хабаровске на юриста, заочно. Парень работяга, район большой, за месяц не объедешь, только вот жениться ни в какую не хочет, открыл себе в половине поселков «филиалы» и катается, сочетает полезное с приятным. Поговорю я с ним скоро, а то и внуков не увидишь».
« Да, Серега – думал я, разглядывая уверенную фигуру матери, – вот жмуришься ты сейчас, наверное, от удовольствия и не знаешь, что к тебе такая проблема катится. Уговорит она тебя, даже к гадалке ходить не надо».
Игорек, от выпитого вина, вдруг решил показать, что никакой хрен ему не страшен. Я, мол, и не такие горчицы дома едал, у меня жена еще и покруче делает, ее корейцы научили. И стал неуверенным языком рассказывать различные рецепты, уговаривая Веронику Львовну их сразу записать, а то забудет. Хозяйка молча намазала ему на хлеб слой хрена, и предложила отведать. Игорь храбро откусил половину и стал жевать. Через секунду, лицо его передернулось, как будто через него прошел удар молнии, из стиснутых зубов вырвался тихий стон, это хрен попал в желудок, но так как он парень твердый, то он продолжал героически жевать, не раскрывая рта, стараясь не ударить в грязь лицом. За грязь он зря беспокоился, по его лицу текли такие ручьи слез, что никакая грязь ему была не страшна. Я представлял, какой огонь пылает у него в груди, и собирался, было сказать ему, что хватит, рекорд установлен, но он меня опередил. Открыв рот, он начал хватать воздух, как хороший жерех, потом схватил плошку масла и в два глотка осушил ее до дна.
« Все парни, хватит шуток, идите спать. Вам завтра еще целый день по снегу за елками лазить» – отправила нас по кроватям хозяйка,– спокойной ночи.
Проснулся от рокота двигателя под окном, спать хотелось « как из пушки», посмотрел на Игоря, тот не шевелился, и опять уснул. Нас разбудила хозяйка, сказав, что сын приехал и ему опять скоро уезжать, так что давайте поторапливайтесь.
Саня, живот болит, мочи нет – сказал мне Игорь. Вид у него был действительно «аховый».
Не вставай пока, лежи, пойду помощь звать – сказал я, одеваясь.
В окно я увидел стоящий у забора вездеход, правая дверца открыта, на сидении сидит сибирская лайка и с интересом смотрит вниз, где из под правой ведущей звездочки торчат унты, Сергей, видимо, занимается ремонтом.
Беда Вероника Львовна, у Игоря живот скрутило, – сказал я хозяйке, войдя в кухню.– молока бы ему».
« С молока ему только хуже будет, – ответила хозяйка, – я сейчас ему соды с травой намешаю, сначала надо все вычистить, а потом, чаю с сухарями».
В кухне появился «знаток хрена и горчицы», вымученно поздоровался, присел на лавку. Вероника Львовна подошла к нему и протянула ковшик.
Что там – спросил Игорь.
Теплая вода, сода и травка – ответила она и добавила, – рвать будет сильно и наверняка с обоих концов, поэтому отправляйся на процедуру прямиком в туалет. Собаки не бойся, привязана крепко.
Минут через пять в дверь кто-то начал скрестись. Вероника Львовна открыла дверь, и в комнату влетела лайка, которую я видел в вездеходе. Ткнувшись в подол к хозяйке, она сделала круг по комнате, уселась посередине, с интересом поглядывая на меня.
Не больше года – подумал я, разглядывая лайку, – ничего лишнего, все, что надо при ней. Взял со стола кусочек хлеба и протянул его собаке, слегка причмокнув губами. Никакой реакции, она только немного склонила голову на левый бок. Я приподнялся со скамьи, протягивая руку дальше. Не меняя позы и выражения своих любопытных глаз, лайка слегка приподняла верхнюю губу и обнажила клыки.
Все назад. Меня терпят, и этого достаточно – решил я – больше никаких фамильярностей.
« Рада, иди на место, уселась посередине», – приказала Вероника Львовна, наткнувшись на собаку.
Рада отошла к окну, крутанулась вокруг своей оси, улеглась, положив свою красивою морду на вытянутые лапы. На ее верхней губе ясно виднелся длинный белый шрам. В туалете, похоже, началось извержение вулкана. Встревожено залаял привязанный пес, вскочила Рада. Вскоре появился Игорь, уселся на лавку, утирая слезы, и спокойно вздохнул.
Ну, как – спросила хозяйка, протягивая ему кружку с горячим чаем.
« Как в раю, никакой боли, сплошное блаженство,– улыбался Игорь, – интересный у Вас состав. Вероника Львовна, хлестало без перерыва, сколько же гадости человек в себе носит».
« Пойду, прилягу минут на десять, голова кружится, – поднялся он и, обращаясь ко мне, в пол голоса, сказал, а с туалетом старушка не ошиблась».
Чай будешь – предложила мне хозяйка, но на веранде забухали тяжелые шаги, и в комнату вошел Сергей. Посмотрев на него, я сразу вспомнил вчерашний рассказ Вероники Львовны. От этого взгляда сразу не оторваться, и количество «Филиалов», наверное, росло в геометрической прогрессии.
Здорово, гости, – сказал мне Сергей, пожимая руку – за елками приехали, и кто вас ко мне надоумил обратиться, я пока в лесниках не числюсь.
Карпыч и компания кланяются Вам – слово в слово передал я вчерашний наказ.
Аа… – протянул участковый, вспоминая кланяющихся, – где и когда видел их.
«Позавчера, ночевали в Больших Орлах, вот они меня и надоумили, сказали, что у Вас, не в пример лесхозу, быстрее, до Нового Года три дня осталось с хвостиком» – намекнул я о моем деле, что, мол, надо бы начинать.
« Ладно, пошли ко мне» – пригласил меня Сергей.
В комнате, свернувшись калачиком, тихо посапывал Игорь. Ночь у него была трудной, пусть поспит, немного осталось. Сели за стол. Сергей достал из офицерской сумки какой-то бланк и стал заполнять. Под плексигласом сумки виднелась карта. Большой район – спросил я. Сто пятьдесят тысяч гектаров – ответил участковый и конкретно спросил – сколько привез денег и сколько нужно елок.
Привез двести рублей, а нужно тридцать пять елочек – конкретно ответил я, «засундучив» червонец на всякий пожарный случай.
Слушай внимательно, лейтенант, – наставлял меня, Сергей – на место сейчас поедем, покажу, где рубить, елки бери не более 3-ех метров высотой, давай сто пятьдесят рублей, пятьдесят оставь себе на всякий пожарный случай. Давай, буди напарника, позавтракаем и в путь, а то мне еще сегодня надо в Ясеневую попасть, там два мужика покалечились.
Он протянул мне бланк, на котором я прочитал, что это порубочный лист на вывоз тридцати пяти елок, действителен до 5 января. Все отлично – обрадовался я и с легким сердцем отдал деньги. « Да – добавил он, – при выезде из поселка увидишь старые баллоны, забрось штук пять в кузов. Зачем это – спросил я. Быстро костер запалить, – ответил Сергей – ели отогреть надо, иначе не обвяжешь, поломаются, за 400 верст одни ветки привезешь. Наука – размышлял я вслух, тормоша Игоря, – вставай водитель, елки сами пришли, в фургон просятся.
На столе пыхтел самовар, множество мисок с творогом, сметаной, вареными яйцами, хлеб, масло, мед и прочая и прочая и прочая. Так бы, всю жизнь, за елками и ездил, – думал я, соображая, с чего начать – надо подкрепиться основательно, впереди загадочные елки и обратный путь.
Сергей сел рядом, положил себе как кошке творога, ковырял в нем вилкой и прихлебывал чай. Делал он это, как видно, за компанию и чтобы не обидеть мать, которая сидела напротив и смотрела на него, как в зеркало. Из-под окна, на хозяина был устремлен аналогичный, внимательный собачий взгляд. Рада следила за ним с тех пор, как он вошел в кухню.
Сергей поднял голову и встретился глазами с матерью. Они слегка улыбнулись друг другу. Многое читалось в этих улыбках, и извинение за то, что накормила другая, разбудив два часа назад, сидела перед ним в одной рубашке, поправляя волосы, ожидая услышать только одно, и понимание, что служба опять заберет его дня на три. Солнечное зимнее утро глядело в комнату через причудливый морозный рисунок, стучали ходики, за столом сидели любящие друг друга люди. Только одно слово приходило мне тогда в голову, это было слово «гармония». Я, вдруг, почувствовал себя неудобно, как какой-то сторонний наблюдатель, с бутербродом в руке.
« Сергей, отчего у Рады такой шрам» – прервал я общее молчание.
« К барсуку в нору сунулась, – очнувшись от дум, ответил Сергей, – учу ее дурочку, учу, а ей только веселье подавай, вот он ее и встретил у порога. Год уже стукнул, а разумение все не приходит. Надо опять к старику ее отвезти, месяца на три».