Дневник maccolit'a. Онлайн-дневники 2001–2012 гг.

Горчев родом из Казахстана, там он родился, учился и жил практически до конца прошлого века. В этом веке Горчев живет в Петербурге, а где будет жить в следующем, он пока не знает.

Горчеву удалось каким-то образом закончить Институт иностранных языков, потом он работал учителем в школе, техническим переводчиком, а в свободное время рисовал и сочинял сказки.

Году в 1997-м Горчев познакомился с Интернетом и «вывесил» там свои тексты. А чуть позже я прочитал эти тексты и пригласил автора в Лито им. Лоренса Стерна, бурная жизнь которого началась в 1998 году.

Горчев стал секретарем нашего Лито, то есть выполнял техническую работу по публикации текстов и организации обсуждений, а в 1999 году, познакомившись с ним лично, я пригласил его переехать в Петербург. Мне показалось, что это более подходящее для Горчева место, чем Алма-Ата.

Горчев стал главным (и, собственно, единственным) художником нашего небольшого издательства, а потом и главным художником журнала Бориса Стругацкого «Полдень, XXI век». Когда у Горчева вышла книжка «Красота / Мерзость», его приняли в Союз писателей, чему я, откровенно говоря, удивляюсь до сих пор, хотя сам этому способствовал.

Вот такой произошел разгул либерализма.

Лучше всего писатель Горчев представлен в Интернете на своей странице http://www.gorchev.spb.ru/. А его онлайновый дневник http://www.livejournal.com/users/dimkin – один из самых популярных «Живых журналов» в русском Интернете.

Все это, однако, не объясняет того факта, что писатель Горчев употребляет нехорошие слова и непочтительно относится к Человечеству. А если говорить об отдельных его представителях, то вы сами видели, какими словами он их называет. Невнимательный представитель Человечества может подумать, что писатель Горчев – Цыничный Мизантроп, ненавидящий Жызнь, как он сам бы написал.

Это очень поверхностное суждение.

На самом деле отношение Горчева к жизни и людям много сложнее. За маской циника прячется идеалист-романтик. А за «видимым миру смехом» явно чувствуются «невидимые миру слезы». Недаром Гоголь – любимый писатель Горчева.

Поэтому не стоит сразу впадать в ярость, читая этого писателя. Ведь перед нами на бумаге – всего лишь буквы, значки, которые не могут сами по себе быть непристойными, безнравственными или грубыми. Такими их делает наше сознание, потому непристойность текстов зависит больше от нас, чем от писателя.

Лирический герой Горчева, как выразились бы литературоведы, – существо ранимое и чуткое, застенчивое и стеснительное, а его внутренние монологи и вся нецензурщина подсознания – всего лишь робкий протест индивидуума против мирового порядка вещей, который писатель Горчев считает очень неважным порядком.

Выбросил я то послесловие к Горчеву, написал другое.

…Вот ведь черт меня дернул позвать писателя Горчева из Казахстана в наш угрюмый Питер, который сгубил уже не одного русписа болотными своими испарениями. Николай Васильевич Гоголь, предок Горчева, помнится, служил здесь делопроизводителем, сидел за конторкой, как Горчев сейчас сидит за компьютером в окошке на Первой линии Васильевского острова, где его может лицезреть каждый, если Горчев дойдет до работы.

Он сидит и пишет Полную Хурму, как называется сейчас этот жанр, и не поймешь – издевается он над вами или нет, и во рту вяжет, и слезы на глаза наворачиваются – те, «невидимые миру».

Вообще, Горчев очень любит слова на букву Ху, как вы заметили, это у него идет от английского языка, где эта буква означает «кто ты такой, брат?», а в русском она обозначает совсем другие вещи. Эта буква у Горчева всегда прописная, торжественная, потому что он Художник Хурмы, а не просто какой-то мерзавец, швыряющий эти буквы в осенний сумрак.

В этом-то и разница.

Барышни пышут кипятком, а негодованием, наоборот, не пышут, а также пышут, что «мама, я Горчева люблю». Каждая Хурма вызывает восторги, за нее даже денюшки платят иногда, что повергает писателя Горчева в глубочайшее недоумение, поскольку он человек честный и совестливый.

А вовсе не Хулиган, как думают некоторые.

И еще писатель Горчев рисует разные картинки и оснащает ими свои книги и один журнальчик, где числится Главным Художником, так что иногда даже непонятно, что у него получается Хуже.

Если же вы зайдете в Хулинет, то там всегда найдете писателя Горчева на почетном месте, в грамотах, медалях и кубках, с полными карманами Хурмы, потому что Хурма там главное блюдо. Только мы сомневаемся, что вы самостоятельно найдете этот Хулинет, и даем вам адрес: http://www.gorchev.spb.ru.

Книжные новинки

16 ноября

В понедельник сдаем «Амфоре» макеты книг Горчева и Букши.

К Букше тоже написал послесловие, более пространное, чем к Горчеву.

Ну она и пишет длиннее.:)

КСЮША

Читать Букшу мне всегда весело и радостно. Будто вышел весной на улицу, вдохнул пьянящий весенний воздух и разом позабыл обо всех тяготах жизни, увидев, к примеру, как спешит по набережной Карповки по своим важным делам собачка с грязным хвостом, облитая теплым апрельским солнцем.

Рот сам растягивается в улыбке, когда я читаю, хотя Ксения вовсе не собирается меня смешить, но я уверен, когда она пишет, она тоже улыбается. И эта улыбка передается мне, и настроение повышается, как у той собачки.

Уговоримся, что вы не читаете книги с конца, а значит, уже составили себе представление об этой прозе. Здесь я хочу объясниться для тех, кто почему-то не чувствует ее прелести. А такие люди есть, и я не скажу даже, что у них отсутствует вкус. Поэтому, не упрекая их в бесчувствии, я просто расскажу о том, что вижу я в этих текстах.

Но сначала – откуда они взялись.

Года полтора назад, примерно в мае 2001 года, к нам в издательство, что называется «с улицы», зашла молоденькая девушка с тонкой папкой в руках и сказала:

– Я Ксюша Букша.

Она так и сказала: «Ксюша», будто еще не вышла из детсадовского возраста. Впрочем, от него она ушла совсем недалеко, тогда ей только что исполнилось восемнадцать.

Я понял, что придется читать стихи девушки. Случай настолько типичный, что даже скучно. Это приходится делать довольно часто, а говорить приятные слова автору – редко. Восхищаться же практически не приходится.

В данном случае к стихам был приложен рассказ, что мне особенно не понравилось. Писать прозу в восемнадцать лет казалось мне просто возмутительным.

Я вяло пообещал прочесть, и мы с Ксюшей расстались на неделю. За эту неделю я успел понять, что у девушки явно есть способности, стихи ее были интересны прежде всего тем, что в них автор не изливал своих чувств по поводу несчастной любви, как это принято в юности, а писал об окружающем мире. Одно стихотворение называлось «Березовский», где БАБ представал в образе былинного Стеньки Разина, гуляющего в своем дворце:

И заплакал Березовский
Неизвестно почему…

Ну, Березовский и Березовский. Мало ли чего не бывает в стихах юных девушек.

Однако больше удивляло то, что поэтическая традиция и следы влияния, которые там прослеживались, восходили не к Бродскому, что характерно для молодых поэтов последнего десятилетия, и не к Мандельштаму, и не к Цветаевой, что привычно для молоденьких поэтесс, а к Хлебникову и ранним обэриутам, а еще точнее – к тем фольклорным корням, которые Хлебникова питали.

Впрочем, я совсем не теоретик. Возможно, и ошибаюсь.

Рассказа я читать не стал.

При встрече я сказал Ксении несколько добрых слов и сделал ряд замечаний; на этом посчитал свою миссию по напутствию молодого дарования выполненной. Но Ксения внезапно извлекла из портфеля более толстую стопку листков и сказала, что вот только что закончила повесть. И тоже просит прочесть. Она даже назвала это «роман», что мне резко не понравилось. В мои планы чтение романов никак не входило.

И я, чтобы пресечь все поползновения на мое свободное время, с предельным цинизмом заявил, что прозу лучше писать после тридцати лет, при этом желательно быть мужчиной.

– Но вы всё же прочтите… – попросила она.

– Ну ладно, – недовольно проворчал я, пряча рукопись в портфель.

Вечером я раскрыл ее папку и убедился, что повесть называется «Эрнст и Анна» и имеет подзаголовок «Придворная история князя Якова Платоновича Шаховского о днях молодости, о людях и других существах при дворе царицы Анны Иоановны».

Иными словами, исторический роман от лица мужчины, жившего черт знает когда, написанный нашей современницей восемнадцати лет!

Это просто счастье (для меня), что я все же начал его читать, а не забросил папку в дальний угол. Более сильного предубеждения у меня никогда не было. Начал – и уже не мог оторваться до глубокой ночи, пока не дочитал до конца. Иногда я неприлично повизгивал, иногда заливался счастливым смехом, порою выбегал на кухню к домашним с листком в руках и кричал: «Нет! Вы послушайте!» – после чего зачитывал кусок прозы вслух.