Мой Шерлок Холмс и доктор Ватсон

– Там-то, в Афганистане, он и узнал о действии наркотика бандж, дым которого способен усыпить человека. Именно его запахом пропитаны ваши волосы и костюм, Харадам. Под видом уголька полковник бросил в ваш камин кусок банджа, ловко использовав новогоднюю традицию в своих преступных целях, а затем удалился, дабы поблизости дождаться своего часа.

– Действительно, – воскликнул старый слуга, – перед тем, как уснуть, я почувствовал странный запах! Не мог понять, откуда он появился?

Шерлок Холмс повернулся к Лестрейду:

– Теперь дело за вами, инспектор, арестуйте полковника Морботля и верните бриллиант законному владельцу. Поищите камень в верхнем ящичке секретёра в его кабинете, там имеется двойное дно… Кстати, поинтересуйтесь состоянием финансов полковника. Не сомневаюсь, они у него далеко не блестящи, что и толкнуло его на преступление. Живёт он шулерством, на те деньги, что выигрывает в карточной игре в клубе… А в отчёте вам, дорогой Лестрейд, совсем не обязательно упоминать о той незначительной услуге, которую я был счастлив вам оказать. Я рад, что на время избавился от своей хандры и сейчас могу посидеть у жаркого камина в промозглый день с сознанием того, что не совсем напрасно живу на этом свете…

Когда счастливый Харадам с Лестрейдом удалились, я спросил своего друга:

– И опять, в который уж раз, не могу проникнуть в ход ваших мыслей. Голову наотрез даю, что ваше предположение о потайном дне блестяще подтвердится. Но как, как вы о нём догадались? Вы же ни разу не были в доме полковника, вы вообще с ним не знакомы, и ни разу не встречались! Как? Я жажду объяснений!

– Простите меня, дорогой Ватсон, но на сей раз я не намерен лишать себя такого приятного ореола загадочности, ведь должны же быть и у меня свои маленькие секреты. Так пусть же этот останется одним из них.

О последнем деле Шерлока Холмса

(Почти по Артуру Конан-Дойлю)

Два года я прожил с пустотой в жизни, которая образовалась после смерти в ужасных водах Рейхенбахского водопада моего давнего друга Шерлока Холмса. Мою душевную рану растревожила публикация писем полковника Джеймса Мориарти, этим он попытался защитить память своего покойного брата. Они вынудили меня взяться за перо, дабы открыть людям правду, ведь только мне одному была она ведома. Могу ошибиться, но в газеты попало лишь три сообщения о тех событиях. Назову их: во-первых, заметка в «Журналь де Женев» от 6 мая 1891 года; во-вторых, телеграмма агентства Рейтер в английской прессе от 7 мая и, в-третьих, те письма, о которых я уже упомянул. Первые были предельно лаконичны и многое не сообщили, а в письмах факты искажены, если не сказать более резко. Я посчитал себя обязанным рассказать всем о том, что на самом деле произошло между профессором Мориарти и мистером Шерлоком Холмсом.

Свои записки я назвал "Последнее дело Холмса" и под таким названием обнародовал их.

Мне думалось, что я своё дело сделал. Но оказалось, что это не так.

Спустя неделю на Бейкер-стрит пришло правительственное письмо из Департамента транспорта и энергетики Швейцарии. В нём выражалась благодарность Шерлоку Холмсу за помощь в возвращении важного документа, украденного у одного из сотрудников их ведомства. Его имя с фамилией не назывались, а при нашей встрече тогда мы его не успели узнать, увы, так уж сложились обстоятельства.

На меня нахлынули новые воспоминания о трагических событиях, и я с тяжёлым сердцем вновь взялся за перо, чтобы описать и этот, показавшийся мне прежде незначительным эпизод. Наверное, это на самом деле так, но в нём, как в капле росы отражается всё небо с солнцем, видна своеобразная натура, интеллект и характер моего друга, которого я всегда буду считать его самым благородным и самым мудрым из всех известных мне людей…

Писать нелегко, слишком тяжёлой была потеря. Прошу великодушно извинить меня, ибо вынужден пересказывать то, что уже изложено мною в "Последнем деле Холмса".

Потому вкратце излагаю хронологию уже оглашённых мною событий.

Последние годы мы виделись с моим другом всё реже и описания его дел сокращались. В 1890 году у меня было всего их три. Шерлок Холмс оказывался постоянно занятым, так он уверял меня, а у меня не имелось оснований ему не верить.

В начале 1991 года я получил два письма от него. Потому был удивлён, когда вечером 24 апреля мой друг внезапно появился в моём кабинете. Бросилось в глаза, что он куда более обычного бледен и худ.

Только поздоровавшись со мной, он с моего согласия тщательно закрыл ставни окна, с опаской двигаясь вдоль стены и оставаясь невидимым внешнему наблюдателю, а вдобавок замкнул их засовами.

Помню, меня сие удивило, а Шерлок Холмс пояснил, что хотя он не робкого десятка, но не считаться с реальной опасностью – это скорее глупость, чем храбрость.

Кабинет был освещён настольной лампой, он протянул руку ближе к лампе, уменьшив свет, и я увидел кровь и ранки на суставах двух его пальцев.

Шерлок Холмс улыбнулся:

– Как видите, это не совсем пустяки. Пожалуй, этак можно потерять и всю руку…

В последующем разговоре он предложил мне поехать с ним на недельку на континент. На мой вопрос:

– Куда именно?

Последовал удивительный ответ:

– Куда угодно. Мне решительно всё равно.

Увидев недоумение на моём лице, он спросил, глядя на меня своим пронзительным взглядом:

– Я думаю, вы ничего не слышали о профессоре Мориарти?

– Нет, – признался я.

Помню слова моего друга, врезавшиеся в мою память:

– Гениально и непостижимо. Человек опутал своими сетями весь Лондон, и никто даже не слышал о нём.

И тогда Шерлок Холмс поведал мне о Наполеоне преступного мира, который организовал большую часть самых тяжких преступлений, оставшихся нераскрытыми, – профессоре Мориарти. Это настоящий гений, философ, имеющий первоклассный ум и умеющий мыслить абстрактно. Он родился в хорошей семье, от природы имел феноменальные способности, особенно – математические. Получил блестящее всестороннее образование. Написал ряд научных статей, некоторые из которых получили широкую известность. Его ожидала бы прекрасная будущность, если бы не наследственная склонность к жестокости и презрение к закону. Он весь Лондон, опутал своей преступной сетью. Сам же находился в центре устроенной им паутины, улавливая любые её вибрации и управляя событиями, дёргая за невидимые остальным ниточками. При этом профессор Мориарти великолепно замаскирован, он только замысливает преступления, составляет планы, а исполняют их другие, потому его роль остаётся неизвестной.

– Не сразу, но постепенно я понял, что за многими преступлениями скрывается остающийся неведомым их организатор, – сказал Шерлок Холмс. – Последние годы я занимался именно тем, что отслеживал все ниточки, ведущие к нему, и собирал улики. Но делать сие было крайне трудно, ибо я встретил достойного противника. Он быстро понял, что я выявил его преступную руку и сам начал предпринимать ответные действия. Его подручные многочисленны и великолепно организованы. Он предвидел каждый мой шаг, и порой даже опережал его. Но в конце концов Мориарти совершил маленький промах. Я воспользовался им и начал плести свою сеть вокруг него, она будет готова в понедельник, через три дня. Затем Мориарти со своей шайкой окажется в руках правосудия. Разъяснится, наконец, тайна свыше сорока преступлений, по сей день остающихся нераскрытыми. Если я смогу избавить от него общества, то буду считать свою карьеру законченной и с чувством душевного удовлетворения перейду к более спокойным занятиям. Но стоит сделать один неверный шаг и всё полетит насмарку. Мне необходимы несколько дней, потому и хочу уехать. На меня уже совершено ряд покушений, пока мне удаётся выпутываться, – он с усмешкой оглядел свои окровавленные пальцы и добавил. – Потому я сразу закрыл ставни, едва оказался в вашем кабинете, чтобы не давать ему очередной шанс.

– Какой же он, этот гений зла? – произнёс я задумчиво.

– Могу описать, – ответил мой друг. – Недавно он удостоил меня своим визитом, мы поговорили с ним, стоя лицом к лицу. Мориарти высок ростом, сухопар, можно сказать, тощ. Он заметно сутулится, несомненно, ему приходится немало читать и писать, склонившись над бумагой или книгой. Лицо узкое, аскетическое, гладко выбритое. Большой лоб выпуклый и белый. Глаза под ним глубоко запавшие и колючие, словно у готовой кинуться в атаку кобры. Раньше я видел его фотографии, на них он выглядел заметно лучше. Видимо, борьба со мной не прошла и для него бесследно.

– Что же ему было надо?

– Он предложил мне уйти в сторону и прекратить его преследование, пообещав в противном случае неминуемую смерть. Понятно, я ответил отказом.

– Ну и?..

Далее мой друг рассказал о ряде покушений, начавшихся на него сразу после этого разговора.

Я не раз был свидетелем смелости моего друга, но сегодня меня поразило его спокойное перечисление этих далеко не случайных происшествий, которые могли завершиться для него трагически.

Переночевать у меня он отказался и ушёл через мой сад, ловко преодолел довольно высокую стену и оказался на Мортимер-стрит. Там, увидев кэб, свистком подозвал его и уехал.

Назавтра утром я направился на вокзал Виктория, но не прямо, а с немалыми предосторожностями, следуя инструкции моего друга: предварительно отослал туда свой багаж с надёжным человеком. Послал слугу за кэбом, предварительно строго наказав ему – не брать ни первый, ни второй экипаж. Кучеру вручил бумагу с адресом: "Ехать на Стрэнд, к Лоусерскому пассажу". Попросил не выбрасывать бумажку, тут же расплатился, а едва кэб остановился, сразу выскочил, быстро вошёл в пассаж, прошёл его до конца с максимальной скоростью и в условленное время, ровно в четверть десятого, вышел наружу с другого конца. Там ожидал меня небольшой экипаж, им правил огромного роста кучер, внешность которого почти скрывали широкая шляпа и чёрный плащ с воротником, обшитым красным кантом. Он тут же длинным хлыстом стегнул лошадь, и она с места взяла в карьер.

Скоро мы уже были на станции. Едва я сошёл, как кучер, круто натянув левую вожжу, развернул экипаж и умчался, даже не взглянув в мою сторону.

Багаж уже ждал меня на вокзале.

Забрав его, я прошёл до второго от начала купе первого класса. Нашёл его без труда, ибо оно единственное имело надпись "Занято".

С тревогой принялся дожидаться своего друга. Меня тревожило его отсутствие. Напрасно я выискивал в снующих потоках людей его высокую худощавую фигуру. Прошёл по перрону взад-вперёд.

Когда вернулся, в купе увидел итальянского патера, которого почему-то посадили в моё купе. Он едва говорил по-английски ломанными фразами, потому разговаривать с ним было бесполезно. Я отвернулся к окну.

Мои опасения росли. Неужели случилась какая-то беда?

Все двери вагонов закрылись. Раздался свисток и поезд тронулся. Почти сразу за ним я услышал знакомый голос за своей спиной: