Оазис Чёрного джинна и другие волшебные восточные сказки

Теперь он оказался свободным от дел и вновь заскучал. Задумался: "Чем бы ещё заняться?" И принялся лепить всякую посуду, обжигать её. Немало сделал. Горкой сложил. Правда, пользовался немногими. Утешал себя: "Ничего, всё равно когда-нибудь сюда придут люди, им это всё понадобится. Мне спасибо скажут".

Там, где он глину брал, образовалась большая яма. Саиду пришла мысль пустить в неё воду. Не мешкая, прокопал канаву, и у него появилось ещё одно озерцо. Только это сделал он сам, чем очень гордился. В нём мальчик часто купался: в жаркие дни плескаться в холодной воде было огромным удовольствием. А так как он и в дальнейшем глину отсюда брал, то яма постоянно увеличивалась в размерах.

– И как только я раньше не догадался так сделать! – досадовал Саид. – Ныне мне сам падишах может позавидовать – такого сада с прекрасными озёрами нет ни у одного владыки мира!.. Только одно плохо – скучно. Эх, домой бы вернуться!

И всегда при этой мысли он глубоко вздыхал.

Однажды Саид гулял по своему новому саду, зашёл в самый дальний край такыра, где ещё не бывал. Там начинались пески, а у горизонта виднелся другой такыр. Пригляделся, показалось ему, будто там виднеется нечто зелёное. "Что это может быть? – заинтересовался он. – Схожу, погляжу".

Быстро поспешил туда и увидел, что за такыр он принял глиняный холм, за которым находился глубокий и широкий овраг с отлогими краями, а в нём рос сад. То зелёное, что видел Саид издалека, оказалось верхушками деревьев. Здесь бил мощный родник, даже больший, чем в его оазисе и вода в нём была не менее превосходной.

Пригляделся, странной показалась ему форма оазиса: она поразительно напоминала след человека, только тогда этот человек должен был бы доставать головой облака Нет, такого быть не может, покачал головой мальчик, просто случайное сходство.

Проходя по саду, то там, то здесь, Саид видел побелевшие кости каких-то огромных животных и валявшиеся рядом вьюки. Приглядевшись, он понял, что это верблюжьи костяки. Несомненно, какой-то караван забрёл сюда после песчаной бури или просто заблудившись. Люди погибли ещё в песках, а выносливые животные добрались до оазиса и впоследствии умерли здесь. Судя по внешнему виду тюков и костей, это произошло очень давно.

Слева от себя на склоне холма мальчик заметил вход в пещеру и загорелся любопытством: "А что там может быть?"

Вошёл и восторженно ахнул – вся пещера оказалась заполненной тюками, мешками, хурджинами, узлами, сундуками, кувшинами, свёртками тканей и самыми различными вещами, перечислять которые можно было очень долго. С раннего утра и до позднего вечера можно было рассказывать о том, что здесь находилось: шитые золотом и серебром ткани, различная одежда, обувь, ларцы с рубинами, алмазами, сапфирами, топазами, яшмой, бирюзой, нефритом, бериллом, жемчугом; кошельки с золотыми и серебряными монетами, мешки с серебряными слитками, разнообразное боевое оружие: мечи, сабли, кинжалы, ножи, копья, пики, дротики, алебарды, булавы, чеканы, щиты, кольчуги, доспехи, поножи, наручные щитки, шлёмы… Всё оружие оказалось в целости и сохранности, было щедро смазано маслом и аккуратно уложено. Описать найденные сокровища было невозможно – слишком слаб человеческий язык!

Едва поверил такому богатству Саид.

Не сразу в стороне он разглядел на подстилке высушенный, словно мумия, труп старика с длинной седой бородой. Тот сжимал в руке калам, а перед ним стояла пустая чернильница – чернила в ней высохли много лет назад. Тут же лежала книга. Ветерок, любопытствуя, перебирал её шуршащие страницы: старец умер, не дописав фразу до конца.

Долго рассматривал труп, который, несомненно, был в жизни очень мудрым человеком. На благородном лице старца лежало неизгладимая печать обширных познаний, лоб избороздили многочисленные морщины – следы постоянных размышлений.

Бережно завернув книгу в кусок ткани, Саид взял её с собой. Решил позже её прочитать.

Неподалёку от пещеры Саид выкопал глубокую могилу и в ней похоронил умершего, обернув его вместо савана отрезом дорогого китайского шёлка.

Затем много дней перетаскивал разбросанные повсюду тюки в пещеру, а верблюжьи кости зарыл за пределами сада. Здесь в песке он обнаружил точно такие же кости. Немного поразмыслив, Саид подумал, что их закопал в своё время старец.

Уже в этот день мальчик начал читать книгу, найденную в пещере. Вот что он прочёл в ней…

Чёрный джинн,

Или Жизнеописание Шакара сына Хамдама

Слава вечно живому, неизменно сущему!

Я хочу поведать о своей горестной жизни. Если её записать кончиком иглы в уголках глаз, то она послужит назиданием для поучающихся и наставлением для разумеющих.

Родился я в славном городе Ходженте. Мой отец Хамдам ибн-Джафар был почтенным, всеми уважаемым человеком. Он владел большим плодородным садом и сдавал его в пользование Музаффару сыну Ахмеда, которого породил Ахмад. Да будет доволен ими обоими Всевышний! Кроме того отец имел крепкий дом и лавку с товарами на базаре. Он занимался торговлей и дела его процветали.

При рождении мне дали имя Шакар. Через год мать благополучно произвела на свет моего брата Исмаила. Так уж получилось, что большая часть родительской любви пришлась на мою долю, поэтому я рос избалованным, своенравным мальчишкой. С юношеских пор пристрастился к безделью, пирушкам и всяческим развлечения.

Родители пытались обучить меня разным наукам и ремёслам, но я ничего не усвоил, кроме искусства письма и чтения, в чём, скажу не хвастая, добился немалых успехов. Также мне нравилась игра на дутаре и бубне. В скором времени я в совершенстве изучил эти искусства и на пирушках по просьбе приятелей постоянно увеселял их. Ничем более серьёзным заниматься я не желал, о чём сейчас горько сожалею, ибо моё беспутное поведение стало причиной многих бедствий и ужасного положения, в котором я теперь нахожусь.

Но в те дни я жил беспечно, не обращая внимания на увещевания родителей, на их призывы заняться каким-нибудь делом. А вот мой брат рос Исмаил трудолюбивым и благоразумным. Он не преуспел в учении, но добился немалого на стезе ремёсел: был хорошим кузнецом, умел лепить и обжигать кирпичи, выкладывать из них кибитки и дувалы. Исмаил с раннего детства любил труд в поле, пахал, обрабатывал землю. Отец пытался научить его торговать, но брат не смог научиться этому делу.

На моих щеках уже закудрявилась борода, когда внезапно от неизвестной болезни умерли наши родители. На смертном ложе отец призвал нас с Исмаилом к себе, дабы разделить между нами наследство. Мне он поручил лавку с товарами, она считалась самой большой и доходной в городе, а поле вместе с домом отдал брату. Деньги же поделил поровну. Каждый из нас одобрил его решение, ибо Исмаил с детства тянулся к труду на земле, я же считал его чересчур тяжёлым и унизительным. А вот торговля нравилась, её я находил лёгкой и прибыльной.

Похоронив родителей, я купил дом с садом и хаузом и занялся торговлей. Но скоро мне надоело сидеть с утра до вечера в лавке, улыбаться привередливым покупателям, выбегать с полусогнутой спиной навстречу особо уважаемым людям. Я поручил все дела в лавке надёжному человеку, каковым посчитал Ага-бабу аль-Исфагани, то есть исфаганцу. Ага-баба вёл всю торговлю и один раз в месяц приносил мне условленную долю дохода.

Я же тем временем занимался весёлыми пирушками с друзьями. Мы собирались у одного из нас в саду, нанимали музыкантов, певцов и проводили время в своё удовольствие. Приятели просили меня и я пел им, подыгрывая себе на дутаре, используя умно сплетённые слова Алишаха Самарканди:

«Любовь дарует зрение незрящим,

Дарует наслаждение скорбящим.

В безумцев превращает мудрецов

И наделяет мудростью глупцов.

Любовь бессильных награждает силой,

Безногий встанет, чтоб бежать за милой».

И Низами:

«Кто не любил иль отлюбил,

Тот, кто остыл давно,

Хоть в нём ещё немало сил,

Покойник – всё равно».

И Саади:

«Наверное, страсть не зря дарует нам судьба

Своею властью.

Величие царя, ничтожество раба –

Прах перед страстью».

И опять Саади:

«Ты говоришь мне: «Не ходи за той, чей строен стан.

Ты стал посмешищем для всех, безумен ты иль пьян?»

О ты, мудрец, советов мне напрасных не давай:

Ну, как могу я не ходить, когда на мне аркан?..»

И Хафиза, перед которым почтительно немеют остальные поэты, признавая его своим царём: