Несостоявшийся проект (сборник)

Но это было не только насилие и самонасилие, не только обман и самообман. Чтобы новое общество, рожденное революцией, выжило и укрепилось, ему необходимо было определенным образом перевоспитать и воспитать многомиллионные массы населения, породить многие миллионы более или менее образованных людей, способных хотя бы на самом минимальном уровне выполнять бесчисленные и разнообразные функции в обществе, начиная от простых рабочих и кончая государственными руководителями всех рангов и профилей. Коммунистическая идеология должна была в этом беспрецедентном в истории социальном, культурном и духовном перевороте сыграть решающую роль. Религия и церковь, доставшиеся в наследство от прошлого, разрушенного революцией социального устройства, встали на пути этого переворота как одно из главных препятствий. Началась битва за души и умы масс населения. Коммунистическая идеология должна была занять в обществе то место, какое до революции занимала религия, причем всемерно и всесторонне расширить и усилить эту роль.

Сталинская национальная политика. Одной из многочисленных несправедливостей в оценке Сталина и сталинизма является то, что на них сваливают вину и за те национальные проблемы, которые возникли в результате разгрома советского блока, Советского Союза и советского (коммунистического) социального строя в странах этого региона. А между тем именно в сталинские годы имело место наилучшее решение национальных проблем из всего того, что было известно в истории человечества. Именно в сталинские годы началось формирование новой, наднациональной и действительно братской (по установкам и в главной тенденции) человеческой общности. Сейчас, когда сталинская эпоха стала достоянием истории, важнее не выискивать недостатки ее, а подчеркивать достигнутые на самом деле успехи интернационализма. Я не имею возможности в этой статье останавливаться на данной теме. Замечу лишь одно: для моего поколения, сформировавшегося в довоенные годы, национальные проблемы считались решенными. Они стали искусственно раздуваться и провоцироваться в послесталинские годы как одно из средств «холодной войны» Запада против нашей страны.

Сталин и международный коммунизм. Тема международной роли Сталина и сталинизма точно так же выходит за рамки цели моей статьи. Ограничусь лишь кратким замечанием. Сталин начал свою великую миссию по построению реального коммунистического общества с решительного отрицания общепринятой догмы классического марксизма, будто коммунизм можно построить только во многих передовых западных странах одновременно и с провозглашения лозунга построения коммунизма в одной отдельно взятой стране. И это намерение он осуществил. Более того, он сознательно встал на путь использования достижений коммунизма в одной стране для распространения его по всей планете. К концу сталинского правления коммунизм действительно начал стремительно завоевывать планету. Лозунг коммунизма как светлого будущего всего человечества выглядел как никогда реальным. И как бы мы ни относились к коммунизму и к Сталину, бесспорным остается тот факт, что никакой другой политический деятель в истории не добивался такого успеха, как Сталин. И ненависть к нему до сих пор не угасает не столько из-за причиненного им зла (многие в этом отношении превзошли его), сколько из-за этого его беспримерного личного успеха.

Триумф сталинизма. Война 1941–1945 годов против гитлеровской Германии была величайшим испытанием для сталинизма и лично для самого Сталина. И надо признать как бесспорный факт, что они это испытание выдержали: величайшая в истории человечества война против сильнейшего и страшнейшего в военном и во всех прочих аспектах врага завершилась триумфальной победой нашей страны, причем главными факторами победы явились, во-первых, коммунистический социальный строй, установившийся в нашей стране в результате Октябрьской революции 1917 года, и, во-вторых, сталинизм как строитель этого строя и лично Сталин как руководитель этого строительства и как организатор жизни страны в военные годы и Главнокомандующий вооруженными силами страны.

Казалось, что все баталии Наполеона в совокупности ничто в сравнении с этой баталией Сталина. Наполеон в конечном итоге был разгромлен, а Сталин одержал триумфальную победу, причем вопреки всем прогнозам тех лет, предрекавшим скорую победу Гитлеру. Казалось, что победителя не судят. Но в отношении Сталина все делается наоборот: тьма пигмеев всех сортов прилагает титанические усилия к тому, чтобы сфальсифицировать историю и украсть это великое историческое деяние у Сталина и сталинизма. К стыду своему должен признаться, что я отдал дань такому отношению к Сталину как к руководителю страны в годы подготовки к войне и в годы войны, когда был антисталинистом и очевидцем событий тех лет. Прошло много лет учебы, исследований и размышлений, прежде чем на вопрос «А как бы поступал ты сам, окажись на месте Сталина?», я ответил себе: «Я не смог бы поступать лучше, чем Сталин».

И что только не инкриминируют Сталину в связи с войной! Послушать этих «стратегов» (о них поэт еще в XIX веке сказал: «Каждый мнит себя стратегом, глядя бой со стороны»), так глупее, трусливее и т. п. человека на вершине власти, чем Сталин в те годы, не придумаешь. Сталин якобы не готовил страну к войне. На самом деле Сталин с первых дней пребывания у власти знал, что нам нападения со стороны Запада не избежать. А с приходом Гитлера к власти в Германии знал, что воевать нам придется именно с немцами. Даже мы, школьники тех лет, знали это как аксиому. А Сталин не просто предвидел это, он готовил страну к войне. Но одно дело – организовать и мобилизовать наличные ресурсы с целью подготовиться к войне. И другое дело – создать эти ресурсы. А чтобы создать их в условиях страны тех лет, нужна была индустриализация, а для индустриализации нужна была коллективизация сельского хозяйства, нужна была культурная и идеологическая революция, нужно было образование населения и многое другое. И все это требовало титанических усилий в течение многих лет. Я сомневаюсь в том, что какое-то другое руководство страны, отличное от сталинского, справилось бы с этой задачей. Сталинское справилось.

Стало буквально штампом приписывать Сталину, будто он прозевал начало войны, не поверил донесениям разведки, будто поверил Гитлеру и т. п. Я не знаю, чего больше в такого рода утверждениях – интеллектуального идиотизма или умышленной подлости. Сталин готовил страну к войне. Но далеко не все зависело от него. Мы просто не успевали как следует подготовиться. Да и западные стратеги, манипулировавшие Гитлером, как и сам Гитлер, были не дураки. Им нужно было разгромить Советский Союз, напав на него раньше, чем он подготовится лучше к отражению нападения. Это все банально. Неужели один из самых выдающихся политических стратегов в истории человечества не понимал таких банальностей? Понимал. Но он к тому же участвовал в мировой стратегической «игре», стремился любой ценой отсрочить начало войны. Допустим, он в этом шаге истории проиграл. Зато он с лихвой компенсировал неудачу в других шагах. История ведь не остановилась на этом.

На Сталина сваливают вину за поражения Советской Армии в начале войны и за многое другое. Не буду утруждать читателя анализом такого рода явлений. Сформулирую лишь мой общий вывод. Я убежден в том, что в понимании совокупной ситуации на планете в годы Второй мировой войны, включая как часть войну Советского Союза против Германии, Сталин был на голову выше всех крупнейших политиков, теоретиков и полководцев, так или иначе вовлеченных в войну. Было бы преувеличением утверждать, будто Сталин все предвидел и планировал в ходе войны. Конечно, было и предвидение, было и планирование. Но не меньше было и непредвиденного, непланируемого и нежелательного. Это очевидно. Но важно тут другое: Сталин правильно оценивал происходившее и использовал в интересах победы даже наши тяжелые поражения. Он мыслил и поступал, можно сказать, по-кутузовски. И это была военная стратегия, наиболее адекватная реальным и конкретным, а не воображаемым условиям тех лет. Если даже допустить, что Сталин поддался на гитлеровский обман в начале войны (во что я не могу поверить), то он блестяще использовал факт гитлеровской агрессии для привлечения на свою сторону мирового общественного мнения, что сыграло свою роль в расколе Запада и образовании антигитлеровской коалиции. Нечто подобное имело место и в других тяжелых для нашей страны ситуациях.

Заслуги Сталина в Великой Отечественной войне 1941–1945 годов настолько значительны и бесспорны, что было бы проявлением элементарной исторической справедливости вернуть имя Сталина городу на Волге, где произошла важнейшая битва войны. Пятидесятилетие со дня смерти Сталина подходящий повод для этого.

Сталин и Гитлер. Один из способов фальсификации и дискредитации Сталина и сталинизма – отождествление их с Гитлером и соответственно с немецким нацизмом. То, что между этими явлениями имеет место сходство, не дает оснований для их отождествления. На таком основании можно обвинить в сталинизме и Брежнева, и Горбачева, и Ельцина, и Путина, и Буша и многих других. Конечно, тут влияние было. Но влияние Сталина на Гитлера было большее, чем второго на первого. Кроме того, тут действовал социальный закон взаимного уподобления социальных противников. Такое уподобление в свое время фиксировали западные социологи в отношении советской и западнистской социальных систем – я имею в виду теорию конвергенции (сближения) этих систем.

Но главное не в сходстве сталинизма и нацизма (и фашизма), а в их качественном различии. Нацизм (и фашизм) есть явление в рамках западнистской (капиталистической) социальной системы в ее политической и идеологической сферах. А сталинизм есть социальная революция в самих основах социальной системы и начальная стадия эволюции коммунистической социальной системы, а не только явление в политике и идеологии. Не случайно потому имела место такая ненависть нацистов (фашистов) к коммунизму. Хозяева западного мира поощряли нацизм (фашизм) как антикоммунизм, как средство борьбы с коммунизмом.

И не забывайте, что Гитлер потерпел позорное поражение, а Сталин одержал беспрецедентную в истории победу. И не мешало бы нынешним антисталинистам подумать о том, в каких конкретно исторических условиях это происходило и какое грандиозное влияние на человечество и на ход мировой истории оказала эта победа.

И если уж проводить аналогии исторических деятелей, то последователем Сталина стал исторический великан Мао Цзэдун, а последователем Гитлера – исторический пигмей Буш-младший. Но о такой глубокой и далеко идущей аналогии нынешние антисталинисты помалкивают.

Десталинизация. Фактическая борьба против крайностей сталинизма началась еще в сталинские годы задолго до непомерно раздутого доклада Хрущева на двадцатом съезде КПСС. Она шла в недрах советского общества. Сам Сталин заметил необходимость перемен, и свидетельств тому было достаточно. Доклад Хрущева был не началом десталинизации, а итогом начавшейся борьбы за нее в массе населения. Хрущев использовал фактически начавшуюся десталинизацию страны в интересах личной власти. Придя к власти, он отчасти способствовал процессу десталинизации, а отчасти приложил усилия к тому, чтобы удержать его в определенных рамках. Он все-таки был одним из деятелей сталинской правящей верхушки. На его совести преступлений сталинизма было не меньше, чем на других ближайших сподвижниках Сталина. Он был сталинистом до мозга костей. И даже десталинизацию проводил волюнтаристскими сталинскими методами. Десталинизация была сложным и противоречивым процессом. И нелепо приписывать ее усилиям и воле одного человека с интеллектом среднего партийного чиновника и с повадками клоуна.

Что означала десталинизация по существу, с социологической точки зрения? Сталинизм как определенная совокупность принципов организации деловой жизни страны, масс населения, управления, поддержания порядка, идеологической обработки, воспитания и образования населения страны и т. д. сыграл великую историческую роль, построив в труднейших условиях основы коммунистической социальной организации и защитив их от нападений извне. Но он исчерпал себя, став помехой для нормальной жизни страны и ее дальнейшей эволюции. В стране отчасти благодаря, а отчасти вопреки ему созрели силы и возможности для его преодоления. Именно для преодоления в смысле перехода на новую, более высокую ступень эволюции коммунизма. В брежневские годы эту ступень назвали развитым социализмом. Но как бы ни называли, подъем произошел на самом деле. В годы войны и в послевоенные годы предприятия и учреждения страны уже во многом стали функционировать не по-сталински. Достаточно сказать, что число деловых коллективов государственного значения (заводов, школ, институтов, больниц, театров и т. п.) к середине брежневских лет увеличилось сравнительно со сталинскими годами в сотни раз, так что оценка брежневских лет как застойных есть идеологическая ложь. Благодаря сталинской культурной революции качественно изменился человеческий материал страны. В сфере власти и управления сложился государственный чиновничий аппарат и партийный сверхгосударственный аппарат, который был эффективнее сталинского народовластия и сделал последнее излишним. Уровень государственной идеологии перестал соответствовать возросшему образовательному уровню населения. Одним словом, десталинизация происходила как естественный процесс созревания русского коммунизма, перехода его в рутинное зрелое состояние.

Снятие Хрущева и приход на его место Брежнева произошли как заурядный спектакль в заурядной жизни партийной правящей верхушки, как смена одной правящей клики другою. Хрущевский «переворот», несмотря на то что и он был верхушечным с точки зрения смены личностей у власти, был прежде всего переворотом социальным. Брежневский же «переворот» был таковым лишь в высших сферах власти. Он был направлен не против того состояния общества, какое сложилось в хрущевские годы, а против нелепостей хрущевского руководства, против Хрущева лично, против хрущевского волюнтаризма, который перерос в авантюризм. С социологической точки зрения брежневский период стал продолжением хрущевского, но без крайностей переходного периода.

В результате десталинизации на место коммунистической диктатуры сталинского периода пришла коммунистическая демократия хрущевского и затем брежневского периода. Я связываю этот период с именем Брежнева, а не Хрущева, поскольку хрущевский период был лишь переходным к брежневскому. Именно второй явился альтернативой сталинизму, причем самой радикальной в рамках коммунизма. Сталинский стиль руководства был волюнтаристским: высшая власть стремилась насильно заставить подвластных граждан жить и работать так, как хотелось ей, власти. Брежневский же стиль руководства оказался приспособленческим: сама высшая власть приспосабливалась к объективно складывавшимся обстоятельствам. Другая черта брежневизма – система сталинского народовластия уступила место системе административно-бюрократической. И третья черта – превращение партийного аппарата в основу, ядро и скелет всей системы власти и управления.

Сталинизм не потерпел крах, как утверждают нынешние антисталинисты. Он одержал блистательную победу. Он сошел со сцены истории, исчерпав себя и сыграв свою роль еще в послевоенные годы. Сошел осмеянный и осужденный, но непонятый.

Москва, 2003

Часть вторая

ПЕРЕЛОМНЫЙ ПЕРИОД

Горбачевизм

Словом «перестройка» называют период советской истории, начавшийся с приходом к высшей власти в Советском Союзе (с избранием на пост Генерального секретаря ЦК КПСС) М.С. Горбачева в 1985 году, а также преобразования (реформы) в Советском Союзе по инициативе и под руководством Горбачева. Характерные черты деятельности горбачевского руководства (власти) я называю словом «горбачевизм». Ниже я кратко рассмотрю некоторые из них, представляющие социологический интерес. При этом я не намерен объяснять современную ситуацию в советской системе власти и управления личными качествами Горбачева и особенностями его поколения партийных работников, как это обычно делают пишущие на эту тему. Личные качества отдельных исторических деятелей и особенности целых поколений таких деятелей играют важную роль в историческом процессе лишь в той мере, в какой они соответствуют объективным потребностям, возможностям и закономерностям этого процесса. Поэтому я использую имя Горбачева лишь постольку, поскольку именно этот советский партийный карьерист-чиновник волею обстоятельств оказался выразителем и олицетворением определенного явления советской истории.

О тех людях, которые образовали инициативное ядро горбачевского руководства (горбачевизма), я начал писать уже в книге «Зияющие высоты» (1976). Тогда они находились на средних ступенях власти и второстепенных постах, но уже уверенно двигались к ее вершинам. В той же книге я предсказал их приход к высшей власти и форму их демагогии. Например, в конце книги один из персонажей, будущий перестройщик, выдвинул идею гласности как начало преобразований. И именно с лозунга и политики гласности горбачевское руководство приступило к своей перестройке.

Непосредственно о горбачевизме я начал писать и говорить в публичных выступлениях с первых же его шагов на исторической арене. В одном из первых выступлений я ввел в употребление термин «катастройка», предсказав неизбежность катастрофических последствий перестройки. Впрочем, я этим предсказанием не горжусь, ибо эти последствия были очевидны и ряду других западных аналитиков. За короткое время мною опубликованы буквально десятки статей и интервью о горбачевизме. Уже в 1987 году в Швейцарии, Франции, Голландии, Канаде и Чили был опубликован сборник моих выступлений о горбачевизме, а в 1988-м он был переиздан в Нью-Йорке. Это говорит о том, какой огромный интерес имел место в мире к событиям в Советском Союзе. Показательно то, что почти никто не высказывал опасения, что Советский Союз преодолеет трудности и окрепнет в результате перестройки. Ее воспринимали больше как начало падения «империи зла» (так называли тогда Советский Союз его злейшие враги). Ниже я кратко изложу основные идеи упомянутых моих выступлений.

Феномен Андропова. Горбачев начал свою деятельность перестройщика как наследник той линии в советском руководстве, родоначальником которой был Ю.В. Андропов. Вернее, последний сделал лишь попытку в этом направлении. Он умер, не успев дать имя этой линии. Горбачев имел шансы прожить дольше и обнаружить все потенции ее. Потому данному явлению предстоит войти в историю скорее не под именем андроповизма, а под именем именно горбачевизма.

Приход Андропова, бывшего в течение многих лет главой КГБ (а что это такое – нет надобности пояснять), к высшей власти был в советской системе преемственности власти явлением из ряда вон выходящим, но не случайным. Напомню читателю о том, что первая попытка прихода к высшей власти шефа КГБ Берии провалилась. Провалилась и вторая попытка такого рода – Шелепина. Это и понятно. Репутация главы КГБ была тогда еще слишком одиозной. Приход такого человека к высшей власти нанес бы огромный ущерб стране во внешних отношениях, а внутри страны – самому высшему руководству. Теперь же ситуация в мире и в стране изменилась настолько радикально, что именно репутация Андропова как бывшего главы КГБ сработала в его пользу. Положение в стране в конце брежневского правления было очень тяжелое. Коррупция достигла высочайшего уровня. Трудовая дисциплина упала даже ниже привычного низкого уровня. Уровень же пьянства превысил все прошлые рекорды. Каково стало положение в экономике – общеизвестно. Пожалуй, лишь одно ведомство добилось выдающихся успехов. Была сломлена оппозиция. Советская агентура на Западе достигла неслыханных масштабов. КГБ стал силой, играющей существенную роль в военной сфере, в экономике и в политике. Среди высших руководителей шеф КГБ был лучше всех осведомлен о положении в стране и в мире, причем объективно, без иллюзий, очковтирательства, без идеологической болтовни. В его распоряжении был мощный аппарат исполнительной и карательной власти. Он был способен пойти на серьезные меры, взять на себя ответственность за исправление тяжелого положения в стране.

Исторические явления всегда бывают результатом совпадения обстоятельств. В конкретном факте допуска к высшей власти именно Андропова сыграло роль также то, что ни одна из группировок в высшем эшелоне власти не получила подавляющего перевеса. Так что Андропов стал отчасти фигурой компромиссной. Он был болен, и из этого не делалось тайны. Более того, создавалось впечатление, что это даже подчеркивали. В его распоряжении не было времени, необходимого для создания аппарата личной власти вроде брежневского. Он был допущен к власти как временная фигура, наиболее подходящая для непопулярных чрезвычайных мер, без которых было невозможно остановить движение страны к глубокому и всестороннему кризису.

Одно дело – занять высший пост в системе власти, и другое дело – удержаться на этом посту и суметь осуществить свои замыслы. Приступив к выполнению последних, Андропов неизбежно столкнулся с объективными условиями и закономерностями советской социальной системы, которые низвели его с небес мыслей и слов на землю неумолимой реальности. И с первых же шагов своего правления он из выдающегося главы КГБ стал превращаться в заурядного Генерального секретаря ЦК КПСС. Если внимательно проанализировать то, что удалось сделать ему (раздувание в пропаганде и в рутинной суете борьбы против пьянства и нарушений трудовой дисциплины, борьбы за повышение производительности труда и эффективности предприятий и т. д.), то можно заметить, что он лишь успел напугать правящие и привилегированные круги советского общества перспективой преобразований. И если ему не помогли умереть, то смерть его была для них очень кстати. Преемником его стал К.У. Черненко – бледная тень Брежнева. Отнюдь не соображения государственной целесообразности сыграли решающую роль в его избрании, а чисто эгоистические интересы все еще сильной брежневской мафии и страх перед перспективами андроповских преобразований для себя.

Социальный хамелеон. Прежде чем говорить непосредственно о горбачевизме, хочу обратить внимание на одну черту советской системы власти. В отношении к ней не столько трудно, сколько в принципе невозможно найти однозначное объяснение причин, мотивов и намерений властей, не впадая в ошибки. Дело в том, что все более или менее значительные действия (решения, мероприятия, кампании и т. п.) властей в советском обществе неоднозначны и неустойчивы с точки зрения их мотивации, намерений и интерпретации. Совершенно незначительное явление здесь может послужить толчком к принятию важного решения. Затем этот исходный мотив может вообще исчезнуть и быть забытым, уступив место мотивам иного рода, возникшим уже в ходе принятия и даже исполнения решения. По мере осуществления какого-либо решения могут измениться его мотивы и цели. Результат осуществления решения вообще может отличаться от того, что было задумано в самом начале, и все компоненты ситуации решения могут быть пересмотрены и заменены новыми. В процессе выработки, принятия и исполнения решения возможно возникновение новых намерений и забвение прежних. Причем все это облекается в словесные формы, которые обычно не совпадают с существом дела. В языке властей предержащих есть много такого, что имеет различный смысл для участников аппарата власти и для посторонних наблюдателей.

То, что я только что высказал, характеризует лишь в малой степени сложность, аморфность, изменчивость ситуации действий властей. Все то, что воплощается в официальных документах, попадает на страницы прессы и потом входит в исторические книги, на самом деле есть лишь одна из возможных интерпретаций прошлого, обычно мало общего имеющая с тем, как протекал процесс на самом деле.

Сказанное целиком и полностью относится и к феномену горбачевизма. Судить об этом феномене на основе партийных документов, сообщений, прессы, речей партийных вождей и всякого рода их помощников и лакеев, на основе бесед ответственных лиц с журналистами и западными политиками и т. п. – значит заранее обрекать себя на односторонность, поверхностность, иллюзии, искажение масштабов и важности событий, то есть обрекать себя на явные заблуждения. Горбачевизм обладает рассмотренным выше качеством хамелеонства в удесятеренной степени сравнительно с его предшественниками. В нем отразились явления в жизни человечества в нашу эпоху во всей их сложности, запутанности, текучести, изменчивости и противоречивости. В описании его неизбежны суждения, которые могут показаться несовместимыми и исключающими друг друга. Он явился результатом, проявлением, компонентом и активным стимулятором кризиса советского коммунизма, причем первого в истории человечества специфически коммунистического кризиса коммунизма. Инициаторы и участники перестройки не осознают эту ситуацию как кризисную. Более того, они не имеют научного понимания своей социальной системы, как это признал Андропов незадолго перед смертью. Так что их поведение напоминает беспорядочные действия слепцов в состоянии паники.

Принудительная трезвость. Горбачев начал реформаторскую деятельность с антиалкогольной кампании, которая принесла ему в народе презрительную кличку Минеральный секретарь. На примере этой кампании с самого начала горбачевизма обнаруживается ряд его черт.

Это прежде всего принудительность реформ. Какие бы факты ни придавались гласности и какие бы слова ни произносились по их поводу, при всех обстоятельствах остается незыблемым одно: принудительность мер по преодолению реальных и мнимых пороков советской реальности. Это – неотъемлемое качество горбачевской «революции сверху». А чем это кончается, советский народ знает на личном опыте: провалом.

В прессе реформы сопровождаются безудержным признанием пороков – гласность! Это признание сочетается с удивительно плоскими размышлениями по их поводу. Глубокомыслие советских ученых, философов, журналистов, писателей и партийных деятелей достигает высот глупости, какие были немыслимы даже в сталинские годы. Например, один видный ученый усмотрел причину падения нравственности среди школьников в избыточном питании. И это в условиях массового дефицита продовольствия! Другой известный мыслитель предложил «ввести принудительную, обязательную для всех трезвость как непреложный закон для каждого» (это его подлинные слова). Отметив тот факт, что принудительная трезвость не дала положительного результата в капиталистических странах, советский мыслитель утверждает, что в капиталистических странах «подобный закон не мог быть проведен в жизнь в силу эксплуататорских условий жизни», что «капиталисты заинтересованы в спаивании народа». А в Советском Союзе, по его словам, «весь уклад жизни основан на заботе о населении», и «авторитет партии и советской власти обеспечат проведение в жизнь закона о принудительной трезвости».

На примере антиалкогольной кампании обнаруживаются и другие черты горбачевского реформаторства, например – несоответствие слов реальным делам, последствий реформ – замыслам. Пьянство не прекратилось, а усилилось и приняло ужасающие формы, условия жизни масс людей ухудшились (вместо обещанного спасения от всяческих зол).

Отсутствие трезвости. Горбачевизм навязывает советскому населению трезвость в прямом смысле слова. Но ему самому не хватает трезвости в широком смысле этого слова – трезвости в оценке фактического положения в мире и в стране, в оценке реальных возможностей советской социальной системы и ее перспектив. Советское руководство начиная с Ленина довольно часто проявляло трезвость как во внешней, так и во внутренней политике. Эта трезвость всегда базировалась на некоторой практической необходимости и элементарном здравом смысле, но никогда – на научном анализе объективных закономерностей и тенденций самой коммунистической социальной системы как таковой.

Научный анализ системы не требовался самими обстоятельствами и характером стоявших проблем. Например, никакая серьезная наука не требовалась для того, чтобы допустить НЭП как временное средство преодоления продовольственных и других трудностей. Не требовалась такая наука и для того, чтобы понять необходимость индустриализации страны в интересах выживания и обороны. Государственная идеология (марксизм-ленинизм), сама претендовавшая на роль высшей науки и до некоторой степени удовлетворявшая нужды руководства, исключала научный подход к советскому обществу. Последний с точки зрения идеологии выглядел как злобная клевета на советский общественный строй, как антисоветская деятельность, гораздо более опасная для системы, чем любые атаки со стороны врагов.

Но теперь положение в стране и во всем мире сложилось такое, что трезвый подход советского руководства к назревшим проблемам просто невозможен без научного, беспощадно объективного понимания самой сущности коммунистической системы, ее закономерностей и тенденций. У горбачевского руководства хватило ума признать очевидные всем общеизвестные недостатки советского общества и констатировать проблемы, от которых уже нельзя было дольше уклониться.

Но у него не хватило ни ума, ни мужества для того, чтобы допустить научное понимание самой сущности социальной системы, реальных причин очевидных недостатков и тех возможностей и «невозможностей», которые лежат в самой системе. У него не хватило ни ума, ни мужества для того, чтобы выработать программу действий в соответствии с природой руководимой системы, а не с субъективными представлениями о ней и амбициями некоторой части партийных чиновников, дорвавшихся до власти.

Отсутствие разумной трезвости сказывается буквально в каждом действии горбачевцев. Возьмем, например, их отношение к административно-бюрократическому аппарату. Он приобрел огромную власть не по недосмотру высшего начальства, а совершенно естественно, вырос из самого базиса общества. Коммунизм без этого аппарата так же невозможен, как капитализм без денег, без прибыли, без конкуренции, без банков. В условиях обобществления средств производства в масштабах страны и объединения всей деловой жизни в единый социальный организм с необходимостью возникает гигантская система власти и управления. Эта система имеет свои неумолимые законы функционирования, неподвластные никаким постановлениям ЦК, никаким призывам вождей. Можно снять человека с какого-то поста в этой системе. Но нельзя отменить сам пост. Даже если такая отмена состоится формально, фактически отмененный пост так или иначе будет заменен новым. Причем пост определяет и то, каким будет поведение его обладателя. Уклонения от нормы при этом не отменяют норму.

Попытки Горбачева обращаться непосредственно к неким народным массам через голову аппарата власти и управления выглядят просто смехотворно. Это либо демагогия, рассчитанная на простаков, либо непроходимая глупость. Такое обращение вождя непосредственно к массам было уместно и давало эффект в сталинские годы, то есть юности советского общества. Теперь это общество превратилось в зрелый социальный организм. Народных масс в старом смысле слова нет. Есть низшие слои, не играющие решающей роли в деловой жизни страны. Огромное число чиновников само входит в массу населения (в «народ»). Обращаться прямо к некоему «народу», минуя их, как это позволяют теперь средства массовой информации (особенно телевидение) и как это делают горбачевцы, значит заменять реальное управление страной на видимость такового, прикрывать фактическое разрушение системы управления болтовней о ее усовершенствовании. Так обстоит дело со всеми горбачевскими новшествами в этом важнейшем подразделении советской социальной организации. Невольно напрашивается вывод: горбачевизм есть стремление бездарных и научно безграмотных, но тщеславных партийных карьеристов перехитрить не только людей, но и объективные социальные законы. Горбачев говорит, что он любит «советоваться с Лениным», т. е. читать сочинения Ленина. Если уж он искренне хочет блага стране и народу, ему в первую очередь следовало бы забросить подальше сочинения классиков марксизма и советоваться с теми, кто действительно стремится к научному пониманию современности. Но, судя по всему, в окружении Горбачева таких людей нет. Тенденция отбросить марксизм, включая ленинизм, есть. Но не ради научного подхода к советской реальности, а скорее ради западных столь же ненаучных представлений о нем.

Уникально в сложившейся ситуации то, что именно высшее советское руководство фактически выражает теперь неверие в идеалы коммунизма и в специфически коммунистические методы организации жизнедеятельности общества и управления им.

Горбачевизм и Запад. Проблемы, которые назрели в Советском Союзе, хотя и являются проблемами внутренними, возникли как результат взаимоотношений Советского Союза с Западом. По замыслу идеологов коммунизма, коммунистическое общество должно превзойти передовые капиталистические страны (Запад) по производительности труда, по экономической эффективности предприятий и вообще по всем показателям деловой жизни. С первых же дней существования советского общества был выдвинут лозунг «Догнать и перегнать капиталистические страны» в этом отношении. Предполагалось осуществить этот лозунг в кратчайшие сроки. Но прошло почти семьдесят лет, а этот лозунг не только не осуществился, но стал казаться еще более утопическим, чем в первые годы после революции. Его ослабили, потихоньку опустив вторую часть («перегнать») и оставив только первую – «догнать». Изменилась несколько и его формулировка: стали говорить о том, чтобы подняться до мирового уровня.

Советское общество всю свою историю металось между двумя крайностями – между отторжением от Запада и преклонением перед ним. Первая выразилась в создании «железного занавеса» в сталинские годы, вторая становится доминирующей сейчас. Горбачевцы хотят поднять рентабельность предприятий, повысить технологический уровень промышленности, усовершенствовать систему управления и т. д. Повысить, улучшить, усовершенствовать, а в сравнении с чем и с какой целью? Прогресс ради прогресса? Нет, в серьезной истории так не бывает. Не будь Запада, состояние советской экономики и системы управления превозносилось бы как верх совершенства. Не будь Запада, жизненные условия населения в Советском Союзе превозносились бы как рай земной, почти как «полный коммунизм». Запад – вот что стало мерилом и образцом для преобразований, которые пытается осуществить горбачевское руководство. Но оно при этом намерено догонять Запад (возвышаться на уровень Запада) не за счет специфически коммунистических средств, а за счет средств, заимствованных у Запада, – подражая Западу, уподобляясь ему.

И не следует забывать о том, что уже почти сорок лет шла «холодная война» западного мира во главе с США против Советского Союза и стран советского блока. В ней Запад активно вмешивался во внутреннюю жизнь Советского Союза, оказывал огромное влияние на идеологическое состояние советского населения, особенно на интеллигентскую среду, высшие слои и высшее руководство. Последнее было прочно заражено идеологией «социализма (коммунизма) с человеческим лицом», фактически означавшей ослабление советского режима в духе западного либерализма. Диссидентское движение было бы невозможно без поддержки со стороны Запада. Приход горбачевцев к высшей власти был оценен на Западе как победа диссидентских умонастроений, а самого Горбачева стали рассматривать как «диссидента на советском престоле».

Горбачевцы заверяют, что они «не отойдут от социализма в сторону рыночной экономики, идеологического плюрализма и западной демократии». Но способны ли они удержаться от этого на самом деле и удержать страну в рамках социализма?

Революция сверху. Западные средства массовой информации назвали горбачевскую перестройку революцией сверху. Это понравилось горбачевцам, и они сами стали рассматривать свою реформаторскую суету как революцию, осуществляемую по инициативе высшего руководства (и, разумеется, лично Горбачева), по указаниям высшего руководства и под его контролем.

Употребление выражения «революция» в применении к кампаниям такого рода, как горбачевские, простительно западным деятелям культуры, журналистам и политикам, не имеющим строгих ограничений в словоупотреблении. Но когда поднаторевшие в марксизме советские партийные аппаратчики и оправдывающие их активность марксистско-ленинские теоретики начинают так легко обращаться с важнейшими категориями государственной советской идеологии, то невольно закрадывается сомнение: а в своем ли уме эти люди? Конечно, как говорится, своя рука владыка. Высшая советская власть является высшей властью и в идеологии. Она может позволить себе иногда пококетничать с фундаментальными понятиями подвластной идеологии. Тем более это так лестно – войти в историю в качестве революционера, причем революционера особого рода, совершившего переворот, можно сказать, в одиночку. «Что за человечище!»: Маркс, Ленин и Сталин, вместе взятые, были не способны на такое. А о Хрущеве и говорить нечего: мелочь!

Но дело в том, что и идеология имеет свои законы, неподвластные даже таким «революционерам» («диссидентам на троне»), как Горбачев. И нарушение этих законов не может пройти безнаказанно даже для тех, кто хозяйничает в идеологии. Советский народ, начавший семьдесят лет назад величайшую революцию в истории человечества (как его приучили думать), рано или поздно задастся вопросом: а действительно ли происходящее (а со временем – происходившее) в стране есть революция? А если это революция, то в какую сторону сравнительно с революцией, начатой в 1917 году? А что, если это контрреволюция по отношению к тому, ради чего советский народ пошел на неслыханные жертвы? Не случайно же западные «империалисты» и их лакеи хвалят Горбачева за эту «революцию»!