Круст Гутулан встал в полный рост и тер лицо ладонями, словно собирался стереть с него сонливость вместе с кожей.
Соколы с клекотом хлопали крыльями.
Пастухи, послушные окрику управляющего поместья, схватили за руки и за ноги бьющегося в истерике Сорго. «Так он что – эпилептик?» Эта мысль несколько остудила пыл Эгина.
И только жена управляющего поместья вела себя по-другому. Загадочно улыбаясь краешком рта приближающемуся Эгину, она медленно тянула из-за пояса свой «трехладонный» нож.
Медленно. «Но ведь за обедом она достала его почти молниеносно!» – вспомнил Эгин. Лишь теперь он сообразил, что события начали свершаться вокруг него с невообразимой тягучей медлительностью.
И лишь он, Эгин, вроде бы пока не вязнет в воздухе как муха в сиропе.
«Ну все, конец тебе, учитель Сорго. Не я, так эта девка тебя зарежет!» – промелькнуло в голове Эгина. Краем глаза он заметил, что его безупречно чистый «облачный» клинок начал дымчато мутнеть.
Обнаженный «облачный» меч никогда не мутнеет зря.
С тех пор как Эгин, аррум Опоры Вещей, для простых смертных – просто Йен окс Тамма, тайный советник уезда Медовый Берег, получил его из рук гнорра, прошло несколько более полугода.
За это время Эгин обнажал «облачный» меч трижды. И трижды по его небесной красоты клинку ползли белесые, сиреневые, малиновые, багровые облака. Трижды Эгин отмывал облака кровью врага. А от крови клинок отмывался водой и заговоренным льняным платком – в точности таким, каким полчаса назад Эгин отер бедра Лормы от жидкости иного смысла.
4
Эгин не понимал, почему вдруг эта женщина с мужским шрамом решила убить Сорго.
Он не понимал, отчего сам столь яростен. Отчего за стенами зала с протяжным и мощным ревом, неторопливо затопляя отблесками стекла, полыхнула оранжевая зарница. И отчего пол под его ногами пошел вверх, словно бы совершая глубокий и тягостный вдох.
Сейчас вокруг него происходило нечто, что будет им осмыслено и понято значительно позже.
А пока что Эгин просто делал то, к чему вели его обнаженный меч и Раздавленное Время, хотя о последнем он пока и не догадывался.
Эгин успел. Когда «трехладонный» нож жены управляющего, дописывая гибельную дугу, приблизился к сердцу Сорго как раз на расстояние трех ладоней, Эгин был от нее в точности на расстоянии вытянутого клинка.
И его меч обагрился кровью. В этот момент Раздавленное Время выплюнуло аррума Эгина обратно.
5
– Ш-ш-шилолова кровь, – шипела от боли супруга управляющего, тряся кистью, удар по которой Эгин изо всех сил пытался направить плашмя. Но очень сложно пробить боковой удар плашмя чисто, милостивые гиазиры. Поэтому Эгин не только выбил у нее «трехладонный» нож, но также расшиб кости ее кисти и рассек несколько худых вен на тыльной стороне ладони, кровью каковых, к счастью, его клинок вроде бы насытился.
Сорго, который, как ни крути, во второй раз оказался обязанным Эгину жизнью, тоже досталось изрядно.
Свой второй удар Эгин направил беснующемуся учителю по кадыку. С душераздирающего воя тот перешел на хриплый кашель, что было все-таки легче терпеть.
Все произошло так быстро, что, кроме Эгина и, быть может, жены управляющего, никто не успел сообразить, что происходит. Это было хорошо.
Остальное было плохо.
Ибо окна уже струились градом звенящих осколков стекла, и вот теперь пол под ногами вздрогнул по-настоящему сильно. На сей раз это заметили все. Самый пьяный из четырех пастухов-разбойников Круста не удержал равновесие и упал на спину.
Со двора донесся чей-то истошный вопль. Совершенно нечленораздельный. И вслед за ним другой, более вразумительный.
«Убивают! – голосила женщина. – На помощь!» И – спустя несколько мгновений: «Цармада, ты?!»
Глава 4
Лекарь Афах
Багряный Порт, 56 год Эры Двух Календарей
Двенадцатый день месяца Белхаоль
1
Бурая змея Ан-Эгера между по-весеннему свежими, изумрудными полями ячменя.
Теплое сапфирово-синее море Савват – и бурая клякса размерами в добрых четыре лиги, пятнающая его священные волны вокруг Багряного Порта.
Здесь живородные, жирные илом воды Ан-Эгера встречаются с морем. Здесь с морем встречается великая степь Асхар-Бергенна.
Сто лет назад Эгин Мирный, величайший воитель Тернауна, разбил среди невысоких холмов на правом берегу Ан-Эгера грютские орды и протянул руку к желанному морю. И в дельте Ан-Эгера вырос Багряный Порт.
Порт был назван так потому, что в ту жестокую неделю после избиения грютов, когда безмолвствовали сытые волки и вороны в степи, воды Ан-Эгера были багровы от вражьей крови. Всю неделю. А когда-то, во времена могущества Асхар-Бергенны, струи Ан-Эгера, говорят, всегда были красными, как кровь.
Ихша никогда не верил этому, ибо не был поэтом.
Река не может течь кровью год, считал Ихша. Не может даже и неделю, как о том написали придворные историки.
Призраки погибших грютов не могут переговариваться, стоя на вершинах Пяти Медных Курганов, как о том брехал обласканный им лекаришко, безумный пастырь пиявок, заклинатель улиток. А Великое княжество Варан не может вечно видеть мирные сны под несокрушимым Сводом Равновесия.
Ихша был реалистом, ибо к тому склоняли его титул, должность, деньги и страх. Страх потерять деньги, должность и титул.
Уже два года Ихша занимался Вараном, Сводом Равновесия и новым гнорром лично.
Два года Ихша выслушивал все новые небылицы. Два года перебирал скудные трофеи, собранные его людьми по всей Сармонтазаре. Все сплошь мусор. Все.
Сегодня с утра Ихша подавился фиником и был теперь зол, словно степная гадюка под конским копытом.
Круглый стол по правую руку от Ихши был уставлен яствами в количестве достаточном, чтобы накормить четырех воинов. Были там и ненавистные Ихше финики. И еще – разбавленное вино. Ихша прихлебывал его из большой низкой чаши, но оно не приносило ему ни наслаждения, ни покоя. Так – скисшая кровь местной лозы.
И даже прохлада, словно бы стекающая ручьями с опахал в руках четырех звероподобных телохранителей, не могла остудить недобрый горячечный пыл, который охватил Ихшу с первых же слов своего советника.
Но пока что Ихша молчал, предоставив тому медлительно повествовать о результатах своего годового пребывания в Пиннарине.
– …таким образом, все эти замыслы не увенчались успехом, поскольку были пресечены Сводом Равновесия еще на стадии первичного воплощения.
И тогда Ихша не выдержал. Он недобро прищурился и негромко осведомился:
– Как думаешь, Адорна-генан, сколько раз я входил к женщине?
Советник от неожиданности стал белым как полотно. Потом – красным, словно сердцевина арбуза. И наконец, заикаясь, пробормотал: