Серый Тюльпан

Некоторое время они шли молча.

Гита нервно теребила стеклянные бусы с разноцветными костяшками и думала об огородничестве. Ей не нравилась грязь. И земляные орехи она тоже не любила. Впрочем, Гита не считала слова Мелики пустыми. Орехи не орехи, но можно ведь, например, шить. Бабушка рассказывала, что мама умеет шить. И что когда-то она была белошвейкой в поместье у одной благородной госпожи. И, верно, кроила бы по сей день рубахи, если бы не Один Подлец. Он подарил скромной белошвейке слишком нескромный подарок.

А Мелика думала о том, какой ужасный скандал будет, если родители узнают, где они с Гитой были.

Ходить в Поля было запрещено. И староста не далее как вчера обещал посадить на кол всякого, кто осмелится ослушаться запрета.

Потому что нельзя нарушать покой павших на бранном поле, пока не пройдет три лунных ночи и три дня.

Почему нельзя? Этого Мелика точно не знала.

«Наверное, потому что призраки».

Но призраков Мелика не боялась – главным образом потому, что их не боялась Гита. «Днем призраков не бывает!» – уверяла она Мелику.

Это была идея Гиты – пойти в Поля сразу, не дожидаясь, пока минет положенное время.

Мелике нравилось все, что предлагала Гита. Мелике очень нравилась Гита.

Фрит был узкоплеч, высок ростом и глядел на мир орехово-карими глазами.

Одет он был опрятно и не без затей – на шее у него красовался амулет, чей скромный вид компенсировался невероятной магической силой. Концы же серо-голубого плаща скрепляла на правом плече застежка: гадюка, скрутившаяся кукишем. Штаны, рубаха и ремень Фрита остро пахли хорошей кожевенной мастерской. Если бы не шапка-кайныс, его можно было бы принять за северного грюта, тянущегося к наукам и прочему просвещению.

Но Фрит не собирался расставаться с шапкой. Настоящий мужчина должен носить кайныс, ибо кайныс был первым подарком богов людям-всадникам. Так считал Фрит. И точка.

Однако даже дикарский кайныс облик Фрита почти не портил. И люди просвещенные – например, варанцы – часто делали Фриту комплименты. Что, мол, для варвара он весьма элегантен.

Соплеменники, напротив, редко шли дальше малоумных обобщений – говорили «обабился».

«Да что с них, малохольных, взять, – думал Фрит. – Веру дедовскую забыли, обычаи не блюдут, от правды отпали. Даже жертвы пошли у них, как у всех „просвещенных“ – бескровные. Но разве богам нужны бескровные жертвы? Это как псов сторожевых гороховой кашей кормить…»

В общем, Фрит предпочитал общаться с варанцами и аютцами – те хоть и отступили от заветов дедовских, но, по крайней мере, этого не скрывали. Фрит не любил лицемерие. К сожалению, кроме как о лошадях, с деловыми аютскими мамашами Фриту говорить было не о чем. А варанцы чересчур любили воевать – и промеж себя, и с грютами, и с кем попало.

Когда дело доходило до междоусобий, на которые те времена были до мерзкого богаты, Фрит отсиживался в провинции, предпочитая жутко исторические городишки. Он заметил: некоторые из них война, даже самая людоедская, упорно обходит стороной, обтекает – как ручей высокую кочку.

Скоро Фрит вывел свое личное Правило Безопасного Места. Правило было простым, но работало, как небесная механика, – если городишко упоминается в «Хрониках Второго Вздоха Хуммера», написанных в пятьсотзачуханном году, значит, там бояться нечего.

Город поленятся осаждать, в него не войдет неприятель, в нем не встанет на зимние квартиры озябшая армия. Даже цены на зерно и масло вырастут лишь для проформы – вот, дескать, у нас тоже военная истерия и бесчинствуют спекулянты.

«Хроники» Фрит всегда возил с собой в дорожной сумке вместе с самым необходимым – жертвенной чаркой, лекарством для Эви, солью и честным вином. Время было нервным, Фрит любил путешествовать, и неудивительно, что книгу он перечитывал многократно.

Некоторые особенно богатые топонимами места (вроде «егда бо грядеши на грютов Радагарны, Гирны, Согирны и Умугамы с войною» или «прохождаше между Урталаргисом и Белой Весью, искусиша воеводу лицемеры фальмские») Фрит успел заучить наизусть.

Благодаря этому он не раз сходил за своего в компании действительно образованных людей.

Фрит ненавидел войну. Он приторговывал лошадьми, покупая здесь, перепродавая там. А на войне таким, как он, делать было нечего. На войне ничего не покупали, там тратили и изводили, словно на спор – кто быстрее – купленное загодя.

Но главное, война, по мнению Фрита, была богам не угодна. Да, кровь там лилась рекой. Но река эта впадала не в то море…

В войне Фрит видел пустое расходование ценного продукта – человеческой крови. Что толку для Куриша, Рога или Гуда, бога небесной ярости, в том, что одна тысяча варанцев забьет в землю другую тысячу под истеричный грохот барабанов? Боги любят тонкости и тишину, боги любят слова, сказанные с чувством и вовремя. Боги любят, когда все совершается обстоятельно, а не с бухты-барахты.

Боги любят, когда кровь проливают ради них, а не ради спорного урочища, промысла или рудника…

В Поля Фрита не занесло бы никогда и ни за что, если б просвещенные варанские скоты именем Князя и Истины не конфисковали у него Эви, когда он следовал в абсолютно безопасный городишко Корсис (Он упоминался в «Хрониках» дважды!).

Это произошло четыре дня назад.

Все четыре дня Фрит тайком следовал за войском князя Занга окс Ладуя – все пытался вызволить свою лапушку, свою серую птицу, Эви.

Звал его и свистом, и словом, и любимым его лакомством, выкладывая из земляного ореха целые пунктирные тракты, оканчивающиеся в безопасных кустах – авось заметит, поймет, вырвется. Пытался подкупить конюхов. Даже стражу пробовал усыпить.

Но хрен там.

Сопалатник окс Ладуя Ингар – тот самый, что затеял конфискацию, когда Фрит отказался взять за Эви предложенную баснословную цену (а затем отказался снова, когда Ингар цену удвоил) – знал толк в скакунах.

Его было не обмануть неказистой сбруей и нечищеными боками. Челядинцы Ингара не спускали с конфискованного коня глаз – ведь гиазир Ингар выразил желание идти на нем в смертный бой!

И что?

В Полях погибли и сам Ингар, и окс Ладуй, и Эви. И князь, так сказать, и истина.

А для Мелики и Гиты эта история началась вот как.

– Недавно у нас ночевал один мужчина. Его звали Лид, – рассказывала Гита. Они сидели на бревнышке у гнилого озерца и грызли семечки. – Мама говорит, он жрец храма Элиена Звезднорожденного. Мама его всегда хвалит. Он постоянный клиент. И потом, он хорошо платит и ничего не требует.

– Совсем ничего? – с подначкой спросила Мелика. Ей нравилось, когда Гита говорит цинично, и она использовала всякую возможность подбить Гиту на «правду жизни». Ей было интересно.

– Ничегошечки, – Гита отрицательно замотала головой. – Ему только надо, чтобы мама его слушала. А всякие нежности – это ему не надо.

– Он старый?

– Не очень. Просто ему не нравятся женщины. Вообще никакие.

– Вот дурак! – хихикнула Мелика.

– Нет, он не дурак, – серьезно возразила Гита. – Наоборот, Лид ужасно умный! Он знает, как называются все звезды. И может говорить как иноземцы.

– И как варвары?

– А то! Он даже меня научил.

– Ну тогда скажи что-нибудь по-варварски!

Гита скорчила рожу – искривила губы, выпятила нижнюю челюсть и нахмурила брови, – она хотела походить на Куриша, варварского божка войны, свирепую рожу которого видела однажды на нагруднике случайного маминого клиента. И патетически провозгласила:

«Гыгрыфыр фурбабыр!» А потом еще раз: «Гыгрыфыр фурбабыр!»

Впечатленная Мелика отреагировала не сразу.