Карл, герцог

– Я пришла, потому что говорили – вас интересует, кто убил Мартина.

Гельмут покосился на девушку и сделал согласительный жест вроде «говорите дальше, не останавливайтесь».

– Так я правильно понимаю? Интересует?

– Это в общем верно… ну а кто вам сообщил? Или это… впрочем, ладно, продолжайте, – Гельмут, как и все рыцари Ордена, с трудом включался в беседы со шлюхами. Даже деловые.

– Говорят… мало ли кто, знаете, говорит, важно, чтобы это была правда. Так?

– Разумно, продолжайте…

– Если вас интересует, то я, конечно же, знаю, кто его убил. Это очень просто – всегда найдется кто-то, кому кто-то не по душе. И вот этот, кому не по душе другой, в один прекрасный момент гоп – да и перережет веревочку, например. Ну это так, к слову. Впрочем…

– Что?

– Ну, впрочем, например, я даже знаю кто это был, кому не по душе был, скажем, Мартин. Это интересно?

Гельмут старательно выражал одобрение и поощрение. Конечно, это очень интересно, даже если полная чушь.

– Говорите что знаете, а я отвечу, интересно или нет. Быть может, ваши сведения тривиальны или общедоступны?

«Триви-тривиальны?» Франсуаза почувствовала, что ее собираются надуть.

– Нет, они полезные. Я слыхала, что за полезные сведения полагается денежка. И я, конечно же, очень интересуюсь ее размерами. Скажите честной девушке, какие размеры?

– Пятьдесят флоринов, если укажете убийцу и сможете доказать. И ничего – если нет. Понятно? – пригласив Франсуазу следовать рядом, Гельмут двинулся по дорожке вглубь парка.

Двести шагов туда, двести десять шагов назад, десять шагов в жертву анизотропии пространства,[89 - «Двести шагов туда, двести десять шагов назад, десять шагов в жертву анизотропии пространства…» — Шутка и не только. Анизотропия (или анизотропность) – противоположность изотропии (изотропности), т. е. равномерности, однородности пространства. Когда говорят, что «пространство Вселенной изотропно», как раз и имеют в виду, что измерение расстояния не зависит от выбранного направления. Но если в фундаментальном физическом смысле гипотеза об изотропии, возможно, верна (хотя для окрестностей пресловутых «черных дыр» можно строить более экстравагантные гипотезы), то в антропоцентрическом, субъективном смысле пространство именно анизотропно. В самом деле, «вверх» для нас совсем не то же самое что «вниз», «Восток» совсем не то же самое, что «Запад», etc.] усталости, небольшому подъему. Пятьдесят флоринов?! Как же, как же, достанет и двадцати. Разве что если докажет, что убийца Филипп или Карл – лучше всего если Карл. Пятьдесят флоринов!

Франсуаза трезво взвесила свои шансы в этих торгах и обиженно поджала губки.

– То есть вы мне не заплатите. Ладно. Я скажу, кто убил Мартина, а доказывать ничего не буду. Если вам интересно – платите двадцать флоринов, тогда я скажу еще зачем и почему. Не хотите – не надо.

– Кто же, по-вашему, убил Мартина?

Франсуаза смолкла. С тем же дальним прицелом молчит учитель, спросивший у класса: «В каком году почил герцог Карл Смелый?». И только, садонасладившись озадаченным сопением и дежурными шутками вроде «А я и не знал, что он болел», упоенно возвещает: «Ну конечно же в одна тысяча четыреста семьдесят седьмом году».

– Ну конечно же Сен-Поль, – выдала Франсуаза.

Вместо того, чтобы хлопнуть себя широкой ладонью по широкому лбу со словами: «Как это я сразу не догадался?!», Гельмут повел головой из стороны в сторону, словно это движение позволяло ему лучше впитать и равномернее распределить информацию между клетками мозга.

– Сен-Поль. Хорошо.

– Ну так что, – Франсуаза раскрыла ладошку, – двадцать флоринов мне?

– Говори дальше.

– Так. Граф Сен-Поль убил Мартина. Он ревнивец, это хорошо известно и без меня. Сен-Поль, я имею в виду. Его подруга Лютеция, Вы знаете ее? Так вот она заодно и моя подруга не в том смысле разумеется что подруга Сен-Поля но она очень доверяет мне поскольку мы с ней в молодые годы были ну работали что ли вместе то она до сих пор мне все говорит это порой интересно так она когда фаблио было в самом разгаре а Мартин еще был жив то говорила мне как они ну вы понимаете с Мартином словом как она спала с Мартином хотя он совсем был мальчишка она говорит он влюблен был в нее без памяти ну вы знаете когда совсем еще мальчишка ему было так просто влюбиться но она говорила он ух был силен в постели ну постель то у них понятно в кустах была но он ее всю измучил такой он был горячий маль…

Франсуаза осеклась на полуслове. Ей показалось, будто рука Гельмута незаметно, хотя вполне даже заметно, куда-то юркнула, быть может дремать, убаюканная ее бойкой трелью, а может поцеловать на прощанье свои двадцать флоринов, которые ей, этой руке, уже не принадлежали. Гельмут недоуменно покосился на Франсуазу. Они остановились.

– Значит, она спала с Мартином, – Гельмут был показательно деловит. – И дальше…

– А дальше Мартин, глупыш, даже клялся ей, что он кого-то убьет. Сен-Поля, кажется. Ну вы же понимаете, как он ее ревновал! Ну а тот тоже ревновал, но, видно, шибчее или был расторопнее. Словом, убил он мальчишку, хотя кто его знает – не убей он его, так искали бы вы теперь убийцу Сен-Поля. Лютеция очень переживала. Вы ее, наверное, не беспокойте, хорошо?

– Почему же? Теперь мне просто необходимо поговорить с ней.

– Ну я хотела сказать, не надо говорить, что это я вам все рассказала. Так лучше – если она не будет знать. А то ведь зачем ей знать?

– Приятно было побеседовать, – деньги перекочевали из рук в руки. – Очень хорошо, что вы пришли, надеюсь, в будущем нас еще ждут минуты общения, – деньги пересчитаны, – но сейчас к сожалению я должен спешить, – Франсуаза в гневе («Десять флоринов, всего лишь десять, какая скотина, мы же договаривались!»), – мне еще предстоит разговор с Лютецией. Или вы хотите, чтобы я вам дал еще десять? – этот неожиданный вопрос поставил гордячку Франсуазу в тупик. Но ненадолго.

– Да, то есть да, то есть конечно, то есть да, то есть… нет, то есть катитесь вы к черту, денег ему жалко, скупердяй хренов, – разгоряченная Франсуаза зашагала по дорожке к прудам, куда ей совсем не было нужно.

7

Лютеция – Гельмуту

Лютеция жила в самом сыром и самом левом флигеле замка. Дверь была резная, петли старые, но без скрипа. Лютеция аккуратно смазывала их оливковым маслом, которое исправно тащила с ужинов и обедов. Смазывала и любовно протирала тряпочкой, как если бы это был маузер. Гельмут замер возле двери и принюхался – оливковое масло, что ли? Накануне был тот самый День Умащения Петель, но Гельмуту вдруг подумалось, что он заблудился и оказался у кладовой. Пламя свечи, марионетка коридорных сквозняков, упорно пыталось гореть вниз головой, наплевав на соответствующие предписания со стороны знатоков естественного порядка вещей. Особенно сильно сквозило из-под двери. Гельмут постучал три раза.

– Кто? – поинтересовалась Лютеция с секундным промедлением. Она заслышала гулкие тевтонские шаги еще в постели, на цыпочках подскочила к двери и притаилась в надежде разузнать, кто это и к кому направляется. К ней. Сюрприз.

Преимущество на ее стороне. Гельмут опешил. Все-таки это неожиданно – он рассчитывал выцарапать ее, непонимающую, из-под перины и учинить допрос с пристрастием. А она, оказывается, не спит. И, возможно, не одна.

– Я, Гельмут фон Герзе, желаю срочно переговорить с вами по одному важному делу, – выдавил Гельмут.

Сейчас еще возьмет и не откроет. Но она открыла.

– Чем могу? – Лютеция сияла. Впервые за десять дней к ней пожаловал мужчина. А это означает катание на лошадках, милые безделки, цветы, мороженое.

Лютеция была рада, по-честному рада видеть у себя статного, в летах фрица с толстой золотой цепью на шее. Гельмут вошел и без приглашения оседлал стул.

– Я хочу расспросить вас о Мартине фон Остхофен, с которым вы, как мне стало известно, были накоротке, – выпалил Гельмут и, спохватившись, уточнил: – Вы не спите?

– Нет, я делала педикюр, – Лютеция села на свою теплую кровать, задрала рубаху и показала ноги. Между пальцами были вложены полированные деревянные клинышки – чтобы когда красишь ногти, пальцы не соприкасались. У Гельмута эти клинышки вызвали неприятную, но, увы, неизбежную ассоциацию с пыточным подвалом.

– Все равно извините.

Лютеция ассертивно,[90 - Ассертивно — напористо, с показным радушием и демонстративной готовностью к коммуникации. Термин, популярный в дискурсе психотренингов вроде «как заставить всех вокруг приносить тебе пользу».] по-американски улыбнулась. Прощаю.

– И все-таки насчет Мартина.

– Я была с ним знакома, – подтвердила Лютеция, как будто этого подтверждения от нее и добивались. – Вы же знаете, он умер, – Гельмут воодушевленно проглотил свежую порцию откровения. – Все говорят, то был несчастный случай, но я другого мнения.

– Очень, очень интересно. Какого?

– Я думаю, он свершил великий грех перед Господом и самоубился. Обставил все как несчастный случай, чтоб никто не узнал. Он был такой совестливый. Наверное, не хотел бросать тень на бургундский двор, хотел, чтобы никто не подумал, что ему здесь плохо.

– Да-а, – протянул Гельмут, переваривая услышанное. – А отчего, собственно, ему было плохо в Дижоне?