Ты победил

Эгин уже не сомневался в том, что плешивый пастух Круста Гутулана не убийца и убийцей быть не может.

Будучи обычным эрм-саванном, он, возможно, уцепился бы за эту жертву и склонил бы мужика к «чистосердечному» признанию. А потом расправился с ним по всей строгости закона. Спихнул бы дело с плеч долой и пребывал бы в полной уверенности, что наказал опасного, хотя и недалекого преступника.

Но, походив год назад три веселые недели в чине рах-саванна, а после получив головокружительное повышение в аррумы и пройдя Второе Посвящение, он стал смотреть на многие вещи иначе. Говоря проще – сильно поумнел.

Эгина не смущали даже пастушьи бредни насчет золотой руки, которую можно получить из офицерского мяса путем вываривания в извести. Офицеры Свода, являвшиеся на Медовый Берег в мундирах тайных советников, были для крестьян и пастухов Ваи посланцами из другого мира. Пугающего, величественного и сурового. Мира непонятных законов, страшных тайн и сверхчеловеческих возможностей.

Пастух отрезал мертвому Гларту руку. Это преступление. И похитил Внешнюю Секиру рах-саванна. Это – государственное преступление. За эти преступления пастух сядет в голодную яму. Но это не тот преступник, который интересует Эгина. Увы.

17

Пастух был отправлен в Ваю под надзором Есмара. Сам Эгин направился прямиком в Кедровую Усадьбу.

«Знакомиться с Крустом Гутуланом все равно придется. Значит, чем раньше, тем лучше».

Эгин застал Круста в момент его хозяйского торжества. Стоя посреди двора, тот раздавал зуботычины нерадивым, похвальбу ретивым и наставлял остальных.

Кедровая Усадьба, как оказалось, находилась в состоянии войны уже не первый год. Воевали с Серым Холмом. Но если раньше угольки вражды и раздора лишь тлели, время от времени вспыхивая кровавым междоусобием, то теперь, как мог заметить Эгин, дело было поставлено на широкую ногу.

Кедровая Усадьба напоминала скорее крепость, готовящуюся к дерзкой вылазке против неприятеля, чем обитель мирных земледельцев и пастухов.

«Кто бы мог подумать, что в такой дыре могут кипеть такие бурные страсти? Пожалуй, им бы позавидовал любой столичный драматург!»

Третьего дня, по уверениям Круста, люди Багида украли из деревни Круста трех незамужних девок, одна из которых была любовницей самого Круста, и… во всеуслышание объявили, что те послужат платой за уведенный людьми Круста скот в пересчете одна девка на три барана. А оный скот вовсе не был уведен людьми Круста, а попросту заблудился и пропал в горах по нерадивости пастухов Багида, которые такие же пастухи, как он, Круст, рыболов.

– Все люди Багида отпетые сволочи, – заверил Эгина Круст, – потому что одним междоусобием да еще нечестной торговлей питаются.

– Что за торговля? – спросил Эгин просто так.

– Да медом они торгуют, этим проклятым медом! – махнул рукой Круст, краснорожий, с пышной бородой мужчина, сложение которого свидетельствовало, во-первых, о недюжинной физической силе, а во-вторых, о страсти к верховой езде. Ноги его стояли колесом, да и от рубахи разило конским потом.

Оказалось, что Багид Вакк и его люди не пашут, не жнут и не пасут скот, питаясь лишь тем, что получают от торговли с Новым Ордосом. Именно за медом заходили в Ваю корабли. Никаких иных предметов экспорта на Медовом Берегу не производили.

– Медом? Но я не приметил там ни одной пасеки, хотя еще сегодня был у Серого Холма, – скептически заметил Эгин.

– Да какие там пасеки! Чтобы люди Вакка хоть пальцем пошевелили ради такого дела! – зло воскликнул Круст. – Они выменивают мед у горцев. Меняют мед на оружие. Меда по весу должно быть столько же, сколько стали в клинке. Не больше, не меньше. А этим горцам, кроме оружия, ничего не надобно.

– Значит, оружие они все-таки куют? – вступился за Багида Эгин.

Должностному лицу необходимо быть по возможности выше помещичьих дрязг. Пусть Багид и Круст враждуют между собой. Но Князю и Истине они должны подчиняться оба. Подчиняться беспрекословно, поскольку оба они – черви во прахе под стопой Князя и пред сиянием Истины.

– Оружие куют. Только его и куют, поганое, – нехотя признал Круст Гутулан. Он, разумеется, скрыл от Эгина тот красноречивый факт, что сам подпоясан мечом из кузниц Багида Вакка по прозвищу Черноног. – А вообще приходите завтра вечером в гости, а, гиазир тайный советник? Свинью забьем, все честь по чести…

Такая быстрая смена темы разговора несколько озадачила Эгина – сначала мед, потом свинью забьем… Да и радушие Круста его озадачило. Может, на Медовом Берегу так принято, сразу звать в гости?

– Э… А зачем? То есть я хотел сказать, по какому поводу?

– Да так, гулять будем.

– Это я понял, что гулять. Что празднуем?

– А ничего. Так просто погуляем. Учитель наш местный тут будет вирши читать. С женой своей, Хеной, вас познакомлю…

– Буду весьма рад… но…

– Вот и славненько. – Круст, проигнорировавший «но», довольно потер руки. – Значит, придете?

18

Женщины и квас – вот две вещи, которые сразу понравились Эгину в Кедровой Усадьбе.

Лорма, дочь Круста, была свежа и улыбчива. Она беспрестанно строила тайному советнику глазки и явно была не прочь подарить ему что-нибудь посущественнее улыбки.

Эгин спокойно отнесся ко всем знакам внимания в свой адрес, даже не снизойдя до какого-нибудь простого маневра наподобие «я сражен вашей красотой, госпожа Лорма». Если она хочет – она получит. Но не раньше, чем захочет он. Увы, в тот день Эгин думал об Овель. Лорму пришлось оставить до лучших времен. Сколь бы милой ни была ее улыбка.

Дворовые девушки тоже были ничего – по крайней мере после жен и дочерей рыбаков, виденных Эгином в Вае, эти казались просто жемчужинами.

Не раз и не два Эгин пожалел о том, что не взял с собой Есмара – бедняге было бы очень кстати женское общество. Днем раньше Есмар тщательно обследовал Ваю и пришел к выводу, что лишь одна женщина там заслуживает его столичного внимания. Звали счастливицу Люспеной. Да и та оказалась содержанкой учителя Сорго.

Квас в Кедровой Усадьбе был, пожалуй, чересчур сладким, но в остальном совершенно безупречным. На вопрос Эгина, не добавляют ли они туда меду, Круст замахал руками, будто отгоняя мошек, и, выкатив на Эгина глаза величиной с большие медные авры, сказал, что съедобного меда на Медовом Берегу вообще нет.

– Как нет? А тот, которым люди Багида торгуют с Новым Ордосом?

– Да он только называется медом, уж больно с виду похож. Говорят, он вообще не сладкий.

– А почему «говорят»?

– Потому что от прадедов к дедам, а от них к нам пришло наставление – в рот этого шилолова меда не брать, он горький такой, дух от него идет, как от бочонка с известкой. Мы для сладости кленовую патоку варим, так что нам тот мед не нужен. В общем, мед у горцев несъедобный.

– Кто же покупает такую гадость? – Эгину действительно было интересно. «Странное дело. Уезд живет тем, чего нельзя есть, но что все охотно покупают?» Эгин знал единственный род несъедобных «съедобных» товаров: яд.

– Про что не знаю, про то не скажу. Какие-то люди в Новом Ордосе покупают, а там – может, крыс травят.

«Хорошенькое дело – травить крыс снадобьем, за которым нужно ехать за тридевять земель и платить цену булатной стали», – усмехнулся Эгин. Вскоре он забыл об этом разговоре. В самом деле, какой тут мед, когда вырезают сердца офицерам Свода Равновесия!

– Так что, гиазир тайный советник, значит, ждем вас в гости со всем радушием! – бросил напоследок Эгину Круст Гутулан.

19

На дороге, вблизи миловидного по вайским меркам дома, дрались двое.

– Да ты, недоносок, хоть понимаешь, на кого тянешь? – тяжело дыша, рычал первый. Это был приказчик Багида Вакка.

Он бросился на Сорго, на учителя, а по совместительству начальника почты в наглом выпаде. Его лицо было перекошено ненавистью.

Вблизи Сорго нападавший остановился, широко расставил ноги и тут же подался туловищем вперед, будто в руках у него был не меч, а морковка, которой он собирался сейчас же накормить выслужившегося осла.

Сорго в страхе попятился, но на защиту ему все-таки хватило ума.