И воздастся вам…

И воздастся вам…
Александр Григорьевич Звягинцев

«И воздастся вам…» – вторая часть романа «На веки вечные» – продолжает рассказ о причудливой судьбе людей, вовлеченных в круговорот истории на одной из знаковых точек XX столетия.

Нюрнбергский процесс набирает ход. Под спудом правовых формулировок и адвокатских баталий выкристаллизовывается формула будущего мира. Но здесь и сейчас живут люди – вдыхают первые глотки мира (не войны) – любят, желают, созидают и мечтают.

Александр Звягинцев – автор нескольких документальных исследований о Нюрнбергском трибунале – предлагает художественную версию событий переломной эпохи.

Александр Григорьевич Звягинцев

И воздастся вам…

Им не уйти от кары Немезиды, фашистским служкам дьявольских затей.

    А. Г. Звягинцев

© Звягинцев А. Г., 2019

© Издание, оформление. ООО Группа Компаний «РИПОЛ классик», 2019

Часть 1

Тайные договоренности

Глава I. Сделай это!

Колоссальный маховик небывалого в истории международного судебного процесса набирал ход, раскручивался все стремительнее.

Он работал со скрипом, ибо был чрезвычайно громоздок и наскоро сконструирован, к тому же, у него имелась масса противников, утверждавших, что юридически чистый и непредвзятый процесс в такой ситуации невозможен. И все-таки остановить его было уже практически невозможно – весь мир требовал суда. И даже обозначившиеся серьезные противоречия в подходах к функционированию трибунала двух главных действующих лиц – русских и американцев – не могли похоронить начатое дело.

Советские следователи, наконец добившиеся согласия американцев на самостоятельные допросы обвиняемых – до этого их допрашивали только американские следователи, в таком же положении были и другие делегации, – занялись «живой» работой. Главный обвинитель от СССР Руденко лично утвердил опросные листы, по которым следовало непременно допрашивать обвиняемых.

Кроме того, именно сейчас было очень важно понять, как будут вести себя непосредственно во время процесса фашистские бонзы, чего от них ждать, будут ли они действовать согласованно или каждый будет бороться только за себя и валить вину на других. Именно этим занимался Ребров, участвовавший по приказу генерала Филина практически во всех допросах в роли следователя-ассистента.

Тревожное напряжение в следственной группе да и во всем аппарате Главного обвинителя от СССР после совещания в Москве, где благодаря генералу Филину донос полковника Косачева остался без последствий, спало. Обстановка была вполне рабочей. Однако многомудрый Филин предупредил Реброва, что Косачев своего поражения не простит, и наверняка объектом его ненависти станут именно они – Филин и Ребров…

«Теперь он займется нами, так что не подставляйся, – предупредил Филин. – Намек понял?» Понять было нетрудно – речь шла об Ирине.

После того, что произошло у княгини Трубецкой, Денис и Ирина виделись мало, урывками. И не только потому, что было трудно встречаться без посторонних глаз, что оба оказались загружены навалившимися со всех сторон делами, а и потому, что оба понимали: случившееся у княгини Трубецкой было рубежом, который то ли прекращал их отношения, то ли делал уже совершенно иными. Нужно было каждому что-то решать для себя, причем необыкновенно важное, от чего зависела вся дальнейшая жизнь. И от этой нерешенности любая встреча, даже взгляд казались или последними, прощальными, или обещанием будущего, пусть не ведомого, но от которого нельзя отказаться.

Именно обо всей этой неопределенности, которая неизвестно чем разрешится, неотрывно думал Ребров в кабинете для допросов, где они с Александровым ждали, когда приведут Иоахима фон Риббентропа, бывшего министра иностранных дел Третьего рейха. Рядом с Александровым сидела новая переводчица, на днях прибывшая из Москвы, – очень красивая, ухоженная, модно одетая женщина лет тридцати.

Когда ввели Риббентропа, поразил его внешний вид – на нем, еще недавно щеголявшем в ловко сидящих смокингах и фраках или затянутым в форму эсэсовского генерала, была непонятного цвета жеваная рубашка с обтрепанным воротом, поверх которой болтался бесформенный коричневый пиджак. На ногах грубые башмаки без шнурков, которые им не разрешала иметь американская охрана. Худое лицо Риббентропа с запавшими щеками заросло пегой щетиной. Усевшись на стул посреди комнаты, этот человек, не так давно диктовавший волю Германии и Гитлера целым государствам, весь угодливо подался вперед, изображая абсолютную готовность отвечать на все вопросы.

В кабинете, как это было заведено у американцев, были посторонние люди, которые вели себя так, словно попали на театральное представление. Вслед за Риббентропом неожиданно появился не кто иной, как Крафт. Он устроился на стуле в углу и весело подмигнул Реброву: мол, давно не виделись…

– О, я всегда был верным другом Советского Союза, – преданно глядя в глаза Александрову, заговорил Риббентроп. – Чтобы добиться заключения пакта о ненападении с Россией мне пришлось преодолеть большое предубеждение, существовавшее в руководящих кругах Германии. Очень большое! – Риббентроп для убедительности поднял указательный палец.

Александров кивнул головой и протянул руку к лежавшей на столе пачке сигарет. Достав сигарету, он рассеянно захлопал ладонью по столу в поисках коробка спичек, лежавшего чуть в стороне. Риббентроп вдруг быстро наклонился вперед и протянул руку. Схватив коробок, он торопливо зажег спичку и поднес к сигарете Александрова. Тот удивленно посмотрел на него, прикурил и даже кивнул в знак благодарности. Риббентроп радостно улыбнулся.

– Кстати, господин Александров, а не встречались ли мы с вами в Москве? – уже как бы по-свойски спросил он. – Я хорошо помню, что среди русских дипломатов был человек с такой фамилией.

– Нет, – сухо ответил Александров. – Я никогда не работал в МИДе.

– О, как жаль! – расстроился Риббентроп. – У меня остались от визита в Москву самые приятные воспоминания. Вся история могла пойти совсем по-другому, если бы…

Александров хлопнул ладонью по столу.

– Господин Риббентроп, у нас не вечер приятных воспоминаний, а допрос. Какое отношение вы лично и ваше министерство имели к подготовке нападения на Советский Союз?

Риббентроп прикрыл глаза ладонью, слегка наклонился вперед, словно мучительно что-то вспоминая. «Такое происходит всякий раз, когда ему нужно продумать свой ответ, потянуть время, – отметил для себя Ребров. – Но не только поэтому. Риббентроп сломлен морально, истерзан страхами, память действительно зачастую отказывает ему, хотя он готов бесконечно вспоминать какие-то ничего не значащие детали. И вообще, он слабый, зависимый от чужой воли человек».

– Я ничего не знал о планах войны с Россией, – наконец выдавил Риббентроп из себя. – Ровным счетом ничего. Гитлер все решал сам или с узким кругом приближенных, в который я не входил.

– Но ведь шла дипломатическая подготовка войны, обеспечивалось участие в войне союзников Германии…

– Я не принимал в этом участия.

– Как же так? Вы, министр иностранных дел, не принимали участия? – откровенно засмеялся Александров.

Риббентроп по-женски всплеснул руками.

– Уверяю вас, вы не найдете никаких официальных соглашений на сей счет за моей подписью! Никаких! Поддержка обеспечивалась путем устной договоренности между Гитлером и руководством стран-союзников.

– Но в плане «Барбаросса» прямо говорится, что командование германских вооруженных сил совместно с Министерством иностранных дел, которое вы возглавляли, обеспечивает участие в войне союзников…

– Мне не был известен план «Барбаросса»! – глядя прямо в глаза Александрову, произнес Риббентроп. – Он был вне моей компетенции.

Александров только удрученно покачал головой.

– Когда вы узнали, что принято решение напасть на Советский Союз?

Риббентроп опять прикрыл глаза рукой.

– Об этом мне стало известно только 22 июня 1941 года. Буквально за несколько часов до того, как германские войска по приказу Гитлера вступили на вашу территорию… Да-да, я понимаю, это может показаться вам странным, но при том режиме, что существовал в Германии, положение дел было таково, что министр иностранных дел многое – очень многое – не знал! А о многом узнавал последним.

– Слишком о многом! – усмехнулся Александров. – Прямо-таки обо всем.

– Вы правы, – не моргнув глазом, согласился Риббентроп. – Таков был режим.

– Но еще до нападения вы, как министр, созвали совещание различных ведомств рейха и дали пропагандистские установки: войну с СССР для международного общественного мнения нужно освещать сугубо как превентивную, всячески обвиняя в ней Советский Союз.

Риббентроп вдруг громко шмыгнул носом.

– Я не помню такого совещания.

– Но тому есть документальные подтверждения…

– Возможно, есть документы, в которых что-то такое записано, но это вовсе не означает, что так было в действительности. Я был против войны с Советским Союзом, и потому от меня скрывали подготовку к этой войне.