Вернуться, чтобы уйти

– Ну, я пошла… – Рита спокойно посмотрела на генерала. И вдруг с усилием, как что-то очень, может, даже самое важное сказала: – А Никарагуа я не забыла. И не забуду. Никогда…

– Ну, иди, дочка. Сына береги. Хорошей он у тебя породы… Что он, генерал Ладыченко, мог сказать ей еще? Добавить разве что – ратниковской породы… Но зачем? Ведь Ратников не так давно сгинул без вести, не вернулся с задания, выполнять которое послал его он – генерал Ладыченко. А не послать не мог…

1997 г.

Вернуться, чтобы уйти

Когда, в 1975-м, их забросили в Конго. Неделю просидели взаперти в ангаре из гофрированного алюминия – сотня солдат в одних майках, которые не просыхали на теле целый день. Веселей стало, когда разрешили выходить на свежий воздух сначала вечерами, потом и днем.

Конголезцы в те годы жили весело. Революция подарила им четырехчасовой рабочий день, остальное время уходило на митинги с красными транспарантами, с обязательной пляской под зажигательный барабан. И все же веселей нашим солдатам было убирать помидоры, когда заканчивался рабочий день, чем сутки напролет просиживать взаперти.

Вечерами веселые конголезцы приходили к ящикам с помидорами, подготовленными к отгрузке, и отбирали себе килограммов по десять. Расплачивались какой-то рафией – пивом или вином из пальмового сока. Помидоры пропадали на плантациях, их никто не охранял – приходи да бери, лишь бы добро не сгнило. Но веселые конголезцы упорно носили рафию ребятам, чтобы отобрать помидоры из ящиков, подготовленных к отправке.

Потом завязались знакомства. Как ни лютовал капитан в цветастой рубашонке нараспашку и сандалетах на босу ногу, бойцы убегали из душного ангара в чуть более прохладную ночь к еле видимым во тьме черным девчонкам. Рафия дурила голову, если выпить литра два.

Вот и очнулся однажды Егор Жигарев посреди широкой реки Конго в весельной лодке со связанными руками и ногами и тяжелой головой.

Запаса французских слов, полученного в учебке перед вылетом, не хватило, чтобы рассказать о себе белому офицеру в хаки среди черных полуголых людей – то ли солдат, то ли бандитов.

– Это русский, – сказал офицер, которого звали Матис Жакобе, босоногому сержанту с оторванным ухом. – Я вернусь за ним через месяц. Если останется живой, заберу с собой. Не забывайте его кормить и давайте по черпачку вот этого лекарства перед сном.

Жакобе оставил им для Жигарева двухлитровую аптечную бутыль со спиртом. Негры исполнили приказание и не потому, что боялись хозяина. Как потом увидел Егор, по всей Африке аптечный спирт считался ядовитым снадобьем. Зато по части еды не оплошали – за три дня опустошили весь запас консервов, которые предназначались для Жигарева, а потом кормили пресным варевом из кукурузной муки и сушеной тапиоки. Без масла, соли и перца.

На прощание Матис чиркнул ножом по лицу Егора от виска до подбородка. Такова была его личная метка для пленных. И одновременно испытание на живучесть – глубокий порез не у каждого белого зарастет во влажных джунглях.

Жакобе вернулся только через три месяца в сухой сезон. На Жигареве не держались брюки, спирт был выпит, но малярии не было. Глубокая рана на лице зарубцевалась в белый шрам.

– Тавро на месте, – похлопал Жигарева по тонкой шее Жакобе. – Жеребчик еще поскачет.

Специально для Жигарева в деревне, что была рядом с лагерем, закололи козу. Сначала Матис отпаивал его свежей кровью, затем откармливал мясом, сырым, потом вареным.

Жигарева рвало и поносило, от боли в животе он катался по земле, но через пять дней твердо встал на ноги. По-французски он уже говорил и понимал сносно. Матис вел с ним долгие беседы с глазу на глаз:

– Русских в Конго уже нет. Здесь, в Заире, тебе от Кабинды до Киншасы пешком не дойти. Больше трех дней в болоте не проживешь. Бежать тебе некуда, охрану я снимаю. Можешь оставаться в деревне на всю жизнь. Сюда за всю историю не ступала нога не только бельгийца, но и чернокожего чиновника. Этой деревни на карте даже нет.

Жигарев за три месяца и сам убедился, что в одиночку по джунглям ему не убежать. Можно только согласиться на все условия этого бельгаша с пиратской бородой, а в первом же большом городе разыскать любое советское консульство или представительство и сдаться. Свои покарают, но в беде не оставят.

– Ты грамотный? – спросил его Жакобе. – Учился где-нибудь?

– У нас все грамотные, – ответил Егор, и для того времени это было правдой. Потом он объяснил, как мог, что в армии закончил учебку, школу младших командиров, для диверсионной работы в тылу предполагаемого противника, а в Конго исполнял интернациональный долг.

Матис был в восторге, он понял так, что перед ним необстрелянный офицер, но закончивший военное училище.

– Можешь оставаться здесь и плодить мулатов, а можешь делать деньги на войне. За каждого убитого плачу тебе по тысяче франков.

– Что от меня требуется?

– Держать под контролем дорогу на севере Анголы.

– Возле какого города?

– Городов в том регионе нет, как и здесь. Зато есть дикари с обточенными зубами и накидкой из крокодиловой кожи. Они обожают мясо русских на вертеле. Даю тебе десять босоногих и три автомата. За трофейное оружие плачу отдельно. Кормить отряд будешь сам по деревням. Не забудь по субботам устраивать бойцам порку. Да смотри, чтоб каждому досталось, а то у них очень развито чувство справедливости. Всем поровну, чтоб не обидно было. Грехов они себе за неделю наберут, будь спокоен. Через полгода – расчет в Киншасе наличными и месячный отдых с девочками.

Деревень на указанном квадрате почти не было. Босоногий «взвод» Жигарева ловил саранчу и собирал термитов. На мясо добывали ящериц и змей, а изредка макак. В городах никто из них не бывал, но белые учителя в деревнях не зря получали деньги. Бойцы знали, что на свете есть Брюссель и Париж, выходцы из англоязычных зон еще слышали про Лондон.

По дороге, которую нужно контролировать, раз в неделю проходил крытый грузовик и очень редко – гражданский автобус. Два раза навещали партизаны. Одни с китайскими «Калашниковыми», другие даже со старыми «ППШ». И те, и другие вели себя смирно, даже угощали сигаретами. Больше досаждали маленькие группки африканцев со щитами и копьями. Они большей частью шумели, издалека швырялись сучьями, но близко не подходили.

Через полгода Егор вместо денег и обещанного отпуска получил только обмундирование и командировку в глубь Анголы с бойцами из племени кимбунду. Прежние, из племени киконго, были хоть заносчивы и вспыльчивы, но умели держать порядок и дисциплину.

Новые, из кимбунду, французского не знали, пришлось Жигареву ускоренно учиться португальскому. Кимбунду были очень любезны в обращении, угодливы, но в первой же операции половина из них сбежала. Всего-то забот – охранять от партизан-марксистов из МПЛА португальскую лесосеку с единственным трактором и трелевочной машиной. В такую глушь полиция или португальские парашютисты никогда не забирались. Хозяева из Лиссабона обходились услугами наемников.

Когда партизаны, спрятавшись в кустах, все-таки попали из гранатомета в трактор, в страхе разбежались последние бойцы отряда Жигарева, а рабочие-португальцы обложили своего ангела-хранителя легковесным матерком, плюнули на все и отправились на лесовозе в Луанду.

Поехал с ними и Егор. Он опасался лишь одного – чтобы случайно не наткнуться на Матиса. В пути их несколько раз обстреливали и под конец сожгли машину. Еще неделю плелись пешком. Километров за десять от Луанды услышали артиллерийскую пальбу. Над Луандой занимался дым пожаров.

Несмотря на усталость, шли к столице почти до утра. Португальцы молчали, только сердито шевелили черными кустистыми бровями. Канонада их не интересовала, они прислушивались только к пароходным гудкам. С рассветом пальба стихла окончательно. Все центральные улицы города были усеяны какими-то канцелярскими бумагами и брошенными домашними вещами, некоторые дома горели, а весь город словно вымер.

В порту стоял последний португальский пароход, к его трапу вилась очередь, как в Москве к Мавзолею.

– Пошли, Георг, – вцепились ему в куртку приятели-португальцы. – Нужно попасть на пароход, а то к вечеру нас тут негры перережут.

Это был первый день задолго до этого запланированной независимости Анголы. Последние португальские войска еще ночью покинули Луанду.

Жигарев потом всю жизнь жалел, что не согласился сесть с португальцами на тот самый пароход. Он отправился по пустынным улицам искать советское посольство. Но вот на дороге появилась колонна машин с неграми в хаки. Один джип вплотную подъехал к нему.

– Слушай, приятель, – обратился по-португальски он к седому негру за рулем, – как мне найти советское представительство? Ты сам из Луанды?

– Нет, – ответил негр по-испански. – Я из Гаваны.

Кубинцы передали Жигарева новоиспеченным ангольским властям, как только отряды МПЛА вошли в Луанду. Времени разбираться не было, Егору дали отряд пугливых лесных жителей, и с ними он потом дошел до самой Намибии. Тактика была простая – впереди шли кубинцы с бронетехникой, за ними он и отряды бывших партизан. За полгода на передовой его ни разу не потревожило ни кубинское, ни ангольское командование.

Но однажды под бомбежку попал броневик с белыми людьми в штатском. Они слышали, какими словами Жигарев поднимал своих людей в атаку. Когда все стихло, прибежал командир-кубинец:

– Георг, тебя люди в машине спрашивают. Из твоих. На тебя злятся.

Жигарева вместо радости сковал непонятный паралич. Пыльный, с камуфляжным макияжем на лице, он не знал, как отрапортоваться толстому сеньору в чесучовом пиджаке. Ему стало легче, когда на него обрушился сначала отборный русский мат, потом родимый начальственный разгон:

– Что за самодеятельность? Кто отправил вас на огневой рубеж? Как зовут?

– Команданте Жигарев, – выпалил Егор, протягивая документы.

– Давно в командировке?

– С прошлого года.

– Свободен. Я с тобой еще разберусь, – высокий начальник положил его документ в нагрудный карман и захлопнул перед самым носом дверцу.

Разбирались почти месяц. Однажды среди ночи в блиндаже Жигарева разбудил его добровольный денщик Роберто. Ростом с карабин шестнадцатилетний паренек: