Оценить:
 Рейтинг: 3.67

Повести и рассказы для детей

Год написания книги
2016
<< 1 ... 107 108 109 110 111 112 113 114 >>
На страницу:
111 из 114
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля

– Папаша, – говорила она, – вы верно не ласкали бы так Митю, если бы знали, какой он был дурной мальчик, – и сейчас же начинала рассказывать обо всех моих преступлениях. В этих рассказах она не лгала, но она как-то умела объяснить с дурной стороны всякий мой поступок, всякое мое слово так, что я выходил гораздо более виноватым, чем был на самом деле. Я пробовал оправдываться, но при этом горячился, путался в словах, и в конце концов меня же еще обвиняли во лжи, в запирательстве. Отец хмурился, называл меня дурным мальчиком, говорил, что не станет любить меня и уже в целый вечер я не слышал от него ласкового слова; я не мог обратиться к нему с моей детской болтовней: приятный вечер был потерян и для него, и для меня! Не знаю, жалел ли он о таких потерях, но я всякий раз обливался горячими слезами, и долго рыдал в постельке, после того как все в доме уже спали.

Еще хуже выходило, если Лида жаловалась на меня, когда отец возвращался домой не в духе, озабоченный, рассерженный.

– У вас, верно, какое-нибудь горе, папа? – говорила Лида нежным, печальным голоском: – мне так неприятно огорчить вас, но я, право, не знаю, что мне делать с Митей…

– Опять этот дрянной мальчик что-нибудь нашалил? – раздраженным голосом спрашивал отец, – и часто, не разузнав хорошенько в чем дело, не дослушав даже до конца рассказ Лидии, он принимался кричать на меня, бранить меня, грозить мне самыми страшными наказаниями. Я ужасно пугался этих вспышек отца, и в то же время они оскорбляли меня. Мне было и страшно, и больно, и обидно; я чувствовал, что не заслуживал всех тех бранных слов, какие говорил мне отец, и возмущался ими. Часа два-три сидел я после всякой такой сцены в углу, не говоря ни с кем ни слова, с такой злобой на сердце, что готов был прибить всякого, кто дотронулся бы до меня.

Отец был человек хотя вспыльчивый, но добрый; ему жалко становилось меня.

– Ну, полно дуться, Митя, – говорил он обыкновенно, – иди сюда, помиримся; скажи, что ты в другой раз не будешь делать глупостей!

Но я шел не сразу. Всякому другому я скоро прощал обиды, но отцу не мог простить, вероятно, потому, что слишком любил его, слишком дорожил каждым его словом. Мать поняла бы мои чувства и сумела бы одной лаской опять привлечь меня к себе, но отцу казалось, что я упрямлюсь, и он сердился.

– Чего же ты сидишь волчонком, – говорил он строгим голосом, – ведь ты слышишь, что я тебя зову!

И я подходил, но уже не с любовью, не с радостью, а со страхом, по принуждению.

– Буду с ним сидеть и делать, что он велит, – вертелось в моей маленькой головке, – а то опять станет кричать, как давеча.

И я беспрекословно исполнял приказания отца, но он ясно видел, что я злюсь, а это раздражало его. Кончалось тем, что он прогонял меня от себя, и после того я несколько дней держался в стороне от него.

Случилось как-то одно время, что эти сцены повторялись у нас очень часто. Наконец отец вышел из терпения и сказал мне раз:

– Ты не хочешь слушать моих слов, ты не хочешь исправляться и вести себя как следует, дрянной мальчишка; так слушай же, что я тебе скажу: сегодня вторник, если до воскресенья сестра хоть раз пожалуется на тебя, я тебя высеку, даю тебе честное слово!

Я испугался не на шутку. До сих пор я никогда не видел даже розги. Мне казалось, что ничего на свете не может быть стыднее и ужаснее, как быть высеченным. А между тем, я догадался по голосу отца, что он говорит серьезно и непременно сдержит свое обещание. Я стал стараться всеми силами вести себя хорошенько, стал даже угождать Лидии, только бы она не пожаловалась на меня. Среду, четверг все шло хорошо. В пятницу я встал как-то в особенно хорошем расположении духа. Пришла учительница, дававшая уроки Лиде и мне. Я учился в этот день очень хорошо, она похвалила меня, и это еще увеличило мою веселость. Я уж представлял себе, как я похвастаюсь своими успехами перед папашей, как он будет хвалить меня, как он, может быть, станет по-прежнему ласкать меня, играть со мной, и я заранее скакал и прыгал при этой мысли. Мне ужасно хотелось на радостях как-нибудь особенно порезвиться; погода была дурная, гулять мы не пошли; я взял мячик и начал играть им в гостиной.

– Митя, – закричала на меня Лидия, – не играй мячиком в гостиной, ты что-нибудь разобьешь!

– Не разобью, я только немножко! – отвечал я, продолжая играть.

– Митя, будь послушен, иди сейчас сюда! – еще строже приказала сестра.

– Я только разок!

Я заторопился, мячик как-то выскользнул у меня из рук, попал в окно и прошиб стекло. На звон разбившегося стекла вошла Лида.

– Прекрасно! – вскричала она: – ты помнишь, что обещал тебе папаша!

Я вспомнил все и побледнел от страху.

– Лида, милая, – бросился я к сестре, – пожалуйста, не говори папаше!

– Разве я могу не сказать ему? – холодно отвечала она. – Он спросит, кто разбил стекло, что же я ему отвечу?

– Голубушка, душенька, не говори, что я не слушался, не жалуйся на меня; ведь ты знаешь, что он хотел высечь меня!

– Ну, что ж, и отлично, ты меня не слушаешься, ты мои наказания считаешь ни во что, – пускай папаша хоть раз проучить тебя хорошенько; может быть, ты тогда исправишься, – неумолимо возражала на мои просьбы Лидия.

– Я и так исправлюсь, Лиденька, милая, обещаю тебе; я всегда буду слушаться тебя, только не жалуйся папаше сегодня!

Лидия молчала, но по тому суровому виду, с каким она сжимала свои тоненькие губки, я понимал, что мне надеяться не на что. Однако, я не переставал просить и плакать перед ней, даже ласкаться к ней, чего прежде никогда не делал. Она тихонько отталкивала меня и продолжала заниматься своим делом, как будто я был не более докучливой мухи, несколько мешавшей ей.

Время шло, настал час обеда, в передней раздался звонок. Я не выбежал по обыкновению на встречу отца; напротив, я забился в самый задний угол детской; Лида взяла за руку Лизу и пошла вместе с ней в столовую. Я чувствовал, как сильно билось мое сердце. Неужели она скажет? – Нет, не может быть: она не такая злая, – думалось мне. Вон, отец что-то закричал; не на меня ли? Нет, это на кухарку!

Ну, значит, он и без того сердитый. Боже мой, неужели Лида пожалуется!

Я не слышал, что именно говорила сестра; до меня долетели только звуки её тихого голоска, затем вдруг раздался строгий голос отца:

– Дмитрий, поди сюда!

Я не шевелился: я стоял ни жив, ни мертв.

– Иди же сюда, мерзкий мальчишка, коли я зову! – опять закричал отец, и я слышал, как он ударил кулаком по столу так, что вся посуда зазвенела.

– Пойти, может, лучше будет, – подумал я и тихими, неровными шагами направился в столовую.

– Ты помнишь, что я тебе обещал, дрянной мальчишка! – закричал на меня отец. – Я это сделаю непременно; – эй, дайте мне розгу!

Должно быть, Лидия заранее распорядилась приготовить орудие казни, потому что кухарка в ту же минуту подала отцу тонкий длинный прут.

– Папа, простите меня, я не буду, право, не буду! – вскричал я, хватая отца за руку.

– Ты уж сколько раз обещал папаше исправиться, и все не исправляешься! – вмешалась Лидия.

Я почти уверен, что без неё отец простил бы меня, но теперь он оказался неумолим.

– Нет, надо проучить тебя, уж очень ты избаловался, – отвечал он, отталкивая меня и взяв в руки розгу.

Видя, что просьбы не помогают, я думал спастись бегством. Лидия заметила это и остановила меня за руки. Моя попытка, принятая отцом за дерзость, окончательно рассердила его. Он сильной рукой схватил меня, положил на диван и хлестнул розгой. Этот первый удар привел меня в совершенное бешенство: я стал кричать диким голосом, рваться, кусаться; отец, сам страшно рассерженный, ударил меня несколько раз, вероятно, гораздо сильнее, чем хотел. Мне казалось, что я умираю от боли.

– Ай, ты убил меня, ты убил меня! – кричал я, не помня сам себя.

– Папочка, голубчик, не убивай Митю! – закричала маленькая Лиза, чуть не до истерики напуганная всей этой сценой. Голос малютки заставил отца очнуться. Он бросил розгу, убежал в свой кабинет, сильно захлопнув дверь, и оставил нас одних. Я не помню, что было после. Говорят, я был точно помешанный: хотя никто не трогал меня, но я продолжал страшно кричать, я рвал на себе волосы, катался на полу. Наконец, вероятно утомившись от крику, я пошел в свою комнату и лег на постель. Не знаю, спал я или лежал в беспамятстве, но когда я очнулся, в комнате было темно и тихо. Я не сразу вспомнил, что со мной было; но когда в памяти моей ярко обрисовалась вся сцена, происходившая несколько часов тому назад в нашей столовой, когда я сказал себе ужасные слова: «я высечен», не могу изобразить, до чего тяжело мне стало. Я почувствовал стыд и злобу, злобу на отца, на Лиду, на всех людей. Я не плакал, я нисколько не раскаивался в своих поступках, я не имел ни малейшего желания от чего бы то ни было исправляться; напротив, я находил, что со мной поступили несправедливо, жестоко, и я хотел отомстить за себя.

«Лида – змея, злодейка, – думал я: – когда я выросту большой, я ее также высеку, непременно высеку, и при всех, где-нибудь на улице или в Летнем саду: пусть ей стыднее будет; а отец был прежде добрый, хороший, я его любил, а теперь я его ненавижу! Я знаю, он хочет, чтобы я его любил, а я не буду, ни за что не буду, никогда в жизни не приласкаю его, не скажу с ним слова, а как выросту побольше, уйду от него, пусть живет со своей прелестной Лиденькой».

В эту минуту дверь моей комнаты тихонько отворилась, и я услышал голос отца: – Митя, Митенька, ты спишь? Это был прежний ласковый, добрый голос отца, но я был слишком озлоблен, чтобы ответить на него. Я молчал и сделал вид будто сплю. Отец простоял несколько минут над моей постелью, прикоснулся осторожно рукой к моему лбу, верно хотел узнать, нет ли у меня жара, и потом чуть слышными шагами вышел вон.

Позже ночью, я уже начинал дремать, как маленькая ручка дотронулась до меня, и я услышал тихий шепот Лизы.

– Митенька, ты жив?

На Лизу я не был сердит; ее одну в целом мире любил я в эту минуту. Я подвинулся на кровати, дал ей место лечь подле себя и прикрыл одеялом её босые, иззябшие ножки.

– Митенька, как я боялась: я думала, он убьет тебя, – говорила она, прижимаясь ко мне.

– Знаешь, отчего нас обижают, – прибавила она минуту спустя: – оттого, что мы сиротки, у нас нет мамы; мама не дала бы бить тебя!
<< 1 ... 107 108 109 110 111 112 113 114 >>
На страницу:
111 из 114