Повести и рассказы для детей

– Не очень-то, – откровенно отвечала Маша, сразу почувствовавшая доверие к старшей сестре.

– Верно, мать была очень строга? – с улыбкой спросила Груша. – Не огорчайся этим, – прибавила она успокоительно, проводя рукой по волосам Маши: – мать ведь только с виду такая суровая, a она тебя очень любит. Она так тужила, что ты живешь у чужих, так радовалась, когда могла взять тебя домой. Конечно, – продолжала Груша, видя, что слова ее не разгоняют Машиной грусти, – после жизни в господском доме тебе у нас неприглядно; да это ничего, привыкнешь. Ведь и там тебе было немало горя: тебя и били, и бранили, a толком никто ничему не учил; мать тебя приучит к работе; когда я была девочкой – и мне от нее доставалось, a зато теперь из меня вышла портниха хоть куда! Я и для себя довольно зарабатываю, и матери помогаю, и тебе буду гостинцев приносить, хочешь?

Маша улыбнулась. Не столько обещание сестры, сколько ее приветливость и ласка развеселили девочку.

Ирина Матвеевна и Груша спали обыкновенно в кухне на одной кровати. Маша должна была вместе с двумя другими девочками ночевать на полу в мастерской. Для нее не было припасено ни постели, ни подушки. Ирина Матвеевна подостлала ей на пол свою теплую кацавейку и свои две юбки, дала ей свою подушку и свое одеяло.

По заботливости, с какой мать устраивала для нее постель, Маша ясно почувствовала разницу между чужим домом и своим, почувствовала, что, несмотря на суровое обращение, мать в самом деле любит ее, и тяжесть, давившая ее весь день, исчезла. На прощанье Груша ласково поцеловала ее в лоб, и под впечатлением этой ласки девочка спокойно уснула в родном углу.

На следующее утро, в семь часов, Ирина Матвеевна, совсем одетая, уже будила своих учениц и торопила их скорее одеваться и убирать мастерскую. Вся семья напилась жиденького кофе со снятым молоком и черным хлебом. Груша скроила одно платье, заказанное ее матери, показала, как сделать отделку на другом платье и поспешно ушла на свою работу, a девочки должны были, по вчерашнему, засесть за шитье. Суровость, высказанная Ириной Матвеевной в первый день возвращения Маши, не ослаблялась ни на минуту. Когда она сама сидела в мастерской, она не позволяла своим ученицам поднять головы от работы; уходя же из дому или даже из комнаты, она задавала им уроки и за неисполнение урока оставляла их без обеда или ужина. Если девочка не довольно хорошо и аккуратно шила, она заставляла ее распарывать все сделанное и, кроме того, била ее по щекам и по рукам. Бедные девочки сильно боялись своей строгой хозяйки, тем более, что за них заступиться было некому. Анюта была сирота, и родственники ее упросили Ирину Матвеевну взять ее к себе Христа ради, так как им нечем было кормить ее, a Паша уже прежде училась в двух магазинах и была выгнана оттуда за леность и попытки красть остатки материи. Мать, отдавая ее к Ирине Матвеевне, просила об одном, чтобы та как можно строже обращалась с ней, и, главное, не отсылала ее от себя. С Машей Ирина Матвеевна обращалась несколько мягче, чем с чужими; она выбирала для нее самую легкую работу, почти не била ее, разве так, для виду, хлопнет по руке, и, замечая усталость девочки, часто посылала ее за какими-нибудь покупками, или давала ей легкие хозяйственные поручения.

– Первое время нельзя не побаловать ребенка, – говорила она Груше: – она ведь еще невелика, да главное, и не привыкла к нашей жизни.

Маша вовсе не замечала этого баловства. Несмотря на легкие послабления матери, работа сильно утомляла ее. Часто, вставая с места к обеду, она чувствовала такую тяжесть в голове, что почти ничего не могла есть, a выходя на улицу за какой-нибудь покупкой, несколько минут еле двигала ноги, оцепеневшие от долгого сиденья. Боялась она мать не только не меньше, a даже больше, чем другие девочки; все мысли ее были направлены на то, чтобы избежать брани и наказаний. Когда Ирина Матвеевна выходила за чем-нибудь из комнаты, и Паша с Анютой начинали играть, или бегать, «чтобы отвести душу», как они говорили. Маша редко следовала их примеру, она продолжала свое дело, никогда не осмеливаясь даже пожаловаться на усталость.

– Ну что, Машута, привыкаешь к работе? – спрашивала у нее вечером Груша.

– Ничего, привыкаю, – со вздохом отвечала девочка.

Она и в самом деле понемногу привыкала, иголка ходила послушнее в руке ее, на нитках реже завязывались узелки, стежки ложились мельче и ровнее, голова и спина болели не так сильно, но на душе ее было все-таки тяжело, она думала об одном, как бы аккуратнее сработать, желала одного – избежать строгости матери.

Глава III

Раз как-то Ирине Матвеевне нужно было отнести работу к Светловым, и в то же время она ждала к себе одну заказчицу, так что не могла отлучиться из дома.

– Пошлите к Светловым Машу, – посоветовала матери Груша, – она рада будет повидать старых знакомых.

Ирина Матвеевна исполнила совет старшей дочери, и Маша, нагруженная довольно большим узлом, была отправлена к Светловым со строгим наказом не засиживаться там, a как можно скорей возвращаться домой.

Груша верно угадала, что Маша с удовольствием шла повидаться со своими старыми знакомыми. Никого там она особенно не любила, но ей приятно было увидать всех, не исключая и старого ворчуна-лакея, частенько поколачивавшего ее за дурно вычищенные сапоги, но зато никогда не забывавшего угостить ее сладким остатком с барского стола; ей приятно было опять побывать в светлой, просторной детской, узнать, каково учится Лизанька, заглянуть в книжный шкаф, доставлявший ей так много наслаждений.

«Может быть, барышни позволят мне взять какую-нибудь книжку почитать», – думала девочка, и румянец удовольствия показался на щеках ее и, несмотря на тяжелый узел, она шла таким бодрым, скорым шагом, каким еще ни разу не ходила по поручению матери.

Работа, посланная к Светловым Ириной Матвеевной, предназначалась для кухарки и для горничной. Маша сдала им в кухне свой узел, и, пока они занимались рассматриванием и примеркой обнов, сама она пробралась по знакомому коридору в детскую. Там сидела одна Лиза, заплаканная, рассерженная. Она очень обрадовалась Маше, ласково поздоровалась с ней и тотчас же начала поверять ей свои горести.

– Если бы ты знала, какая я несчастная, – жаловалась она, – представ себе, все наши поехали в Гостиный двор: маменька будет покупать новые платья нам с Варей, a меня противная гувернантка оставила дома! Этакая она злючка отвратительная! И за что наказала! Говорит, что я в классе невнимательна, не слушаю, что она объясняет! Очень нужно слушать! Тянет, тянет такую скуку, что беда. Вот смотри: задала мне сделать арифметические задачи без нее, a как я буду делать, я их совсем не понимаю!

– Очень трудные? Покажите-ка! – полюбопытствовала Маша.

Лиза показала ей книгу, в которой были отмечены карандашом задачи, заданные ей.

– Э, да это совсем не трудно! – вскричала Маша, прочитав первую задачу: – хотите я вам помогу?

– Душенька, Машенька, помоги! – обрадовалась Лиза: – с тобой вместе мне так хорошо было готовить уроки!

Девочки уселись за стол. Маша забыла и мать, и ее приказание скорей возвращаться домой и вполне погрузилась в свое любимое занятие – разрешение запутанных арифметических задач. Она считала быстро и в то же время не забывала объяснять своей маленькой подруге весь ход действия. С ее помощью Лиза без труда исполнила большую часть урока. Но вот на одной задаче вышла остановка.

– Я не знаю, как это сосчитать, – с недоумением сказала Маша, – это что-то новое! Верно, гувернантка объясняла вам из арифметики что-нибудь, чего я не слыхала?

– То-то и есть, что объясняла, – подтвердила Лиза, – даже два раза объясняла, только мне лень было слушать, за это-то она меня и наказала!

– Ах, Лизавета Петровна, да отчего же вы не послушали, – с сожалением вскричала Маша, – мне бы рассказали, мы бы с вами вместе и сосчитали!

– Не беда, еще раз объяснит, – небрежным голосом отвечала Лиза, – вед я и так решила четыре задачи, a она задала всего шесть, этого довольно.

– Позвольте, я попробую, может быть, я как-нибудь и придумаю, – попросила Маша.

Лиза оставила ее над книгою, a сама, довольная тем, что приготовила больше половины урока, принялась бегать и скакать по комнате.

Долго ломала себе бедная Маша голову над трудным вычислением: задачи были сложные, с запутанными условиями, с большими числами и решались посредством деления, о котором она не имела никакого понятия.

– Да брось ты это! – вскричала беззаботная Лиза: – завтра Ольга Семеновна мне опять объяснит то, чего я не слушала сегодня, и тогда я сумею сделать эти задачи!

– A я-то? Мне никто не объяснит! Я так и не буду этого знать! – с отчаянием в голосе проговорила Маша.

Лиза с удивлением посмотрела на нее. Унылый вид Маши поразил девочку.

– Если тебе так хочется это узнать, – сказала она, – так я могу, пожалуй, дать тебе книгу, где это все написано; только очень непонятно написано, я пробовала читать, да ничего не поняла. Может быть, ты поймешь.

Глаза Маши заблистали радостью.

– Дайте, дайте. барышня, – просила она, – я не разорву и не запачкаю вашу книгу; я вам в целости отдам ее.

– A по мне хоть совсем не отдавай, – беззаботно отвечала Лиза, – гувернантка ведь объясняет нам арифметику сама, без книги, a понадобится, так маменька купит.

– Вы мне, может быть, и еще каких-нибудь книг дадите почитать? – робко попросила Маша.

– Хорошо, только ты, кажется, уж все наши книги перечитала; а, впрочем, поищи сама.

Обрадованная этим позволением, Маша перешла в классную комнату и принялась перебирать шкаф, наполненный книгами. Лиза сказала правду, большая часть этих книг давно читана и перечитана ею. Но вот книга, которую она начала в тот самый день, когда мать взяла ее от Светловых; эту надо закончить, a вот эта новая, a эти она читала, но давно и плохо поняла, надо перечитать. Девочка отложила четыре-пять книг и стала перелистывать шестую. Это была также новинка. Маша прочла страницу, две и так заинтересовалась чтением, что не могла отойти от шкафа. Время шло, она его не замечала и простояла бы так несколько часов перед шкафом с открытой книгой в руках, но Лиза помешала ей.

– Ты еще не ушла! – вскричала она, – a наши приехали. Ну что выбрала себе книгу?

Маша вздрогнула. Увлекшись чтением, она забыла, что послана к Светловым за делом на минуту, что строгой гувернантке неприятно будет застать ее вместе со своей воспитанницей. Теперь все это сразу пришло ей на память. Она наскоро распрощалась с Лизой, собрала книги, которые выпросила себе для чтения, и поспешила уйти прежде, чем господа поднялись на лестницу.

Домой Маша шла еще бодрее и веселее, чем к Светловым. Она не думала ни о матери, ни об ожидавшей ее работе, она мечтала об одном – скорей приняться за чтение тех книг, которые дала ей Лиза, скорей узнать то «новое», которое помогло бы ей решить Лизины задачи. С радостным сердцем вбежала она на лестницу и постучала в дверь своей квартиры. Мать сама отворила ей.

– Насилу-то притащилась! – закричала она. едва девочка ступила в темную переднюю. – Ты где это шлялась, а?

Ошеломленная сердитою встречей матери, Маша стояла неподвижно, не говоря ни слова.

– Да ты чего же истуканом стоишь, негодная девчонка! – кричала Ирина Матвеевна и, схватив девочку за руку, втащила ее в мастерскую. – Я тебе что наказывала, когда посылала тебя к Светловым, а? Ты ушла из дому в десятом часу, a теперь уж второй! Где ты была? Говори сейчас! Да говори же! Отвечай, когда мать спрашивает!

Она взяла Машу за ухо и принялась со всей силы трясти ее.

– Я была у Светловых! – прерывающимся голосом проговорила Маша. Книги, которые она бережно прижимала к себе, выскользнули из рук и упали на пол.

– Это еще что? – закричала Ирина Матвеевна, увидев их, – что ты такое притащила? Ты у господ книжками баловалась, так думаешь, я и здесь тебе это позволю; нет, матушка, не жди! я дурь-то из тебя выбью!