Страница детства

Также пьём чай, заваренный по особому ритуалу. Здесь должна заиграть напряжённая музыка – не иначе. Подобно тому, как главный герой в страхе, который он умело прячет за безразличной маской, перерезает ножом провод бомбы, которая через три секунды может взорваться и утащить с собой несколько десятков людей, так же ощущаю себя и я. Я прямо-таки чувствую, как на моих хрупких, ещё детских плечах висит груз ответственности за вкус нашего напитка. Я, стоя коленками на старом деревянном, потому очень сильно скрипящем подо мной, стуле, и смотрю на дно большого заварочного чайника. Его почти не видно, поэтому нужно действовать осторожно, чтобы не ошибиться с количеством листочков. Я перебираю между пальцев первый и аккуратно бросаю его внутрь, чувствуя, как встревоженно за мной наблюдают бабушки, хотя, может быть, я и преувеличиваю, но мне безумно нравится эта игра: вот я бросаю первый листочек, второй, третий – они сыпятся друг за другом, как капли в водопаде, и так же не останавливаются… Друг за другом, листочек за листочком. Медленно. Но я бросаю короткий взгляд на бабушек, полный всё той же заинтересованности, и вдруг моя увлечённость приобретает новую скорость: я беру большую щепоть чая из упаковки и бросаю её на дно чайника, а потом заглядываю одним глазом внутрь – ничего не вижу… Но в моей голове мелькает мысль, что неплохо бы добавить ещё чаю, и высыпаю ровно такую же горсть, что и до этого. Размашисто и очень довольно отряхивая руки, я кручу головой из стороны в сторону и смотрю то на бабушку Раю, то на бабушку Нину. Сияющая улыбка во все имеющиеся зубы намекает на похвалу, в которой они сразу же рассыпаются и ведут меня в огород, где я срываю несколько листочков малины, бабушка Нина – мяты, бабушка Рая – смородины. Не успев выйти, мы уже возвращаемся домой, держа в руках по несколько листочков, которые тоже падают внутрь чайника. И сразу же на них льётся струя кипятка. Смесь ароматов сразу же играет свою чудесную симфонию в воздухе, а спустя несколько минут она же играет в нас самих своей необычностью, но вместе с тем простотой.

А вечером, когда Солнце садится за горизонт, мы с моей бабушкой Ниной, пока её сестра, бабушка Рая, оказывает внимание своему огороду, набиваем сумки свеже сорванным виноградом, полотенцами, подстилкой, чтобы, лёжа на ней, смотреть, как капельки воды исчезают с тела в какую-то неизвестность, и идём на пляж. Солнце обиженно касается нас лёгкими лучами, маленький ветерок приятно, даже приветливо, в отличие от нашего постоянного спутника, дует нам в лицо. Пчёлы около придорожных цветов пугающе жужжат. Машины (не часто, всего пару раз за пять минут) проносятся с безумной скоростью, оставляя за собой шлейф противных выхлопных газов. А мы топаем вместе: бабушка чуть медленнее и позади, а я вприпрыжку и сильно впереди – и нам всё ни по чём, и нам всё по плечу. По плечу проскользит ветка маленького тутовника. По плечу и дойти до мечты.

Мы через дворы добираемся до пляжа, где пахнет по-другому: на асфальтированной дороге нас преследовал запах горечи и жжёных колёс, а здесь движется мягкий, приятный аромат свежести. Здесь о берег бьются волны, они рассыпаются на капли и убегают обратно. Здесь тихо шуршат листья деревьев. Здесь все люди наслаждаются моментом… И мы пришли за этим же – чтобы не упускать ни одну волну, ни один блик солнца, ни одну песчинку, ни одну улыбку родного человека, ни один его взгляд, чтобы всё это сфотографировать собственными глазами.

Мы снимаем с себя одежду и, каждый – в своём темпе, идём к воде, тёплой, шёлковой, похожей на парное молоко. И начинаем ловить каждый момент: плаваем, догоняя друг друга, исподтишка брызгаемся друг в друга водой, задерживаем дыхание на пределы возможностей и… прыгаем через набегающие волны.

Мы становимся лицом друг к другу так, чтобы волны били нам не в спины, а в бок. Бабушка крепко-крепко берёт мои ладони. Я смотрю ей в глаза и вижу в них светлость, надёжность, безусловную поддержку. С ней мне не страшно. С ней я точно смогу перепрыгнуть любую волну. И мы считаем вместе…

– Раз. Два… Три!

И я прыгаю вверх так сильно, как могу, а бабушка подбрасывает так высоко, как возможно. Я лечу, я парю, как птица. У меня словно есть настоящие крылья, которые переливаются, искрятся на перьях золотыми бликами от света пылающего закатного Солнца, как я когда-то мечтала, которые мне подарила она, бабушка… Я улетаю не так высоко, я касаюсь пальцами своих ног прокатывающейся подо мной волны, но всё, что открывается вокруг меня, уменьшается: люди, деревья, уточки вдалеке, баржа… Но от этого полёт становится ещё более захватывающим, невероятным, но, несомненно, настоящим.

Если вы у меня спросите, как ощущается счастье – я обязательно опишу вам этот момент… Ведь ничего не может быть лучше этого: крыльев за спиной и любимого человека, который помогает вам их обрести.

А потом мы обе опускаемся на землю, не теряя этих крыльев за спиной, и возвращаемся домой, где бабушка Рая уже облагородила своей любовью огород и начала готовить вкусный ужин из только что выкопанного молодого картофеля, сосисок и свежих китайских (таких длинных, похожих на саму Китайскую стену) огурцов. Форма блюда, которое мы доготавливаем уже вместе, не так важна, как его вкус – домашний, родной, с частичкой души.

Мы ужинаем, уплетая всё за две щёки, а потом коротаем вечер теми же играми, что и днём, когда играли в прятки с надоедливым Солнцем, и теми же разговорами.

Но в дополнение, ради преследуемого иногда разнообразия, мы купаемся в синей бочке. Точнее, я купаюсь, а вы стоите рядом и, улыбаясь не только глазами, но и всем сердцем, наблюдаете за мной. И мы все ведём себя, как маленькие дети: брызгаемся водой, плескаемся и смеёмся так громко, что слышат соседи, и так сильно, что у нас тянет животы. А спустя несколько минут, как малыш Дюк, услышав громкие счастливые возгласы, подаёт голос, бабушка Нина выпускает его из вольера, и он пулей прилетает к нам с бабушкой Раей и сразу же становится обстрелянным водой. И мы играем, пока прохладой не обдувает наши плечи, а затем уходим в дом и неспешно готовимся ко сну: доигрываем последние партии в «дурака», моем ноги в красном небольшом тазике, вытираем их вафельным, но очень нежным от наших прикосновений полотенцем, запираем входную дверь на замок, а потом ещё и щеколду, несмотря на то что она сделана из железа, мы будем в курсе любого прикосновения к ней, даже если оставим её открытой, и расходимся по своим комнатам, где нас ждёт сладкий сон, а меня – ещё и сказка на ночь про Машу и Мишу.

И мы все потихоньку засыпаем под неугомонное стрекотание сверчков в лёгких объятиях ночи. Я заснула спустя минут семь после того, как услышала тихое сопенье бабушки, заснула после того, как детально изучила её портрет: её серебряные волосы, от которых пахнет шампунем, ниспадающие к основанию лица; её лоб, испещрённый морщинами; её широко распахнутые глаза тёмного, насыщенного цвета; её нос с небольшой горбинкой на переносице; её немного обвисшие щёки; её округлый подбородок; её маленькие губы с опущенными уголками. «Это моя бабушка», – с этой мыслью и с этим портретом я провалилась в сон.

В эту ночь в моей голове не воспроизводились фильмы моего подсознания – мне ничего не снилось. А может, и снилось, но я не помню. Наверное, просто потому что я счастлива. Нет ни страхов, ни ожиданий, ни мечтаний. В моей душе и сердце – жизнь. И она настоящая… Я чувствую, как она растекается приятный вязью, похожей на мёд, по моим венам и артериям, как она заряжает меня…

Под одеяло пробирается будоражащий холодок. Я медленно открываю глаза, чувствуя, как там, в пейзаже перед глазами, ключом бьётся жизнь, как там разливается наслаждение – и это подарил мне лишь один взгляд в распахнутое окно. Словно глядя в экран телевизора, обрамлённый не пластиковой чёрной, а деревянной белой рамой, я видела записанный в замедленном действии пейзаж: ветви огромной, размером больше двухэтажного дома, вишни склонялись от сильного ветра и любопытно заглядывали в комнату; листья приятно шелестели, создавая мимолётную ассоциацию со страницами тетради, в которой я писала всё, что думается и что болит, и своей тихой мелодией словно касались души тех, кто ещё не проснулся – то есть только меня; лучики солнца каждое утро подгадывали угол или намеренно его рассчитывали по математической формуле (только сейчас понимаю, что в этом окне – родина солнца) и бегали по моему лицу, цепляясь теплотой за длинные ресницы, за «хомячьи» щёчки, за острый подбородок. И я, сладко улыбаясь, раскидываю руки в стороны, потягиваюсь до приятного жжения растекающейся бодрости в крови и только потом встаю с кровати… Встаю с кровати, ступаю на ковёр босыми ногами и чувствую, как его маленькие ворсинки щекотят меня, а в это время солнце своими лучами ласкает мою правую щёку…

Как хорошо, что эта страница не оказалась пролистанной мною.