Первое Солнце Шестой Воды. Книга Первая. Небис. Метафизическая художественная серия «Женьшеневая Женщина»

– Если бы ты была сороконожкой, я бы на тебя не налез! – обиженно возразил Сарафан, и перестал обнимать её ноги, потому что в этот момент Алиша остановилась.

Алиша удивлённо посмотрела на Сарафан.

Раньше Сарафан никогда с ней не разговаривал.

Сарафан не мог посмотреть на Алишу.

У него не было глаз-пуговиц. Вместо глаз заботливая портниха, совершенно далёкая от чаяний всех кокетливых сарафанов, пришила ему мелкие, глубоко утопленные в ткань, пластиковые крючочки, запирающие прорезь уха на спинке. Поэтому Сарафан всегда мог чувствовать Алишу своим цветущим шёлковым телом, и даже слышать её своим полу-глухим ухом, но никогда не мог видеть.

Не видеть девушку, которая в тебе! Разве может быть хоть что-нибудь мучительнее для тонкого летнего сарафана?

Это гораздо мучительнее, чем быть запачканным или нечаянно порванным! Это мучительнее, чем быть просто забытым и заброшенным на самую дальнюю полку шкафа! И даже если бы Сарафан и вовсе выбросили, наверное, это не было бы так мучительно, как мучительна невозможность видеть ту, чьё загорелое тело скрываешь от чужих глаз, незаметно обнимаешь и гладишь, едва касаясь…

Без глаз Сарафан считал себя ущербным и беспомощным – недостойным такой, наверняка, самой красивой девушки на свете, как Алиша.

Даже слепым он был уверен в том, что она самая-самая красивая! И все вокруг видели её красоту. Все – кроме него, который был к ней ближе всех!

– А вдруг она в действительности уродлива? – ущипнула губу Сарафана предательская мысль.

– Нет! Этого не может быть! Алиша – самая красивая! – выскользнула из-под губы другая мысль, и Сарафан ещё сильнее огорчился.

От обиды Сарафану хотелось плакать! Но ему нечем было плакать. Не мог же он плакать ухом! Поэтому Сарафан просто наморщился у талии и, вконец разозлившись на предательскую мысль, принялся: то справа, то слева, – приподнимать подол, оголяя Алише ноги.

– Не дуйся! – улыбнулась Алиша Сарафану.

– Я и не дуюсь, – насупившись прошелестел Сарафан, и соврал: – Это всё – твой любимый Ветер.

– Он уже здесь?! – вздрогнула Алиша, и сердце её сжалось в малюсенький комочек – такой маленький, как только что проклюнувшаяся среди игольчатой скорлупки ёлочная шишка, – и запряталось глубоко-глубоко под рёбра.

Сарафан настырно молчал.

Сарафану был противен Ветер. Этот наглец всегда врывался между Алишей и Сарафаном. А Сарафан терпеть не мог тех, кто пытался забрать у него Алишу. Но… Если Алиша побежит сейчас к Ветру, то Сарафан вновь сможет касаться своей материей её ног…

– Где? Где Он?! – быстро-быстро зазвенело из-под рёбер Алиши тысячами маленьких серебряных колокольчиков, ведь, когда она думала о Нём, все иголочки превращались в колокольчики. – Где Он? Где?!

– Сама ищи, – ещё сильнее надулся Сарафан, и… резко прижался к её груди, бёдрам, ногам, потому что Алиша стремительно побежала вперёд!

Эх, если бы Алиша знала, куда бежать…

Глава 13. Ветер

Ветер!

Ветер, волнующий её Небо!

Западный Ветер, несущий на своём плаще чистые дожди Его небесных поцелуев!

Ветер, поднимающий Алишу: над широкими лапами подрагивающих и уклоняющихся от его дыхания деревьев, раскинувшихся лиственным зонтом; над покато-скользкой черепицей крыши, поблёскивающей от дождевых капель; над фонарными столбами, рассеивающими мёртвый свет электрических пятен; над уплывающим вниз городом – крохотным и размытым, словно нарисованным акварелью на землянистом картоне!

Ветер, уносящий её на своих нежных до невесомости руках к облачно-перистой перине, на которой можно лежать сверху и пересчитывать парящие воздушными шариками капельки небесной влаги, собирать их в ладони и разбрызгивать по сторонам!

Ветер, оставляющий за собой долгий яркий шлейф послевкусия семицветным куполом радуги, по которой можно гулять босиком, и самой становиться радугой – от ног до самой макушки!

Разве есть на свете хоть что-нибудь – восхитительнее её Ветра?

Даже Солнце не могло быть для Алиши прекраснее Ветра. Ведь Алиша сама была частичкой Солнца.

Но Ветер был частью Его! Лишь малой толикой всего того, чем был Он!

Того, кто такой волнительный и такой разный! Такой не похожий на миллиарды других, потому что все миллиарды других – лишь крошечные искорки вселенского костра, который раздувается только от Его движений! Того, кто глубже всех океанов, потому что все океаны – лишь вмятины следов от Его шагов – маленькие плошки, хранящие влагу с его плаща! Того, кто выше любых гор, потому что даже самые высокие горы – лишь ступенчатые кочки под бесконечными облаками Его крыльев!

Когда Он прилетел к ней в первый раз, она не узнала Его, и спряталась между домами – в беседке, укутанной от сквозняков и солнца лианами дикого вьющегося винограда.

И Он, перелистывая оставленную Алишей на скамейке у дома книгу с длинной надписью, из которой ему увиделось только слово «Ольга», бережно трогал пальцами жизнь, рядом с которой слышал её запах: квадратные головы домов, их крашеные лица и горбатые макушки; корявые ноги деревьев, вросших в узкую травянистую ленту палисадника; прожилки длинно-плавных рук виноградника, обнимающего выгнутый скелет беседки; зелень раскрывшихся к солнцу шершавых листьев; округлые капсулы виноградного сока, наливающиеся фиолетом в крепко сбитые гроздья…

Но, так и не найдя хозяйку книги, улетел.

Когда Он прилетел к ней второй раз, она опять не узнала Его, и снова спряталась там, где Он не мог растрепать её аккуратно уложенные волосы.

На этот раз его пальцы были настойчивее и длиннее, а запылённые крылья – плотнее и тревожнее. И Он долго искал «Ольгу»: нервно раскручивал в центрифуге своего плаща пыльную бурю; в надежде расслышать звуки её шагов, втягивал ноздрями шум прятавшегося по домам города; – но вновь, не найдя Алишу, улетел один.

После Он ждал много бесконечных лет, прежде чем решился прилететь в третий раз – в день её праздника – соединения десяти восьмёрок рождения.

Огибая земной шар, собирая для «Ольги» пряный букет разнотравий пяти континентов и чистый звук шестого, Он спешил наполниться всеми запахами и красками. Задыхаясь, мчался вперёд, считая мелькавшие снизу метки: столбы, отбивающие цифрограмму дорог; города, отсвечивающие брызгами искусственных солнц; реки, вьющиеся голубыми с проблеском перламутра змейками; пустыни, рассыпающиеся в песочном поклоне миражами; горы, утыкающиеся в Него убелёнными горбатыми гривами; моря и океаны, вздымающие в приветствии водную грудь.

– Через год! – говорил Он своей истаивающей Тени, послушно скользящей по Его следам.

– Через месяц!

– Через день!

– Через час!

– Через минуту!

– Через…

И Он долетел к Алише с таким огромным букетом, что можно было укрыть лепестками всю планету, превратив её тело в цветущий рай!

Но и в третий раз Алиша не узнала Его.

Она спешно захлопнула балконную дверь прямо перед Его носом! В сантиметрах от Его глаз! И спряталась от Его порывистого, иссушенного в долгом полёте дыхания за двойной стекольной шторой.

В её доме, ожидавшем гостей, был накрыт праздничный стол. Но Его не пустили на праздник, и даже не взяли букет.

И тогда Он разозлился!

И тогда Его Тень сгустилась и приподнялась.