Темные отражения. В лучах заката

– Похоже, Ли много о нем рассказывает? – И, не дожидаясь ответа, Коул заговорил снова. – Ага, наш настоящий папаша… этот мужик… тупой, как пробка, и подлый, как змея. Не слишком хорошее сочетание. Я все еще иногда представляю себе, как найду его, вломлюсь в его старый дом и все там спалю.

– Лиам только один раз упоминал о нем, – проговорила я, стараясь не выдать своего любопытства, хотя меня так и подмывало засыпать Коула вопросами. Это была та часть жизни Лиама, которой тот не хотел делиться. И какой бы ужасной она ни была, мне все же хотелось чтобы он поделился этими воспоминаниями со мной. – Когда вышел из себя.

– Хорошо, надеюсь, это означает, что он половины не помнит. Этот мужик… он был чудовищем. А стоило ему разозлиться, он превращался в настоящего дьявола. Так что один из нас был просто обречен оказаться тем яблоком, которое падает недалеко от яблони. Знаешь, я часто задумывался: зависят ли наши способности от того, что уже есть внутри нас. И этот огонь – это его гнев. Это ярость моего отца.

Я понимала, что это ничего не изменит – по крайней мере, мне слова ободрения никогда не помогали, но я должна была это сказать. Я должна была сказать это ему.

– Но ты – не чудовище.

– А разве чудовища не извергают огонь? Разве они не сжигают дотла королевства и страны? – Коул криво улыбнулся. – Ты же и сама себя так называешь, разве не так? Неважно, сколько раз другие скажут тебе, что это неправда, ты видела доказательство. Ты не можешь доверять себе.

Я откинулась на спинку сиденья. Неужели и он так же отчаянно мечтал об исцелении, как все мы?

– Тебе же плевать на лагеря… да? – спросила я. – Дело в противоядии.

Парень сглотнул – кадык его дернулся.

– Отгадала с первой попытки. Можешь спокойно считать меня сволочью.

– Почему? Потому что ты не хочешь вот так вот страдать? – бросила я. – Потому что ты хочешь быть нормальным?

– А что такое «быть нормальным»? – вскинулся Коул. – Не думаю, что кто-то из нас помнит, каково это.

– Отлично, – не отступала я, – тогда потому, что ты хочешь вести жизнь, в которой не будет всей этой хрени. Для меня это лекарство дороже воздуха. Я никогда не привыкну. Я никогда не позволяю себе думать об будущем, но сейчас это желание сильнее меня. Я так хочу этой свободы! Но кажется: чем больше я делаю, пытаясь ее обрести, тем дальше она оказывается от меня.

Коул потер лицо рукой и кивнул.

– Иногда мне кажется, что так тоже можно жить. …Забываешь, потому что какое-то время получается справляться: тебя сбивают с ног, а ты поднимаешься. Но теперь это становится сложнее, ведь так?

– Да. – Я впервые признала это. И в этом «да» не было надежды, как не было ее и во мне самой.

– Я знал, что все равно поднимусь. Тут другое. Я боюсь, будто однажды я просто… взорвусь. Вспыхну. И уничтожу всех, кто мне дорог, потому что во мне все время кипит гнев и я ничего не могу с этим сделать.

Коул вытянул перед собой руку, ожидая, что пальцы сведет очередной спазм. Когда этого не случилось, он посмотрел на Клэнси.

– Их держали взаперти в этих белых комнатах. Свет горит круглые сутки, а еще голоса. Они звучат днем и ночью и твердят всякое дерьмо, типа «ты дурной, признай, что ты не такой, мы тебя исправим». Они причиняют боль детям – по-настоящему причиняют боль, снова и снова. Это было… когда я это увидел, то выдержал с трудом – а я не из тех, кого легко выбить из колеи. Неужели это… на самом деле? Или он все это придумал?

Мои руки крепче сжали руль.

– Клэнси мог внедрить в твое сознание любой образ, какой захочет. Только я думаю, что правда настолько ужасна, что ему и не нужно было ничего добавлять.

– Не знаю, что бесит меня больше: то, что делали там с детьми или что нашли способ, как запереть внутри них огонь. Вот это полное дерьмо, Конфетка. Какого дьявола… – Коул тряхнул головой. – Если он еще кому-то скажет, если скажет Лиаму, что мне тогда делать? Любой постарается держаться от меня подальше.

– Он этого не сделает, – пообещала я. – Сколько еще этого добра у тебя есть?

Коул расстегнул сумку.

– Еще три дозы.

– Тогда Клэнси будет в отключке, пока мы не доберемся до Ранчо и не поместим его в безопасное место, – кивнула я. – Мы будем постоянно держать его в изоляции, и взаимодействовать с ним буду только я.

– Убить его было бы проще. – Коул произнес это без гнева или ярости, и, может быть, именно поэтому я сразу поверила в его искренность. Просто холодный, безжалостный прагматизм. Было жутковато наблюдать, как с такой скоростью менялся его настрой.

– Нельзя, – ответила я ему, используя один из его собственных аргументов: – Клэнси по-прежнему единственный знает, где его мать. И пока мы не узнаем, где она, у нас связаны руки. Мне нужно это лекарство. Чем бы это ни оказалось, оно мне нужно. Я ненавижу Клэнси, может, сильнее, чем кого-либо еще. Но еще сильнее я ненавижу такую жизнь. Я ненавижу думать о том, что этому не будет конца.

Коул снова повернулся к окну, за которым мелькали нечеткие картинки сооружений.

– Тогда мы с тобой, Конфетка, должны понять, как опережать на шаг монстров, которые в нас живут.

Я кивнула. И у меня сдавило горло – от желания заплакать, от удивления, что я наконец-то встретила кого-то, кто понимает. Кто боролся не только со всем и всеми вокруг, но и с самим собой.

– Ты уверена, что это не кошмарный сон? – тихо спросил он. – И что однажды мы все-таки проснемся?

Я посмотрела вперед на дорогу, на то, как пыль, которую приносил из пустыни ветер, покрывает ее блестящей пленкой – золотистой, хотя солнце давно скрылось за серыми облаками.

– Уверена, – через некоторое время кивнула я.

Потому что те, у кого есть мечта, всегда просыпаются, оставляя своих чудовищ позади.

Глава четвертая

Громыхнул гром, и сразу же закапал дождь. Мы как раз выехали из Мохаве, небольшого городка у подножия скалистых гор. Вдалеке, на острых вершинах, обозначились первые проблески зеленого.

– Гостиница «В те времена». – Коул показал на небольшую двухэтажную постройку, приютившуюся на углу. – Заедем туда. Нужно добыть ребятам новую машину, да и эту тоже сменить.

Жизнь уже давно покинула этот город. Здания, дома и магазины пришли в упадок – заботиться о них было некому. За время наших скитаний я уже привыкла к таким картинам, и меня не охватывал ужас при виде пустых детских площадок, свежих могил на кладбищах, запертых и заколоченных домов. Даже Калифорния под управлением Федеральной Коалиции, а не правительства США, оказалась уязвимой перед новой реальностью экономических неурядиц, с которыми с трудом справлялись остальные штаты.

– Возможно, кто-то здесь все же остался, – возразила я, – чтобы присматривать за этим местом.

– Посмотри на машины, – возразил Коул. – Они покрыты грязью. Значит, уже давно здесь стоят. К тому же я не заметил никакого движения ни в окнах отеля, ни на его территории. Паркуйся. Заезжай вон туда, поближе к серой «Тойоте».

Я заглушила двигатель, а Коул убедился, что Клэнси по-прежнему без сознания и надежно связан стяжками. Пока он осматривал машины в поисках той, чтобы завелась и была заправлена, я выбралась с водительского места и торопливо зашагала к кузову, чтобы отвязать брезентовый тент. Все трое одновременно зашевелились, моргая от тусклого солнечного света.

– Привет, – сказала я, поддерживая Лиама за руки, чтобы помочь ему слезть на землю. – Ты в порядке?

Кивнув, Лиам благодарно сжал мое плечо, метнувшись к Толстяку.

– Толстяк… погоди… вот черт, приятель…

Без очков парень вообще ничего не видел и, споткнувшись о выбоину в асфальте, упал, а Лиам не успел его подхватить. Протянув Толстяку здоровую руку, чтобы тот поднялся на ноги, Лиам потащил друга за парковку, и они исчезли за углом отеля. По тому, как быстро и ничего не объясняя, парни ушли, стало понятно, куда они так торопились.

– Ехать спереди было так же классно, как сзади? – спросила Вайда, спрыгнув с кузова, и потянулась, захрустев суставами.

– Никто никого не убил, – ответила я. – А ехать в кузове было совсем ужасно?

– Не-а, – пожала плечами Вайда. – Хотя, конечно, не слишком удобно и холодно. Однажды ты очень резко повернула, и Бабуля случайно распустил руки. Каждый раз, когда я об этом упоминаю, у него такой вид, что он вот-вот умрет от стыда. Короче, я собираюсь выжать из этого все, что можно.

– Тебе обязательно это делать? – с упреком спросила я.