Непримиримые 4

– Ахах, малыш, – охрипло смеётся Селивёрстов, – проглатывала и облизывалась.

– Не путай меня со своими шлюшками. Зуд прошёл?

Повисает щекотливая пауза. Глупо полагаю, что соседа уже за спиной нет, но зря надеялась…

– Ещё раз так сделаешь, – суровеет его голос, нарушив безмолвие. Щиплет за ягодицу, да так, что едва не всхлипываю от боли и унижения, но мне, чтобы не выдать чувств, приходится застыть каменным изваянием. – Воспользуюсь столь лакомым предложением и натрахаюсь вдоволь!

Не зная, куда деться, опускаю глаза и собираю новый коктейль:

– Можно подумать, до сего момента отказывался, – выговариваю обиженно, запоздало понимая, что выдаю свои чувства.

– Ревнуешь? – в голосе соседа проскальзывает тёплая надежда.

– Не смеши, – тихо шиплю, стараясь уколоть как можно больнее. – Было бы кого…

– Не ревнуй, – нежно, – но на ус мотай, – строже.

– Вот ещё! – давлюсь негодованием. – Плевать мне, с кем ты…

– Я предупредил, – мрачно, с угрозой. – А чтобы проверить, насколько тебе плевать, фотоотчёт сделаю и пришлю.

– Больной! – угрюмо и пристыженно.

– Зато честный в своих желаниях, а ты, малыш, жуткая лгунья стала. До меня поздно дошло, что трусики твои влажными были. Кровь? Неа… Закономерно появился вопрос, откуда влага, если в тебе тампон?

Напрягаюсь, будто воришка, пойманный на краже.

– А что не так? Женская уловка… и ведь сработала…

– Тебя в данный момент спасает то, что в комнате люди, а так бы я тебя уже имел, прогнув на стойку, – чеканит с таким пылом, будто уже хозяйничает во мне, подчиняя звериному ритму страсти. Нарочито медленно втягивает мой запах, так плотоядно и чувственно, что забываю дышать.

В долю секунды нить, позволяющая сдерживать эмоции, обрывается. Резко и оглушительно. Меня прошибает жаркой, удушливой волной смущения, страха, волнения, желания… ожидания… Первобытного, дикого, жадного, посасывающего, образующего в животе топь, которую жизненно необходимо чем-то заполнить. И желательно твёрдой, пульсирующей, горячей плотью… мерзющего провокатора – змия-искусителя Игната.

– Что-то мне подсказывает – ты потекла, зажигалочка, – до отвращения самоуверен в произведённом эффекте сосед. И ведь, гад такой… прав! – Хочешь знать, что бы я потом с тобой сделал?

«Нет!» – истерично вопит разум.

«Да!!» – истомой расползается по венам желание.

«А лучше сделай!!!» – требует низменная и совершенно разнузданная часть моего нутра.

Под стать качелям собственных желаний и эмоций, не то киваю, не то трясу головой, стыдливо понимая, насколько нелепо и в то же время откровенно реагирую.

– Аха-ха, моя невинная порочность, – затапливает рассудок мягкий смех Селивёрстова. – Я так и подумал. Для начала, испорченная девчонка, выпорол бы твой зад до красных отметин и синяков. А чтобы закрепить урок, всадил без предварительных ласк и игр, и вколачивался так, чтобы выбить дурь из твоей умной головушки.

В животе уже не топь – чёрная дыра, разрастающаяся с пугающей скоростью. В голове под грохот слетевшего с катушек сердца мирно звучит чарующий голос Игната, нашёптывающий жуткие непристойности, от которых меня лихорадочно растапливает. Точно гипноз, утягивающий в другую реальность безотчётной похоти, существующую параллельно с моей – выдержанной и здравомыслящей. Отключает разум и обостряет эмоции, ощущения до невероятной степени оголённого нерва.

Зато насекомыши вроде сдохли…

Или, скорее, эволюционировали в нечто не имеющее названия, оставив меня наедине с жуткой правдой – я так хочу гадского Селивёрстова, что готова наплевать на толпу в комнате, на страх раскрыться перед Лиангом и потерять Игната, что сейчас банально покажу слабость и сама взмолюсь взять меня прямо тут!

– Затем проверил бы на прочность и удобство бар – усадил тебя и трахнул, позволяя принимать меня так глубоко, что искусала бы губы в кровь.

Перед глазами плывёт. Дыхание сбивается: то и глотка не могу сделать, то хватаю ртом воздух жадно и порывисто. Колени дрожат. Перед глазами ужасающая канитель эротических картинок, которые услужливо подкидывает сосед, совершенно потерявший страх и явно получающий удовольствие от происходящего.

Бесстыжий сосед вопиющей распущенности!!!

– А потом, – продолжает литься наркотический раствор в рассудок, раскаляя кровь до наибольшего градуса фотосферы, – на каждом диване этой грёбаной комнаты заласкал бы губами и языком до полного твоего сумасшествия. Пил бы с тебя твоё алкогольное пойло, зализывая твоими соками и заставляя стонать так громко, что за пределами чил-аута все бы точно знали, кто, с кем, и что делает…

Тело становится чувствительным, обнажая каждый нерв. Я горю, точно в пожаре – каждая клеточка на грани расщепления. Грудь набухает, соски упираются в ткань и требуют немедленной свободы и… ласк! Игната!

Любых!!!

Нежных, наглых, робких, грубых… даже таких болезненных, что выла бы… Плевать!!! Лишь бы коснулся… лишь бы осмелился! Лишь бы взял!!!

Внизу живота стягивается тугой узел, а между ног томительно сосёт. Изнывает от пустоты и желания. В глотке невероятная сухость, зато в трусиках… так влажно, что от стыда прикусываю губу – может, хоть как-то, через боль смогу вернуть себя себе!

– На полу заставил бы извиваться подо мной и вымаливать разрядку, царапая мою спину когтями и оставляя укусы на моем теле… И конечно не пропустил бы ни одной стены… Вколачивался бы в тебя с остервенением дикого зверя, чтобы сознание потеряла от переизбытка оргазмов. О, да, затрахал бы… так, что незатейливая вереница оргазмов предыдущей ночи показалась бы слабым отражением феерии испытанного экстаза.

Продолжаю усиленно жевать губу, стискивая край столешницы, подавляя безудержные всхлипы и охи, что давно сотрясают тело.

– И заметь… ни одного поцелуя ты бы у меня не получила. Ни одного!!! Почему? Не заслуживаешь! Ты же плохая девочка! А плохие девочки не достойны таких интимных ласк. Даже если бы в ногах валялась и молила. Но твой рот… искусанные губы, жаждущие внимания, я бы проучил. Поэтому, закрепляя эффект – всадил бы тебе в рот по самые гланды и позволил отсосать, проглотив всё до последней капли!

Никогда бы не подумала, что такая жуткая словесная грязь может звучать так… аппетитно, подаваемо, словно крутая реклама дорогущего, редкого десерта, раскошелься на которое – наслаждение получишь гарантированно.

– Я бы не позволила, – смутно различаю свой голос.

– Позволила, – насмешливо категоричен Игнат. – И получала бы такое удовольствие, которого ни с кем не испытаешь. Никогда! Так что помни об этом, когда будешь ложиться под другого.

– Я не такая…

– Уверена? – с непонятной злостью и толикой сомнения.

– Да!

– В этом себя и других убеждай, а я-то знаю, какая ты… со мной… подо мной.

Без единого прикосновения, только похабщиной на интимной частоте, Селивёрстов безапелляционно доказывает, что знает моё тело и мои непристойные мысли даже лучше меня! А что ужасней, не скрывает гнусного мнения о моей распущенности в момент близости с ним!

– Жаль без нежности… – голос мой, и в то же время нет. Глухой, чуть слышный, дрожащий.

– Ей я тебя в следующий раз доконаю, – многообещающе развратно. – Ну что, милая, – его голос под стать моему – неровный, охриплый, разгорячённый, – думала, только ты умеешь заставлять кипеть от возбуждения? Как там в трусиках?.. Хоть выжимай?.. Мда, тампон был бы как нельзя кстати, – продолжает глумиться сволочь за спиной. – А ты попроси, и пока толпа занята трепом, я тебя за пару фрикций пальцами доведу до разрядки, уверен, ты уже на грани… Ну а если взмолишься, -сглатывает натужно, подавляя собственные страсти и желания, – то плюну на всех, и членом. Иришка-а-а-а, – мурчит едва слышно, каким-то крышесносным тембром. – Пф, – жаркое дуновение долетает до оголенной спины.

Ожившие мурашки мутируют в неизвестный природе подвид остро чувствительных насекомых, обитающих на коже человека. Крупных, щекотливых, озабоченных тварей, с повышенной степенью подлости и склонностью к гнусному предательству. Дружной толпой несутся по позвоночнику, ныряя в интимную зону. По телу мелкий расщепительный разряд прогуливается – укол в голову, грудь, живот, ноги – их подкашивает. Судорожно хватаюсь за столешницу и сдавленно всхлипываю, с омерзением понимая, только что испытала микро-оргазм лишь от голосовых вибраций соседа и его дыхания.

Мне так плохо становится, что едва слёзы не пускаю. Неясным сознанием и мутным взглядом обвожу помещение, к своему счастью отметив, что на нас с Игнатом никто не смотрит.

– Пошёл, – через не могу открываю рот, – к чёрту! – грубо, зато решительно и плевать, что сквозь зубы.