Душа без печати Бога

Оставляя кровавые раны,
Множил людей с дырами, кормил отравой…
Многих испортил лестью, некоторых ударом в спину.
Те, кто выжил, не смог вынести пустоты, в безверии сгинул.
Стонали ночами от невыносимого удушья
Люди обобранные, обворованные на души…
– Эй! Человек без души, верни мою сущность!
Верни веру в людей и легкость в насущном.
Ты ушел, так и не закрыв дверь, унес мой брелок с ключом.
Забрал черствый хлеб и банку с вареньем…
Вынес, все что мог, вытравил смех и веселье.
Гналась за тобой с оголенным мечем,
Но споткнулась о наваждение…
И так глубоко упала, что ни подняться, ни согреться…
Стой! человек без души, вот забери мое сердце —
Оно не может жить без души, а тебе в мою не одеться!
Ты забирай себе, все что осталось ни с чем,
Все, что спуталось и помялось, я постелю себе другую постель
Глубоко в земле, без простыней, подушек и одеяла.

Внимание

Мы желаем быть ближе возможности вовремя остановиться,
Не стать частью массовой увлеченности, хаотичным ритмом.
В экстазе пустословия разгоняемся по полной,
Однозначно не попустит, придется искать чистые волны.
Притираемся боком да боком, дыры и ссадины
Нет уже мест гладких и ровных, лишь ямы да впадины…
По прямой бы пуститься, да петляют дороги,
Обойти, обползти, но сплетены в одно тугим рогом…
И уже пустота, вместо сказанного ранее.
Знать бы заранее всю эту конфитель,
И уметь во время переключать внимание.

Рукой опираясь на Бога

Жизнь проведет черту, порогом разделит поле.
Пожелтеет картина в углу, пылью покроет шторы.
В полях моей памяти нет нити длинной и ровной,
Она лунной дорогой бредет за своей тенью ломкой.
В уголке моей памяти нет больше мест,
Все завалено старым хламом…
Только на снимке чужое лицо
С твоими глазами и новым шрамом.
Ты замолчишь, – в молчание есть спасенье,
Осунешься, сморщишься, что ж…
Твой выбор, пойти за сомненьем…
От всего что было, останутся лишь несколько нот,
Картина с вареньем и голубями, перо, чернила и черный кот.
Портрет молодой, красивой мамы, не отправленные письма отца.
Поношенные игрушки, два пистолета и старая гильза одна.
Красивые ровные ракушки…
Ни имен, ни мест, конкретных… только тени в безмолвии постигают
Сколько дней и ночей я одиночество принимала,
Сколько тысяч длинных дорог под моими ногами промчалось,
Что бы вернуться в родной чертог и найти ничего – пустоту, рваную рану.
Сколько всего поведать, привезти! Сколько подарков и сильных мыслей.
Но теперь только пыль веков на дверях свинцовых виснет.
То ли птица кричит, то ли девчонка стонет,
То ли память стоит и ждет, в какой-то нелепой истоме,
Там, в глубине воды, в которой нет отражений
И во мгле могил ни отсветов, ни движений.
Мир стал пустым, раздробленным и суровым.
Швы стерлись до дыр, оголяя тело сухое.
Разошлись на кусочки ровные и ломкие половинки.
Больше уже ничего не припишешь этой картинке.
Вместе где были мы и когда избегали печали.
Как это было тогда, еще до нас, в самом начале,
Еще до ровной черты, до проклятого срока.
Как в глубине безначалия, рукой опираясь на Бога.

Рубашка

Покрывало небо своим звездным валиком,
Все, что без путей, оказалось совсем маленьким,
Совсем недосказанным и ветренным.
Глупым и слепым, как сама посредственность.
Не ровным и без прикрас, где-то в середине пустоты.
С маленькой не запертой дверцей у кромки зари.
Я замотала дыру под названием сердце
И завязала в узел мокрое полотенце,
Вытирая то, что стекало с петель, не запертой узкой дверцы.
Ты не откроешь ее, пусть душа на распашку.
Тихо прийдешь в тот дом и заберешь рубашку,
Запирая всю наготу, шепот и ласки
О том что было у нас останутся лишь затертые сказки.
Все неважно, только звезды слабо мерцают
Мерзнут в своем, одиночество примеряя,
Окутывая своим сиянием слабым
Все, что ушло без причины и следствия, кануло к адам.
Слова что срубали с плеча и тыкали в клоаку,
Потерявших пути и терпящих бедствие.
Брошенные с горяча, как топор в след уходящему, мертвому
Я не отрекусь от себя, не стану зализывать раны,
Буду ее беречь и поправлять исправно.
Просто останусь в своем совсем бесчеловечном,
Только бы живой, пусть на миг быстротечный.

Пороги «я»