Виринея, ты вернулась?

Глава 29

Руслан упросил Дашу заезжать к нему через день. И хотя в небольшой избушке, надежно скрытой в глухом лесу, было все, что требуется для жизни, молодому человеку все равно было не по себе.

– Кому пришло в голову построить здесь дом? – эмоционально спросил он Дашу, когда они наконец добрались до места назначения, порядочно пропетляв среди болот. Пару раз ему даже казалось, что он сейчас задохнется от вони и смрада, но Даша уверенно шла вперед, и Руслану было стыдно демонстрировать свою трусость.

– Тем, кому не нужно было излишнее внимание, – спокойно пояснила Даша, когда они добрались до избушки. Та была оснащена бронированной дверью и выглядела весьма надежно – хозяйка не соврала, говоря о том, что если Руслан не будет высовываться наружу, то ему ничего не грозит.

– Как же неделю без прогулок? – заколебался он, входя вслед за Дашей в дом. Та резко повернулась и посмотрела Руслану в глаза – он даже отшатнулся от полыхнувшего в них безумия.

– Разрешите вам кое-что напомнить. Вы приехали не в санаторий-профилакторий, а на работу, за которую вам более чем щедро заплатят. Поэтому проживете неделю без вылазок. Знаете, говорят, Эмиль Золя всегда зажигал свечи, когда писал свои книги, чтобы те сжигали кислород в комнате. Полагал, что в таких условиях его мозг работает лучше. Почему бы вам не воспользоваться методом классика?

– Зажигать свечи? – растерялся Руслан и даже сделал шаг назад, жалея, что ввязался в эту глупую затею: ночь, лес, болота, избушка на курьих ножках и чертовски красивая женщина, похожая на ведьму. Даша словно прочитала его мысли и улыбнулась:

– Не бойтесь. Вам здесь ничего не грозит. Просто сосредоточьтесь на работе, и все будет хорошо.

Руслан молча кивнул и прошел в избушку, осмотрелся по сторонам: действительно смахивает на ведьмовское логово. Какие-то травы, настойки в стеклянных банках, полотняные мешочки со сборами.

– Только курьих ножек не хватает, – пробормотал он.

– Что? – не расслышала Даша.

– Говорю, если можно, привезите мне яблочный сок и минеральную воду с газом. Очень люблю шорле: это я в Германии пристрастился.

– Мне все равно, – обрубила его Даша. – Сок в холодильнике, – она махнула рукой в сторону подпола, в который вел откинутый посреди комнаты люк. – Минеральную воду я вам привезу. Там, внизу, стоят инструменты и материалы. Всего доброго.

Даша направилась к выходу.

– А ключ вы мне оставите? – окликнул ее Руслан.

– Он вам не понадобится. Я буду у вас послезавтра. – Даша вышла и захлопнула за собой дверь.

– Может, все-таки лучше оставите? – прокричал Руслан сквозь приоткрытое окно.

– Работайте, не отвлекайтесь, время уже пошло, – не оборачиваясь, заявила Даша и направилась обратно по лесной тропе. Руслан обреченно вздохнул и на следующие сорок восемь часов погрузился в работу, молясь, чтобы странная женщина его не обманула.

Но Даша сдержала свое слово и сегодня привезла Руслану минеральную воду без газа. Как обычно подрулила к поляне и замерла: посреди лужайки стояла машина. Даша даже опешила: сюда никто не смел заезжать кроме нее самой. Разве что… Она потрясла головой, отгоняя нелепую мысль. Вышла из машины, взяла сумку с минеральной водой и направилась к избушке. В последний момент остановилась и сфотографировала номерной знак машины: надо будет попросить знакомых проверить, кто посмел нарушить покой проклятого леса.

Глава 30

Первый урок прошел спокойно. В классе было довольно много детей, но Оля безошибочно выделила лидера – Сашку. Как она ни старалась, она не могла понять, что с ним не так. Парень выглядел странно: часть лица будто бы не двигалась и говорил он со странным шипением. И еще он не улыбался. Совсем. Но это не лишало его привлекательности. Скорее, наоборот. Сашка был безусловным школьным авторитетом. К каждому его слову прислушивались.

Рядом с ним постоянно крутилась симпатичная девочка с длинными волосами – Вероника. Его девушка, которую он время от времени одаривал вниманием. С Олей Сашка пока не разговаривал, просто присматривался, но она чувствовала смутную угрозу, исходящую от него. Неужели история с Тимуром повторится? Ей стало плохо от одной мысли об этом.

Сегодня мама разрешила ей надеть коричневое платье и накинуть легкое пальто. В первый день Оля распустила волосы, и ей самой понравилось собственное отражение в зеркале. Вместе с мамой они пришли в школу, занесли свидетельство о рождении секретарю директора (сама Мария Семеновна отсутствовала по причине болезни). Учитель биологии, Антонина Петровна, не показалась Вере знакомой. Тучная, фигуристая дама под сорок, одетая в немного старомодный костюм: юбка-карандаш ниже колен и приталенный пиджак из черной синтетики, отороченной неким подобием атласа. Под ним – белая блузка, поверх которой красовалась мощная золотая цепочка. Туфли на практичном низком каблуке. Короткая стрижка, невнятного цвета глаза и отчетливые признаки увядания на еще не старом лице. При кратком разговоре Антонина Петровна постоянно отводила глаза и комкала в руках носовой платочек. Вначале Вера насторожилась, но потом списала все на неловкость перед «городской». Поцеловав дочь в макушку и пожелав ей хорошего дня, она отправилась домой – работы с садом был непочатый край, вчера ей удалось расчистить лишь один угол. Вера планировала посвятить сегодня весь день растениям.

Еще до начала первого урока к Оле подошли познакомиться новые одноклассницы – Катя и Ира. Задали ни к чему не обязывающие вопросы. Оля отвечала сдержанно и вела себя как молодая кошка, которую привели в незнакомый дом: ко всему присматривалась и принюхивалась. Но девочки ей понравились, и она понадеялась, что у нее появится шанс на настоящую дружбу.

Вторым уроком была биология. Олю немного расстроил вид самого кабинета: одинокое пособие, висящее на стене и рассказывающее о цикле превращения гусеницы в бабочку, побитый жизнью и поколениями учеников скелет в углу кабинета – ничего общего с ее старой школой, где почти на каждом уроке они проводили какие-то эксперименты, работали с микроскопами и даже ставили опыты на мышах. Биология была любимым Олиным предметом, в котором она ощущала себя как рыба в воде. В старой школе они уже прошли анатомию и перешли к изучению генетики, которая неимоверно заинтересовала Олю. Поэтому первые же слова Антонины Петровны ее разочаровали:

– Откройте свои учебники на странице шестьдесят четыре. Тема урока – «Иммунитет». Пишем в тетради: иммунитет – это совокупность защитных механизмов, которые помогают организму бороться с разными чужеродными факторами. Есть два вида иммунитета: врожденный и адаптивный.

– А также естественный и искусственный, – прошептала Оля, не обратив внимания на то, что учитель сделала паузу.

– Что? – не поняла Антонина Петровна, не расслышав ее слова.

Оля смутилась.

– Извините.

– Нет, повтори, что ты сказала? – В голосе учительницы вдруг послышались истерические нотки. – Встань, когда с тобой разговаривают.

Весь класс замер. Сгорая от стыда, Оля встала со своего места.

– Повтори, что ты сказала? – потребовала Антонина Петровна.

– Извините, я просто подумала, точнее… Обычно есть еще одна квалификация – естественный и искусственный иммунитет. То есть врожденный и тот, что мы приобретаем вследствие вакцинации.

Антонина Петровна вцепилась в платочек, который так и продолжала держать в руках. Поджав губы и сузив глаза, она прошипела:

– Ты что, думаешь, что ты умнее преподавателя?

– Нет, что вы, – опешила Оля, – я просто машинально…

– Что «машинально»? Кто вообще в пятнадцать лет интересуется видами иммунитета?

Оля опустила голову и глубоко вдохнула, чтобы не разрыдаться.

– Извините, – прошептала она.

– Садись, – царственно кивнула Антонина Петровна. И еле слышно добавила: – Ведьмино отродье.

Оля резко подняла голову и уставилась на преподавательницу. Глаза позеленели от подступивших слез, медное золото волос обрамляло обескровленное лицо. Учительница вздрогнула, но попыталась взять себя в руки.

– Продолжаем. – Антонина Петровна взглянула в конспект: – Выделяют центральные и периферические органы иммунной системы…

Дальше Оля не слушала, просто машинально записывала то, что бубнила Антонина Петровна, а сама думала о своем. Слова учительницы не выходили из головы. Она готова была поклясться, что та назвала ее ведьминым отродьем, но почему? Как ей в голову такое пришло? Неужели позвонила в ее старую школу? Но ведь она не знает, откуда они приехали, мама ничего не говорила. Возможно, ей это просто послышалось. К концу урока Оле почти удалось убедить себя в этом. Однако стоило прозвенеть звонку, как все ее убеждения разлетелись, словно замок из песка от удара волны. Девочки, еще недавно пытавшиеся наладить с ней контакт, схватили рюкзаки и вылетели из класса как ужаленные. За ними потянулись мальчики и Вероника, тщетно попытавшаяся увести за собой Сашку. Но тот не двинулся с места и задержал на Оле пристальный взгляд:

– О чем это биологичка?

– Не знаю, – быстро бросила Оля и схватила сумку, перекинув ее через плечо. Нет, проблема была не в школе – проблема была в ней самой. Ей везде будет плохо, ее везде будут ненавидеть, потому что с ней что-то не так.

– Вы чего сюда приехали? – Сашка последовал за ней, хватая на ходу рюкзак и не обращая внимания на развязавшийся шнурок. Парень был похож на чучело, установленное по чьей-то странной прихоти посреди изысканного сада. Удивительно некрасивое и асимметричное лицо, выворачивающиеся при разговоре губы, худощавое подростковое тело. И все это упаковано в одежду от лучших итальянских и американских дизайнеров.

– Надо было, – отрезала Оля. Ей хотелось, чтобы мальчик оставил ее в покое. Вообще все оставили в покое. Еще хотелось к маме, домой, но она была уверена, что мама не обрадуется, если она в первый же день сбежит из школы.

– А кто твои родители? – проявил настырность Сашка, немного ускоряя шаг и перекрывая Оле пути к отступлению.

– Слушай, что ты ко мне прицепился? – Оля резко остановилась, и парень чуть не налетел на нее.

– Ну не каждый день у нас «ведьмины отродья» в школе появляются, – пробормотал Сашка.

– Заткнись, – тихо прошептала Оля. Значит, все-таки не почудилось. Но как они могли узнать о том, что случилось с Тимуром? Может, сюда позвонили из предыдущей школы? Оля почувствовала, как у нее подкашиваются ноги. Она покачнулась и схватилась за голову.

– Ты в порядке?

Оля, ничего не отвечая, сделала шаг в сторону, проскользнула мимо Сашки в дверной проем и пустилась бежать.

– Эй, ты куда? У нас еще инглиш! – крикнул ей в спину Сашка, но Оля его уже не слышала. Она уходит из школы, прямо сейчас. Больше ошибок она не совершит. Никаких закрытых помещений: туалетов, кладовок, укромных местечек. Никаких игр в прятки со смертельной опасностью. Она вырвалась на улицу и побежала по направлению к главной улице. Там, за домом из желтого кирпича, украшенным резными зелеными наличниками, начиналась их маленькая улочка под романтичным названием «Вишневая». Оля быстро пересекла главную улицу, не встретив ни единого человека по пути, и свернула к дому. Задыхаясь, пробежала несколько сот метров, толкнула калитку и очутилась в саду.

– Мама!

За те несколько часов, что дочь пробыла в школе, Вере удалось завершить большой кусок работы: она выкорчевала старые ягодные кусты, оставила лишь молодые побеги и подвязала их. Избавилась от мертвых веток деревьев, побелила стволы, старательно замазывая раны, нанесенные зайцами за то время, что за садом никто не ухаживал. Ей удалось проредить заросли и очистить для прохода тропинку, ведущую от калитки в глубь сада. Саму калитку она ошкурила и собиралась заново покрыть краской, чтобы придать ей более или менее пристойный вид. Работая, она разговаривала с каждым деревом, словно со старым знакомым, с которым не виделась много лет. Отчасти это соответствовало действительности, ведь именно деревья были ее лучшими друзьями в одиноком детстве. С ними рядом всегда было спокойно и хорошо: они ничего не ждали, не требовали и не осуждали. Росли на радость Вере и каждое лето и осень плодоносили, даря ей лучшее из того, на что были способны. Яблоня и груши разрослись вместе со старой вишней, а вот абрикос, похоже, отжил свой век. Если не зацветет, надо будет его заменить. Солнце пригревало. Она сняла кофту, оставшись в футболке с коротким рукавом. Слипшиеся светлые волосы прилипли ко лбу, но Вера не замечала никаких неудобств – ей было хорошо. Из состояния нирваны ее вырвал оклик дочери. Бросив секатор, Вера кинулась к калитке:

– Оля? Что случилось?

– Мама, меня опять назвали ведьмой! – задыхаясь, прошептала Оля. Глаза наполнились слезами, на бледных щеках две багряные полоски – в последний раз у дочери на щеках был такой румянец, когда она болела пневмонией.

Вера откинула волосы со лба и наконец почувствовала, что вспотела.

– Ты о чем? – осторожно поинтересовалась она.

– Антонина Петровна назвала меня ведьминым отродьем! – Оля кинулась к Вере, абсолютно по-детски ища в маминых руках спасенье. Вера крепко обняла дочь и поцеловала в макушку. Мысли заметались, как обрывки старой газеты, раздуваемые ветром в разные стороны: отдельные слова, оборванные заголовки, разрозненные картинки.

– Ну-ну, тихо, успокойся. Расскажи мне, что произошло. – Приобняв дочь, Вера попыталась увлечь ее в дом, но девочка не сдвинулась с места.

– Нет, я не пойду. – Она снова начала задыхаться.

Вера отстранила дочь от себя, взяла ее лицо в руки и попыталась посмотреть в глаза.

– Вдохни, выдохни и расскажи, что случилось?

Оля глубоко вдохнула и принялась путано объяснять:

– Вначале все было нормально. Я даже познакомилась с девочками из класса, потом началась биология, и учительница стала диктовать конспект. Мы проходим иммунитет, и она назвала только два его вида, я думала, она продолжит, ну и тихо сказала, что есть еще два.

Вера с трудом подавила вздох. Это ее вина, ей следовало бы объяснить дочери разницу между лучшей городской гимназией, где учеников поощряют высказывать свое мнение, и сельской школой, где учитель царь и бог и ученики не имеют права открывать рот, пока их об этом не попросят.

– И что? – поторопила она дочь.

– Она… она сказала, что я ведьмино отродье. – Оля наконец посмотрела на мать и заметила, что с той что-то произошло.

Она не могла точно сказать, что именно изменилось, но мама была не такой, как всегда. На какую-то долю секунды ей стало страшно, и Оля отшатнулась. Вера не заметила движения дочери, она была погружена в себя. Впервые за семнадцать лет она пожалела о своем решении больше никогда не применять дар. Она могла бы за пару часов свести эту Антонину Петровну в могилу за то, что та посмела так обойтись с ее дочерью. И самым страшным было то, что Вера этого хотела. Слова заклинания и вся последовательность действий моментально всплыли из глубин подсознания, где были тщательно похоронены, запечатаны, законсервированы и, казалось, забыты навсегда. Но, очевидно, некоторые вещи просто прошиты в ДНК. За несколько секунд Вера изменилась даже внешне: скулы заострились, глаза впали, стали глубокими, сменили цвет со светло-голубых на почти черные – зрачки расширились до предела. На руках проступили вены.

– Помогите, пожалуйста! Помогите! – Петр ворвался во двор, как огромный ледокол, подминая под себя обрезанные ветви и садовый инвентарь. Увидев Веру, он на какую-то долю секунды почувствовал невероятное облегчение, почти сразу же сменившееся шоковым состоянием.

Соседка вовсе не походила на ту женщину, которая вчера гостеприимно угощала его супом на крошечной кухне. Глядя ей в глаза, Петр почувствовал, как по коже пробежали мурашки, а волосы на голове встают дыбом. Он сделал шаг назад. Вера тряхнула головой, переключая мысли с глупой учительницы на Петра. Наваждение рассеялось. Перед ним снова стояла невысокая симпатичная блондинка, вопросительно смотревшая на него.

– Что случилось?

– У вас… у вас есть телефон? – Петр провел рукой по лицу, отгоняя страшную картину. Ему показалось, ну конечно же. Вот Вера, такая, как обычно, и она может помочь. Единственная, кто сейчас может им помочь.

– Вызовите «Скорую»! Пожалуйста.

– Телефон внутри. – Вера направилась в дом, Петр и Оля последовали за ней. – Что случилось?

– Это Настя… Она рожает, я принимал роды, но что-то пошло не так. – Голос Петра дрогнул.

Вера быстро зашла в сени, отметив, что дочь, забыв о собственных волнениях, последовала за ней. Ситуацию с учительницей она обдумает позже. В данный момент надо спасать не Олю, а любителей жизни в природных условиях. Вера схватила трубку стационарного телефона; до этого момента она даже не потрудилась проверить, работает ли он. К счастью, в трубке послышались гудки. Вера набрала номер «Скорой» и повернулась к Петру – тот еле держался на ногах. Испарина, смертельная бледность – все атрибуты человека, собственными руками сводящего в могилу любимого и не уверенного, действует ли он правильно. Вера протянула ему трубку, он взял ее и тут же выронил на пол – Вера успела поймать в последний момент.

Все плохо. Очень плохо.

– Алло? – раздался голос дежурной.

– Село Александровка, улица Вишневая, дом четыре. У женщины начались роды, пожалуйста, приезжайте поскорее, – твердо продиктовала Вера.

Она бросила трубку на рычаг и, поколебавшись несколько секунд, властно скомандовала Петру:

– Пойдем. Оля, останься в доме.

– Но…

– Останься, – повысила голос Вера и позвала собаку: – Буран, охранять! – Она повернулась к дочери и немного мягче пообещала: – Я скоро буду.

Оля кивнула. Вера быстрым шагом, переходящим в бег, бросилась вон из дома. Петр едва поспевал за ней.

– Если вы будете рядом, ей это поможет…

Вере хотелось ударить молодого человека. Идиот. Нашел с чем играть: беременность и роды – это не рулетка в казино! Но сейчас нельзя было тратить энергию на конфликты, она потом ему все объяснит. Да и он наверняка уже сам все понял.

Переступив порог соседского дома, Вера почувствовала ржавый запах крови. Безошибочно бросилась в ванную, распахнула дверь и остановилась на пороге. Все оказалось еще хуже, чем она себе представляла. Настя лежала в ванне, до краев наполненной водой. Точнее, воды там практически не было – девушка плавала в собственной крови.

– Кипяток, чистые простыни, одеяло, большие ножницы, – властно скомандовала она Петру. Приложила руку к шее девушки: пульс еле бился, Настя была без сознания. Вера, не раз ассистировавшая матери и бабке на родах, с ходу смогла поставить диагноз – полное предлежание плаценты. Хуже и быть не могло. У нее в запасе максимум минута-две. И да, она поклялась, что больше никогда и ни при каких обстоятельствах не воспользуется даром, но сейчас смерть ощерилась ей в лицо, обезобразив фарфоровое личико Насти, высасывая ее дыхание, посеребрив ее волосы и до краев напиваясь ее кровью. Это было страшно, и никакие принципы и обещания не стоили жизни двух людей. Все эти размышления пронеслись где-то в глубине обостренного сознания, пока Вера продолжала отдавать четкие команды Петру.

– Постели одеяло на пол, сверху – простыню и достань Настю, – скомандовала она Петру.

– Но…

– Никаких «но»! – повысила голос Вера. – Делай так, как я тебе говорю.

Петр не осмелился ослушаться. Возможно, при других обстоятельствах и другого человека, но совершенно не ту женщину, которую он видел в саду несколько минут тому назад. Ее нельзя было ослушаться. Быстро раскатав одеяло и кинув на него чистую простыню, он достал жену из ванны. Вместе с водой на пол хлынули потоки крови. Фантасмагорическое зрелище. Белое тело на белых простынях в кровавых подтеках.

– Может, дождемся врачей? – робко предложил он.

– Жди, если потом хочешь две могилки в саду выкопать, – равнодушно кинула Вера, раздвигая ноги девушки и ощупывая влагалище. Она не ошиблась с диагнозом – полное предлежание. Плацента не дает ребенку опуститься в таз. Из-за сокращений она отслаивается все сильнее, кровотечение усиливается. Абсолютное показание к кесареву сечению. В самостоятельных родах с таким диагнозом мать и дитя всегда гибнут. Вера положила руку на живот девушки и не ощутила движения ребенка. Поздно. Надо попытаться спасти хотя бы одну жизнь.

Вера переместила руку на низ живота Насти, накрыла ее второй рукой, закрыла глаза и представила, как плацента поднимается.

– Я ведь уже потерял… – начал оправдываться Петр.

– Заткнись и выйди отсюда, – грубо прервала его Вера.

– Я останусь, – попытался возразить он. Вера обернулась и, сузив глаза, посмотрела на Петра. И снова перед ним был другой человек. Совсем другой. Страшный.

Петр молча вышел из ванной, прислонился лбом к старой стене – вся в трещинах: он так и не успел ее покрасить. Сегодня все было еще страшнее. Намного страшнее, чем в тот день, когда он потерял и жену, и сына из-за врачебной ошибки. «Один шанс на тысячу, что такое могло произойти», – сказали ему тогда. Но это произошло. Он поклялся больше не допустить даже одной тысячной такой возможности. Пообещал самому себе, что с Настей все будет по-другому. Он сделал все, что мог, увез ее из города, оградил от стрессов, спрятал от врачей, все было хорошо, но… Ему захотелось спуститься в подвал, подвесить к мощному крюку, на котором покойная тетя Маня вялила мясо, ремень, надеть его на шею, встать на табуретку, затянуть ремень потуже, а потом толкнуть табуретку ногой изо всех сил, чтобы не дать самому себе ни единого шанса. Ведь сегодня он своими руками убил двух самых родных людей.

– …Как птенец легко вылупится, так и человеческое дитя без мук родится, да будет на то воля твоя и моя, – шептала за дверью Вера так, чтобы Петр ничего не слышал.

Она полностью сконцентрировалась на тех процессах, которые происходили сейчас в организме Насти. Вот плацента поднимается, вот ребенок входит в родовые пути головкой вперед, вот кости таза раздвигаются, вот Настино тело толкает младенца на выход. Еще, еще. Настя по-прежнему была без сознания, но Вера сейчас делала всю работу за нее. Это она испытывала схватки, она тужилась, она освобождала головку младенца на первой потуге, потом плечи на второй и на третьей, это ее младенец выбирался из той пещеры, которая девять месяцев назад подарила ему жизнь.

– Ножницы окуни в кипяток и неси сюда! – крикнула Вера Петру.

Тот сидел на полу, обхватив голову руками. Слова Веры донеслись до него сквозь густой туман.

– Ножницы! – повысила та голос. Петр вскочил и распахнул дверь в ванную. Запах крови ударил в нос и немедленно закружил голову. Он схватился за дверной косяк. Дрожащей рукой схватил ножницы, окунул их в кастрюлю с кипятком, обжигая руку, но не замечая этого, затем протянул их Вере. Та держала в руках окровавленного ребенка. Настя по-прежнему была без сознания.

– Перерезай пуповину, – резко скомандовала она.

– Я не смогу. – Петр сделал шаг назад.

– Сможешь. Только подожди, отпульсирует. – Вера снова посмотрела на него, и в тот же момент он осознал: ее нельзя ослушаться. Немыслимо.

Вера прижала ребенка к груди. Она тяжело дышала, вся в крови и слизи. Ребенок не подавал никаких признаков жизни. Неизвестно, когда началась отслойка.

– Перерезай, – скомандовала Вера, заметив момент, когда пуповина перестала пульсировать. Петр справился со своей задачей со второго раза. И продолжал стоять, так и держа ножницы в руке. Он посмотрел на Веру, затем на синюшное тельце в ее руках, затем снова на Веру.

– Он умер? – тихо спросил он.

– Она. Это девочка.

– Можно?

Вера кивнула и отдала Петру ребенка. Тот прижал крошечного человечка к себе и не заметил, как по лицу градом покатились слезы.

– Прости, прости меня, – начал шептать он, – прости.

Еще и еще раз, как безумную мантру, которая могла вернуть жизнь крошечному созданию. Раз за разом выкрикивая:

– Прости меня, прости, прости!

Казалось, его голос заполонил собой все вокруг, пробрался внутрь головы Веры и грозил взорвать ее изнутри.

– Прекрати. Отдай ее мне, – тихо приказала она.

– Про… – Петр прервался на полуслове. Посмотрел на Веру, как волчица на легкомысленного охотника, слишком близко подобравшегося к ее волчатам. У Веры на мгновение перехватило дыхание. Если Петр еще не сошел с ума, то был близок к этому.

– Я не отдам, нет. Я уже отдал один раз. Это моя вторая жена и второй ребенок, и они опять погибли, из-за меня, – прорычал он.

Вера прикусила губу.

– Иди к своей жене, она жива, дай мне ребенка, – она снова протянула руки. – Иди, ты нужен Насте. Спаси хотя бы ее.