Небесный почтальон Федя Булкин

А душа старичка уже далеко была. Но как внучек напомнил про звездочку, вздрогнула, обернулась. Посмотрела, окликнутая, и такую, Федь, высоту внизу увидела, как в самолете лететь. А голос Федин звонкий был, все равно снизу слышно.

Делать нечего. Потянулась душа старичка назад. Тяжело вниз душе лететь. Она вверх легче летает. Но у обещаний земных сила сильная, и вернулась душа старичка в комнату. Хотела было назад в тело вернуться, а душа, Федя, со вздохом в тело только вернуться может. А тело уже не дышит. Покружила душа бездомно по комнате. Хотела утешить Феденьку. Да только она бестелесная. Живым невидима. Понял старичок, что ничего уже не поделаешь. Поцеловал внучка Федю тихонько в затылочек, попрощался.

Выше, выше летит душа старичка. Не старая, детская она, оказывается, жила в нем, ко всему любопытная. А чудес, Феденька, в небесах побольше, чем на земле. Летит душа, все разглядывает… Космосы. Столько звезд вблизи порассыпано, сияют, как самоцветы на бархате. И увидела душа самую-самую красивую звездочку. Ту самую, что обещал старичок Феде своему показать.

Подлетела душа к этой звездочке, склюнула ее с неба: вернусь, подумала, глупая, Феденьке подарю. А пока полетела выше.

Долго ли, коротко, я не знаю, но вот прилетела, Федя, душа старичка ко Вратам Небесным. За стеной невидимой – сад видимый, обетованный. Цветут там деревья всякие многоцветные, мандарины, сирени, настурции, вишни, кокосы, яблони… И стоят за стеной этой, Федя, те самые, кто вперед старичка того умерли. И мама, и папа его, и бабушка, и сыночек любимый Алешенька, от которого как раз внучек Федя. Друг его Валька, Гордеев, Карпухин, Тамара и Галочка, дядя Толя и много еще его любимых людей, товарищей.

Все такие нарядные, радостные. Встречают. Все ему улыбаются. Только тут-то, Феденька, ему улыбаются, а там, позади, горюют… и больше всех горюет о дедушке внучек, Федя.

Как тут быть?..

Не меня, надеюсь, это спросила бабушка. Я – не знаю.

– …И встали по обе стороны той стены любимые люди.

Вернись, вернись, дедушка! – плачет Федя. Не выберешь… Да и как? Когда справа родители, мама, папа его, сын любимый и бабушка, друзья многие. Слева жена, внучки, а главное – Федя, Феденька… Звезду ему показать…

Ужас какой! Я бы тоже, наверное, как тот дедушка, выбрать не смог…

– …Но недолго так выбирала, Федя, душа старичка у стены той невидимой, повлекло ее к Господу. Прилетела она. Звезду из клюва выпустила, села на уголочек стола Создателя, а сама так чирикает, так чирикает, чик-чирик! Перья дыбом…

Услыхал Господь это чириканье. Посмотрел на пичугу. Видит, душа хорошая прилетела к нему, доброго человека.

Что, говорит, ты хочешь, пичуга? О чем расчирлыкалась?

А я, отвечает она, не знаю, что делать мне, Господи! Видала стену у сада я, и туда и сюда хочу. И там мои, и тут мои, а главное – внук мой, Федя. Звезду вот ему сорвала…

Выслушал душу Господь, нахмурился. А кроме тебя, сказал, выбирать-то некому. Не мне же за тебя выбирать? Хочешь – вниз лети, хочешь – вверх…

Долго думала, Федя, птичка-душа. Выбрала все-таки к родителям, к деткам прежним. До того уж, думает, я о них соскучилась! Решила было, да как подумала – передумала. Уже снова хотелось обратно ей. И о тех, кто внизу, успела она соскучиться. Да еще и звезда для Феденьки… Не выбрасывать же в небо назад?

Опять расчирикалась душа.

Что ты, спрашивает Создатель, решила?

Не решила, отвечает птичка, решить не могу, душа разрывается… А нельзя ли мне раздвоиться?

Оказалось, никак нельзя раздвоиться ей. Не бывает. Узнала это душа и заплакала, так сказала: лучше бы умерла я, Господи! Чем из них выбирать… Выбери Ты за меня.

Мала оказалась птичка-душа, а мудрее хозяина старого.

Улыбнулся Создатель. Подставил птичке ладошку, по головке погладил, да и выпустил во Врата…

– А звезда?! Звезда как же бабушка?

– А звезда назад в небо, Федя, взлетела.

– Назад?!

– Чтобы внучек старичка того, когда тоже старичком станет, Феденька, по звезде по этой дорогу в Город Небесный нашел…

Не понравилась! Не понравилась мне категорически эта история! Обязательно нужно будет потом почтальоном космическим стать! Пусть Бог сделает мне в стене невидной окошечко, как на почте. Буду письма с посылками разносить…

Из тетради Фединой: о преступлении и наказании

– Посмотри-ка, Феденька, белочка…

Никакая это не белочка! Слепая бабушка совсем стала, ничего не видит. Разве бывают белки такие? Они рыжие все, во-о-от с таким хвостом. А у этой не хвост, а одно мучение, и сама сплошное недоумение: седая, тощая, ветер с ветки на ветку носит.

– Просто, Федя, зима сейчас. Белку Бог на зиму в серую шубку переодел. Чтоб в снегу не видно.

– Снег белый, бабушка. Какая разница, в какой шубке по нему прыгаешь: в серой, в рыжей? Все равно как у филина на тарелке. Правда, я бы на месте его такую плохую белку и есть-то не стал…

Но не действуют на бабушку доводы разума, вот опять она за свое, как будто про филина и не слышала:

– И всякого, Федя, Господь телом дарил на спасение. Лошадку – ногами быстрыми, мышку – размером малым, бабочку – цветом с цветком одинаковым, чтоб птичка не склевала ее, как нектар будет пить, птичку – зрением острым…

Вот-вот! Это чтобы лучше, значит, видела птичка, где там, на цветке, ушами бабочка хлопает.

Мне вот папа рассказывал, что есть такой червячок, сам маленький, безобидный, как звать – не помню. Но вот если склюет его птичка, так он внутри ее ночью засветится. Сядет птичка на веточку подремать. Вот, думает, хорошо, удобно сконструировал меня Бог, маленькая я, серенькая, под листиками сижу, темно, никому меня не увидеть. А внутри ее светлячок этот фосфором сквозь листики далеко из темноты светится, филину маячком к ужину. Зачем такого червячка придумал Господь? Зачем делал птичку маленькой, если выдал ее потом с потрохами? Или это птичке за то, что червячка склевала она? Раз уж не бывает наказаний, по бабушке, без преступника? Но ведь если б не склевала его, голодной осталась бы! Червячка вместе с птичкой филин склевал. Теперь тоже засветится и склюет того филина ястреб… Пищевая цепь называется.

Ничего не скажешь, хитро придумано: одним червячком весь лес прокормил!

Всем, мол, дал вам я приспособления живыми от смерти уйти, а никто не уйдете…

– А меня чем умудрил Господь, бабушка?

– А тебя умудрил себе на беду вопросы глупые задавать, на Бога за все обижаться. На обиженных, Фитилек, воду возят.

– Воду возят, бабушка, не на обиженных, а на согласных с послушными. А вот на обиженных далеко не уедешь! Далеко уехали, скажи, бабушка, злодеи-помещики и попы-обманщики на рабоче-крестьянской силе? Сама знаешь, бабушка, кто кого победил: буржуи-обидчики или армия всех обиженных!

И все-таки некогда, я так думаю, Богу за всеми нами следить. Это и бабушка говорит: за одним зайцем погонишься, всех распугаешь. А нас у Бога вон сколько! И все от него разбегаются.

Думал, думал Бог, что со всеми делать, и сказал: приходите сами ко мне, рассказывайте, что натворили, а я не могу все время за вами приглядывать, у меня спина болит у окна стоять, и глаза б мои на вас не смотрели…

Только как к Богу идти, как к бабушке, самому рассказывать, кто что разбил? Во-первых, нехорошо это – жаловаться, хоть и на себя, а все равно как шпион и доносчик. Во вторых, и сама увидит со временем бабушка, что вазочки синей нет…

– Федя? А где моя вазочка?

– Какая, бабушка?

– Синяя.

– Вот и я тоже, бабушка, что-то давно уже этой вазочки твоей синей не видел…

Ну и в-третьих, все равно попадет.