– Я сей секунд… забыла. Ключи…
Она невзначай прикрыла дверь перед лётчиковым носом, но так это вышло – совсем не обидно.
Он растерянно улыбнулся двери и затоптался между каменной раковиной и тёмным переходом во внутренний двор.
Но стены старого дома Аксаковских сложены из хрупкого ракушечника, завезённого в город некогда по ошибке. Волшебный материал хорошо спасает от холода и жары, но плохо сдерживает звуковые частоты.
Да и дверь не закрылась наглухо. А кто-нибудь разве приказал лётчику бежать прочь, зажать уши? Никто.
Валерьян Львович остался, где его пригвоздили слова хозяйки.
И немедленно был вознаграждён за военное послушание. Из проёма двери источалось накопленное вечеринкой душистое тепло, и свет выбивался в полутьму. Заодно оттуда послышались голоса.
Впрочем, слышно было плохо.
Поэтому, уж коли эпизод попал в папку с этой историей, будет справедливым упомянуть, что – теоретически – имелись и более благоприятные места для подслушивания и подглядывания.
И если бы кто-нибудь воспользовался ими, то увидел бы Калерию и Олю в прихожей с печкой, а дверь опять же не прикрыта.
Каля, натягивая рукав разношенной кофты на маленький кулак, замялась:
– Олька, такое дело…
Тут она высвободила кулак и протянула его Оле. В розовой ладони что-то трепетно раскрывалось, похожее на вылупившуюся из кокона бабочку. Но это была не бабочка.
Оля присмотрелась. Умна была госпожа Доннерветтер, но и она присмирела под чарами чудесной вечеринки, подарившей им целого лётчика. К тому же, она была ведь совсем молода, как и все в этом доме.
Поэтому даже этой умной особе понадобилось мгновение, не меньше. Засим другая бы вскрикнула или ахнула. Оленька только подняла пёрышко-бровь.
– Опять живопись.
Каля кивнула. Оля осторожно приняла у неё бабочку.
– Чистая работа. – Заметила она, и выражение её утончённого лица сделалось похожим на выражение сухого и смуглого лица черноглазого работника в таинственном здании на окраине.
Каля фыркнула.
– Чего уж.
– Выросли в профессиональном плане. С виду совсем-совсем настоящая… даже эти золотые полосочки продёрнуты, и портрет прописан.
– Рада, что тебе понравилось. – Сухо поблагодарила Каля. – И всё же это подделка.
– Когда уже накроют эту банду.
В спальне проснулся и заворковал ребёнок. Поля на веранде услышала и немедленно кинулась творить добрые дела.
Она протиснулась между подружками, мельком глянула.
– Опять картинку подсунули?
Каля с оттяжкой промолвила:
– Отчего же? Не подсунули. Мне сегодня жалованье дали. Вот и… пожаловали.
Поля сразу возмутилась и залепетала:
– Сколько тебя учила. Надо говорить «заработная плата». Жалованье это унизительное слово от старого режима. К тому же, я не верю. Ты, Калька, что-то напутала. Тебе, верно, на рынке местные всучили…
Каля надменно дождалась паузы:
– Вот на рынке-то фальшивки и не ходят.
А Оля с угрожающей улыбкой поддержала атаку:
– К тому же, что значит – местные? Ты, амиго, часом, не исповедуешь старорежимные предрассудки?
Поля застыла с открытым розовым ротиком. В спальне опять разговорился малыш. Поля захлопнула врата мудрости и выхватила купюру у юмористки.
– Завтра же схожу в ваш профком и подниму вопрос.
Она удалилась в спаленку, демонстративно не обратив внимания на то, что обе девицы расхохотались. Каля – сердито, Оля – расслабленно. Ну и правильно, ведь не ей же… заработную плату фальшивками выдают.
Каля пристально посмотрела в прозрачные олины гляделки.
– Вот что, Олька, гони мне ненарисованную…
Оля сразу смех выключила.
– Не паникуй. – Проворчала и, взяв со спинки стула оставленную сумочку, принялась без энтузиазма возиться с замочком.
Каля свирепо покосилась на шикарную сумочку. Как-то она заявила, мол, туда только что-нибудь из бельеца влезет. Оля тогда загадочно улыбнулась и потупилась.
Но в сумочку влезали ещё и деньги.
– Чего Илью не подождёшь?
– Тебе неясно? Вызвали его… сама слышала этого Киплинга. Пока, извини, косу заплетёт.
Оля погрозила ей пальчиком.
– Я же сказала – извини. Шевелись, жлуда.
Оля, нимало не обиженная такой наглостью, показала в сторону двери.
– Коттедж сдашь… вот тебе и деньги. Такой фальшивками не расплатится.
Каля возмутилась: