Ночь всех проверит

Слова Ксантиппы зловеще повторились эхом, и смялось ее изображение в кубо-кубо.

Петре Браге растер грудь в области сердца.

На его коленях сидел ребенок, и ради него нужно было продолжать жить.

Через минуту, долгую, как вечность, связь наладилась.

Изображение снова отчетливое. Кса, заговорщицки кивнув – мол, приготовься! – наклонилась вперед и затараторила скороговоркой, которую эти двое изобрели в юности, шифруясь от ненужных свидетелей их молодых сердечных бесед:

«…рамммаламматарраатаммаа…»

«Петре, подумай сам, зачем им возвращаться? Что ждет их здесь? Следствие, судебное разбирательство, ничтожная возня чиновников всех мастей, озабоченных, что делать с чужой личной свободой? Один корабль пропал, два угнаны. Договорим после». Она протараторила это в одно мгновение и замолчала. Знала, что сказала достаточно и теперь полковнику надо хорошенько поразмыслить над услышанным. Но Ксантиппа не была бы Ксантиппой, если бы не умела притворяться. В молодости она так умело прятала смыслы перед теми, кто по долгу службы подсаживался на их канал связи, пытаясь выяснить, о чем говорят пилот и белошвейка, что этот канал оставили за ними до сих пор. Петре Браге говорил ей при встречах: «Уверен, если на нас заведена отдельная база данных, то проходим мы под грифом „Полковник-визуофоб и его манерная примадонна“».

Госпожа улыбнулась с экрана неподражаемой улыбкой, чуть повернув лицо, скосив глаза и покачивая головой: у нее всегда получалось очень лукаво. Когда-то она поставила на прикол сердце полковника этой своей улыбочкой. Ксантиппа неспроста принялась за старое: что-то назревало.

Браге, не в состоянии предвидеть ее следующий ход, тем не менее ликовал: заговорщики живы и Ксантиппа вот-вот намекнет, где они сейчас!

Старик и Рейнясу отсмеялись в ответ на улыбки и подмигивания Ксантиппы. Мальчик – задорно и беспечно, а седоусый дед – с небывалым облегчением. Ксантиппа сумела все обставить самым невинным образом: это выглядело, как забавы ласковой бабушки с малышом.

А Ксантиппа не унималась. Она, к удовольствию мальчика, покрутила пальцами, словно изображала длинные напомаженные усы Браге. Рейнясу снова звонко захохотал, взглянул на Петре и повторил жест. Петре, наоборот, насторожился: Кса собиралась устроить «штучку» – в молодости они называли этим словом сложные розыгрыши. Ксантиппа сказала:

– Полковник Петре, вы не забыли: на днях вам нужно заказать памятную песню? Вы каждый год заказываете ее в годовщину смерти отца Тимоха – и каждый раз просите меня напомнить вам об этом. Так вот, я напоминаю. Текст песни у вас? Что вы отошлете в бланк-заказе на канал «Орфей»?

– Кса, прости, я забыл.

– Надеялся на меня?

– Да, опять и снова… – пристыженно пробурчал Браге, стараясь потянуть время, а сам лихорадочно соображал, к чему она клонит?

Тимох всегда справлялся сам, заказывая поминальную песню по умершему отцу. Петре Браге был пассивным слушателем в День Памяти усопших и ностальгировал, обложившись солеными орешками с разных планет, длинными ломкими центаврийскими хрустами и банками с пивом.

– Кса, ты не помнишь слова песни? – взмолился он, не в силах разгадать предложенную головоломку. Ксантиппа явно добивалась от друга не просто исполнения ритуала, но чего-то еще.

– А поискать не пробовал? – уколола его старая и единственная любовь.

– Теряюсь, где можно поискать… Год назад я заменил домработника на новую модель…

«Хорошая отмазка, нечего сказать!»

В памяти домашнего робота Петре Браге, что старого, что нового, никогда не было ни одной любимой песни его покойного друга Рея Гвена.

– Так и быть, помогу и в этот раз! – смилостивилась госпожа. И добавила, обращаясь к Рейнясу:

– Малыш, у тебя очень забывчивый дедушка!

И снова взглянула на полковника:

– Я хорошо помню слова и отправлю вам текст, полковник Петре, а вы позаботьтесь, чтобы памятную песню повторили двенадцать раз за сутки: сколько лет отмечаем по покойному. Надеюсь, это вы не запамятовали?

Рыжая лисица Ксантиппа снова покрутила пальцами, изображая усы, послала привет мальчику и торопливо закрыла канал, экономя кредитки Браге – оплату за прямую связь с «Галерой».

Значит, условия игры заданы. Петре Браге осталось включиться в действие: получить послание с таинственной песней и посмотреть, что же затевалось?

И вот в кубо перед полковником всплыл странный текст, самая что ни на есть настоящая сага о первопоселенцах на Ило Семилунном. Но эта сага отлично ложилась на музыку известной песни «Магелланов парус» и могла быть исполненной в память незабвенного друга. Ему пришлось перечитать песнь Ксантиппы несколько раз, пока не срослись, наконец, все смыслы и до Петре дошло содержание вполне прилично срифмованных строк. На самом деле это была не песня, а инструкция. Ксантиппе предстояло обеспечить коридор к планете для челнока второй мастерицы, «Иглы?2». Вторая белль должна была вывести корабль из прыжка в нужном месте и в нужное время, а полковник, обосновавшийся на Ило Семилунном, должен помочь с точным определением момента и координат. Прекрасный Ило очень негостеприимен в ночное время. Ксантиппа требовала указать подходящий схрон, в котором остановятся беглецы. Эти бункеры, оставшиеся от первопоселенцев, забытые, затерянные в дебрях иланского леса, сейчас были никому не нужны. Они еще пригодны для жизни, и, самое важное, в них безопасно ночью, когда ворожит фиал.

Единственное, что не открылось пониманию Петре Браге – из зоны эпсилон челнок доставит на Ило Семи-лунный даже не четырех, а пять пассажиров.

Однако он воодушевился и в самом приподнятом настроении повторял про себя: «Впервые из эпсилон вырвался корабль! Величайшая победа человечества над тайнами природы!»

Но победителей, как предупредила Ксантиппа, по возвращении не ждет ликование толпы, торжественные приемы и пресс-конференции. Их вообще ничего хорошего не ждет. Выход для заговорщиков один – затаиться. Большие крейсеры скоро отправятся на Фомальгаут и дальше, куда поведут Звездный флот дороги большого космоса. Все должны забыть о трех малых кораблях, принадлежавших эскадре в то время, когда Содружество гостило в системе Ило-Соло.

* * *

Патрульный корабль «Певень» не просто исчерпал свой ресурс, корабль был выжат. Системы жизнеобеспечения отказали. Тимох с Ветером облачились в скафандры для открытого космоса, а Мрия с новорожденной ушла, чтобы запереться в сфере «Иглы?1».

До этого Тимох не мог знать, что рабочие сферы белошвеек служат еще и защитным коконом своей хозяйке. Мрия собиралась повторить действия, которые он подсмотрел у Анны. Она распустит волосы, обнажится, прижмет к себе новорожденную, и сфера примет их в себя. Для внешнего наблюдателя это будет выглядеть, как если бы мать и ребенок расплавились в сиянии.

Тем временем пилот осторожно выводил «Певень» из зоны эпсилон. Челнок второй белошвейки уже ждал его в точке невозврата: Анна контролировала его патруль-ник, и Анна вытянула их всех. Вернее, втянула в привычную вселенную.

Тимох испытал невероятное облегчение.

Если бы с Анной что-то случилось, у него не хватило бы своего, человеческого ресурса перенести это.

Ему хотелось вытереть холодную испарину на лбу, но не в скафандре же. Он чувствовал, что смертельно устал и ни на что не способен. Тимох видел, что с попутчиком происходит такая же странная ломка, словно им обоим заново приходится вживаться в привычный мир.

Пилот представил, как уходил из схем «ЮНа» последний наноампер, а с ним и жизнь корабля… Нужна энергия. Но подключать «ЮН» к «АДРОНу», ведущему челнок Анны, бессмысленно, разные поколения электронного интеллекта не могут быть взаимозаменяемыми, как лом и зубочистка не могут заменить друг друга. И, значит, «Певень» придется оставить.

Ветер и Мрия с девочкой перешли на «Иглу?2», к Анне, а Тимох Рей Гвен Тимофей, еще вчера (или сто тысяч лет тому назад?) капитан патрульной службы, подавленный, проводил последние минуты в пилотском кресле, уставившись в экран обзора, поглаживая пальцами в перчатках W?панель, наверняка ледяную, бесполезную сенсорную панель мертвого патрульного корабля. В отсеке беззвучно шевелился мелкий мусор – след пребывания галерца (когда успел, зараза, и чем?). Перед лицом патрульного медленно плыл баллончик с бритвенной пеной. Тимох машинально подхватил его. Надавил. Пена стремительно разлетелась из форсунки, заляпав мельчайшими брызгами переборку корабля. Пятно напомнило вечноцветущее дерево франжипани – любимое дерево иланцев. Парень еще раз брызнул из баллона на стенку: дереву нужно придать законченный вид, и Тимох обозначил ствол. Затем очнулся от тяжелых мыслей, встал. Медленно, словно пытаясь отсрочить расставание с кораблем, доплыл до мембраны входа. Выплыл наружу, в шлюз, соединявший два межпланетника, и, тяжело привалившись к двери, отковырял приготовленной отверткой эмблему патрульного корабля. Сжал эмблему в кулаке. Рычагом запорного устройства вручную закрыл вход в «Певень», шесть счастливых лет носивший его по космосу. С этой минуты Тимох стал капитаном без корабля.

Теперь судьба всех зависела от кормчего «Иглы?2».

Квантовый мозг может обладать свободой в выборе решения – Тимох знал, что есть такие версии. Что предпримет «АДРОН» с учетом того, что каждый пассажир «Иглы?2» по законам Звездного флота виновен в нарушении нескольких статей Космического Кодекса? Если, конечно, «АДРОНы» интересуются людскими законами…

Тимох не задумывался об этом, когда искал челнок Мрии, не задумывался, когда выходил из эпислон. Но задумался на борту «Иглы?2». Куда доставит их верный пес повелительниц торсионных полей?

Анна находилась в электросне.

Мрия предупредила, что Анне необходимы несколько часов отдыха, белль совсем на пределе. Мрия посоветовала всем выспаться; она будет держать вахту. Потом первая белошвейка встретила отдохнувшую подругу квартой сибо и, к радости проснувшихся мужчин, приготовила сибо и для них.

Задавать вопросы мастерицам не стали. У пилотов, по долгу службы бликующих в космосе вне искусственных миров, свои приметы. Горячий сибо-бульон, да еще по две кружки на каждого, – что могло быть яснее? Значит, у белль есть план, куда лететь, и цель их полета – населенный мир. Подруги придержали бы продукты, если бы дело обстояло иначе.

Пилоты приняли паек, привычно надорвали защитную пленку, которой была облита кварта – высокая кружка с крышкой. Без суеты, стараясь скрыть зверский аппетит, отламывали твердые, словно керамические, кольца – части кружки – и окунали отломанные куски в горячий сибо. Куски посуды быстро размокали, превращаясь в мокрый пресный хлеб. Так первой была размочена в горячем бульоне и съедена крышка, затем постепенно уменьшилась в размерах и сама кружка.

Вскоре к ним присоединилась Анна, с заколками-кристаллами в высоко уложенных волосах и в платье другого цвета. И она снова работала дорогу для корабля.

Тимоху уже ничего не казалось удивительным. Ни то, что белль шила многомерную иллюзию внутри иллюзорного космоса, ни то, что голографическое полотно, усыпанное мириадами искр, послушно подавалось под ее пальцами, сворачивалось, скручивалось, исходило потоками излишков энергии из складок, укладывалось, образовывало заломы и сгибы и соединялось.

Или не соединялось.