Чёрный бриллиант

Галина Семёновна, подходя к каждому пациенту, сначала справлялась у него о самочувствии, затем выслушивала доклад медсестры о произошедших изменениях в состоянии каждого больного за истёкшие сутки. А потом уже, обратившись ко мне, озвучивала диагнозы и тактику лечения.

После обхода Старая Перечница, как называла её Аусма, хотя и любя, как мне показалось, торопливо накинув поверх халата лёгкий плащ, направилась к выходу, где её уже ожидала больничная легковушка, на ходу давая мне последние распоряжения:

– Если будут поступать по «скорой», осмотришь, назначишь анализы. В неясных случаях направляй в стационар. Приеду, разберусь. Мне нужно отлучиться на пару часов в район.

Галина Семёновна умела обходиться без лишних слов. Её речь состояла из кратких распоряжений. У меня сложилось впечатление, что она вообще не умеет нормально говорить, а может только давать указания.

Выполнив порученную мне работу в отделении, я направилась в так называемую поликлинику, которая располагалась в левом крыле первого этажа и состояла из нескольких кабинетов для приёма пациентов разного профиля, лаборатории, рентген-кабинета, регистратуры с двумя рядами стульев вдоль стен и небольшой аптеки.

К приёмному покою примыкала небольшая комната для дежурного врача, где он мог отдохнуть в отсутствие пациентов. Был также санитарный «пропускник», где проводилась санитарная обработка пациентов, поступающих в стационар, и комната отдыха для дежурной бригады, состоявшей, как правило, из фельдшера и водителя. Полагался ещё санитар. Но они всегда были в дефиците. Поэтому фельдшерам, двое из которых были молоденькими девушками, недавно окончившими медучилище, было нелегко. Им приходилось таскать по этажам тяжёлые сумки с медицинскими инструментами и медикаментами, а порой вместе с водителем нести и самих пациентов в машину «скорой помощи», нередко спуская их с последнего этажа многоэтажного дома.

Найдя дверь с табличкой «хирург», я вошла внутрь. Слева за столом сидела приятной наружности моложавая женщина лет сорока. На ней был накрахмаленный халат, я бы сказала, ослепительной белизны, и такая же шапочка, из-под которой выбивались завитушки белокурых волос, игриво падая на лоб. Мелкие черты лица и слегка подкрашенные розовой помадой губы придавали лицу кукольное выражение.

Она широко улыбнулась мне, вставая из-за стола, и, подавая правую руку, произнесла:

– Вия.

– Очень приятно, – представившись и пожав её руку, ответила я, усаживаясь на свободный стул напротив.

Начался приём. В нашем кабинете была небольшая операционная для мелких манипуляций, автоклав для стерилизации перевязочного материала и инструментов и гипсовочная, где накладывались гипсовые лонгеты и повязки при неосложнённых переломах, после вправления вывихов и растяжения сухожилий.

Вия была отменной медсестрой. Она умела делать практически всё: накладывать гипсовые лонгеты, вскрывать гнойники, делать перевязки любой сложности. Она же выписывала направления на анализы и обследования, а также оформляла больничные листы, что в значительной степени облегчало мою жизнь.

Мне же оставалось только подписаться и поставить печать. В мои обязанности входил осмотр пациентов, краткая запись в медицинской карточке и указания медсестре – кого куда направить и кому какую манипуляцию сделать.

Таким образом, вся практическая часть была на ней, за исключением некоторых мелких операций, вправлений вывихов, репозиций переломов, пункций суставов и новокаиновых блокад.

Вия не раз выручала меня, когда возникала необходимость в моём присутствии на большой операции в стационаре. На неё всегда и во всём можно было положиться.

В этот день приём начинался во второй половине дня, с двух часов. Как раз к его окончанию вернулась Галина Семёновна. К моему сожалению, ни один кандидат на операцию не поступил. Я доложила обстановку. Кажется, Старая Перечница осталась довольной.

В восемь часов вечера она, наконец-то, покинула свой кабинет. Я вздохнула с облегчением, и вошла внутрь. Едкий запах табачного дыма, стоявшего, как говорится, столбом, ударил мне в нос. «Какую гадость она курит!» – подумала я, увидев в мусорной корзине смятую пачку Беломорканала.

Распахнув окно, почувствовала как свежий речной воздух, смешанный с ароматом флоксов и каких-то других цветов проникает в комнату. Окна были обращены прямо на Даугаву, протекавшую буквально в пятидесяти метрах от больницы, открывая чудесный вид.

Был прекрасный тёплый вечер. Солнце клонилось к закату, окрашивая небо в розово-сиреневые тона. Поверхность воды казалась неподвижной, почти зеркальной.

Я надела купальник, набросила лёгкий ситцевый халатик и направилась к реке.

Посреди больничного двора был разбит альпинарий. Удивительно с каким вкусом он был устроен. Между цветными камнями выглядывали разных видов анютины глазки, разнообразные сорта лилейника, горицвета и жимолость с её неповторимым ароматом. Справа от входной двери росла глициния с висящими соцветиями. А по обеим сторонам от входа в качестве вазонов стояли два трухлявых пенька с разноцветными петуниями.

Почти у края берега заметила деревянную, слегка облупившуюся от солнечных лучей, беседку, увитую клематисом с белыми и сиреневыми цветочками.

«Это просто райский уголок!» – с восторгом подумала я. – Если бы не эта Старая Перечница, спокойно можно было бы работать и наслаждаться жизнью».

Спустившись к реке, сначала опустила босую ногу в воду, нагретую жарким летним солнцем, и, найдя её просто восхитительной, зашла поглубже и поплыла.

Смеркалось. Золотой шар опускался за горизонт, золотя верхушки деревьев на противоположном берегу реки и оставляя на воде золотистую дорожку, освещавшую быстро передвигающиеся круги, сопровождающиеся тихими всплесками воды.

Оказалось, это резвилась мелкая рыбёшка, время от времени выскакивая наружу, поблёскивая своими серебристыми спинками, и на лету ловя мошкару.

Выйдя из воды, я обтёрлась грубым казённым полотенцем, выданным мне Аусмой в личное пользование.

На берегу меня поджидал жирный чёрный кот с лоснящейся шерстью и мяукал. Его я заприметила ещё днём у беседки, развалившимся на солнышке и потягивающимся от удовольствия.

– Наверное, тебя кто-то подкармливает рыбкой? Не по адресу ты, дружок, обратился. Я не умею ловить рыбу, к сожалению, – сказала я ему. Кот, как будто поняв меня, поднял хвост трубой и с чувством собственного достоинства пошёл прочь. А я направилась в своё временное пристанище.

Хотя полностью запах табака выветрить не удалось, потому как он накрепко въелся и в шерстяные занавески, висевшие на окнах, и в обивку дивана и двух кресел, в комнате посвежело.

Я включила свет и начала изучать обстановку. У левой стены стоял старый трёхметровый то ли секретер, то ли сервант. Верхние полки были застеклены. За стеклом рядами были поставлены книги, некоторые в старых, изрядно потрёпанных переплётах, в основном по медицине. Ниже располагались три выдвижных ящичка, один из которых был пустым. В него-то я и положила всякие мелочи и предметы гигиены. Ещё ниже обнаружился пустой ящик с дверцами. «Наверное, специально для меня освободили», – подумала я, приятно удивившись.

Между сервантом и окном обнаружился довольно узкий платяной шкаф. Так что и для верхней одежды нашлось место.

К окну был придвинут большой письменный стол с ободранными ножками, покрытый сверху оргстеклом, под которым лежал календарь и графики дежурств персонала, а на нём – куча историй болезней, пластмассовый стаканчик с остро отточенными карандашами и ручками.

Мой взгляд упал на слегка пожелтевшую фотографию, находившуюся за стеклом в деревянной рамке на подставке. На ней улыбался белокурый мальчик лет трёх, державший в руках огромного плюшевого медведя и удивительно походивший на Старую Перечницу. «Наверное, её внук», – подумала я.

У правой стены стоял изрядно потёртый диван, два кресла такого же вида и журнальный столик, покрытый кружевной салфеткой, а на нём – глиняная ваза со свежими полевыми цветами.

На противоположной по отношению к окнам стене с одной стороны от входной двери висела огромная карта мира, а с другой – выступала полусфера металлической печки, топка которой находилась снаружи.

Застелив диван чистой простынёй и втянув подушку в наволочку, я улеглась, накрывшись серым байковым одеялом в посеревшем от времени пододеяльнике, заведя будильник на шесть часов утра.

Через тонкую прозрачную занавеску, колыхавшуюся от дуновения лёгкого ветерка, был хорошо виден серебристый диск полной луны, а через полуоткрытое окно – отчётливо слышен лёгкий плеск прибрежной волны. Полоска лунного света, проникающего в комнату, не давала заснуть.

Задвинув плотные шторы, повернулась лицом к спинке дивана и уже начала засыпать, как услышала шум машины, въезжающей в больничный двор. Привезли больного. Моментально вскочив с постели, наскоро оделась, и, накинув медицинский халат, спустилась в приёмный покой.

На кушетке лежал молодой человек лет двадцати пяти. Он держался за низ живота и слегка постанывал. Возле него уже хлопотала дежурная врач, ощупывая ему живот и одновременно давая указания дежурной медсестре:

– Померь температуру под мышкой и ректально, и возьми полный анализ крови.

Та, кивнув головой, побежала выполнять данные врачом распоряжения.

Дежурная врач была женщиной далеко не первой молодости. Но густой румянец на щеках, который, по моему мнению, был не к месту, придавал её лицу цветущий вид. Оказалось, что она болела «красной волчанкой». И мне, узнав об этом, потом было стыдно за свои мысли.

Мы представились друг другу. Зента Яновна оказалась женщиной серьёзной, но доброжелательной и, я бы даже сказала, чуткой. Её цепкий взгляд ухватывал такие мелочи, которые другие не замечали. Поэтому она слыла хорошим диагностом.

Закончив осмотр пациента, Зента Яновна повернулась ко мне:

– Пожалуйста, коллега. Кажется, он по вашему профилю.

Я подошла к больному, собрала анамнез, посмотрела язык, ощупала живот. Было похоже на острый аппендицит с перфорацией отростка и диффузным перитонитом. Диагноз подтвердил и анализ крови, который к концу моего осмотра уже был готов.

Позвонила Галине Семёновне, доложила о больном. Через полчаса она уже была на месте. Осмотрев пациента, Старая Перечница подтвердила мой диагноз и строгим голосом, обращаясь к дежурной медсестре, произнесла: «Готовь к операции!» – А мы с тобой пока чайком побалуемся, а заодно и побеседуем, – сказала она, повернувшись ко мне, и, легонько подталкивая в нужном направлении, увлекла в свой кабинет.

Наполнив чайник водой из графина и поставив его на электроплитку, Галина Семёновна начала выкладывать на столик содержимое тумбочки.

– Чего стоишь? Присаживайся. Не робей. В ногах ведь правды нет, – отрывисто произнесла она. – Тебя, кажется, Татьяной зовут?