Отчего мы, русские, такие?

С.: – Существенный сдвиг в нашем мировосприятии и отношении к самим себе произошёл не столько из-за крушения социализма-коммунизма, сколько из-за более близкого знакомства с внешним миром. Реакция была разной.

Р.: – Выявилось,

как наши граждане относятся к своему народу, к России,

как расценивают своё положение на родине. В этом ракурсе нас теперь можно разделить на пять групп. Первые тихо или «громко» презирают всё русское, причём огульно, с подобострастием относятся к Европе и европейцам. Они либо уже «свалили» из России, либо сидят на чемоданах, пусть пока лишь мысленно.

Вторые стараются как можно больше быть на Западе: постоянно живут там, либо приобрели в тех странах жильё, имеют в них родственников. Они считают себя русскими, многие даже гордятся этим, чувствуют кровную связь с родиной, тем не менее регулярно ездят за границу, подолгу живут там в своих владениях или у супругов. Публично они о России и русских презрительно не высказываются, а в узком кругу отзываются о родине и соотечественниках по-разному.

Третьи – самоуничижающиеся. Они искренне считают свой народ и себя неудачниками, неряхами, разгильдяями, но смирились со своей участью и никуда не стремятся. Они разочаровались во всём: в русских, в России, в себе, в грядущем благополучии своей страны, поэтому махнули на всё рукой, бросили вёсла, отдавшись течению жизни, а то и пустились во все тяжкие, и ничего не хотят делать полезного ни для себя, ни для ближних, ни для страны.

Четвёртые – патриоты напоказ. Они бьют себя кулаком в грудь, нагло и беззастенчиво самоутверждаются, презирают или даже ненавидят иностранцев, причём обычно чохом, за чем часто можно углядеть элементарную зависть к удачливым и преуспевающим другим народам. Но считая себя патриотами, тем не менее ездят отдыхать в лучшие страны. Как ни парадоксально, демонстративные патриоты при появлении возможности могут уехать из России, тут же поменяв отношение к иностранцам на 180 градусов.

С.: – И тогда они к оставшимся в России соотечественникам изменят своё отношение тоже на 180 градусов, станут относиться к тем, кто обеими ногами пребывает в России, по-хамски высокомерно, даже стыдиться их, как сын-нувориш стыдится своей матери из села, хотя сам за горожанина может сойти лишь по модным штанам, а сморкается всё равно по-деревенски.

Р.: – Пятые уверены, что они должны на своей земле делать всё по максимуму ради благоденствия России. Это – истинные патриоты, спокойно, без какой-либо бравады уважающие себя. Они либо по-прежнему тянут лямку, как бы мало им ни платили, либо изо всех сил выбиваются в преуспевающие предприниматели. Большинство из них в другие страны не стремятся, отпуск проводят в деревне, на своём дачном участке или на какой-нибудь базе отдыха. Одни из этой группы определяют русских как выдающуюся нацию и поэтому не нуждающуюся в нарочитом превознесении. Другие считают, что мы – как все обитатели планеты, не хуже и не лучше других, со своими особенностями, достоинствами и недостатками. И слава Богу, что эти, пятые, – в большинстве!

С.: – Философ и политолог А. Панарин в книге «Народ без элиты» отмечает два отношения к своей стране: «иррациональную» нерассуждающую привязанность к ней как к чему-то самоценному – и «любовь по расчёту», когда «любят свою родину за то, что она самая передовая, самая богатая, самая демократическая». И автор делает вывод: «Расчётливые Россию по-настоящему никогда не полюбят, ей остаётся только уповать на любовь нерасчётливых. Момент истины наступил сегодня».

Р.: – Сейчас часто используют такие архаические понятия как «свои» и «чужие». Такое разделение очень явственно ощущается в России на всех уровнях, начиная от жителей деревни и кончая всем народом страны, стало формой существования высших государственных структур, от которых зависит всё общество.

С.: – Ещё часто употребляют местоимения «мы» и «они». «Мы» – это близкие родственники, лучшие друзья, «они» – все остальные, от которых можно ожидать чего угодно.

Р.: – По смыслу это почти то же самое. Так вот «своими» мы часто считаем только тех, с кем учимся или учились, работаем, соседствуем, ловим рыбу, с кем вместе танцевали, воевали, воровали и т.д. Все остальные часто оказываются в «чужаках». Для многих из нас человек другой национальности, иного вероисповедания, с отличным от нашего мировоззрением, социальным положением, просто имеющий в чём-то другое мнение – «чужой». Женщинам кажется, что общественное мнение – на стороне мужчин, а мужчины считают, что им завладели женщины. Нация разделилась на «своих» и «чужих», на друзей и врагов, на наших и не наших, на братков и фраеров. Даже было создано молодёжное объединение «Наши». Надо понимать, те, кто не входит в это объединение, – не наши? Стало быть, чужие? Деление на наших и не наших особенно сильно выражено в свойственной нам психологии противостояния: наш человек якобы всегда прав, чужак заведомо виноват. При споре или конфликте своего и чужого критерии истины, аргументы правоты отсутствуют. В отношении «своих» действуют иные нормы, оценки поведения, нежели в отношении всех остальных – «чужих». То, что разрешается и прощается «своим», недопустимо со стороны «чужих». И часто можно услышать: «Мы своих не сдаём и не наказываем».

С.: – Подобная необъективность даже вошла в поговорку: «Он, конечно, – сукин сын, но ведь это же наш сукин сын».

Р.: – Крайнюю степень противостояния между «своими» и «чужими» являют футбольные фанаты. Среди «своих» большую роль играет система неформальных механизмов: «блат», связи, коррупция. Короче, жизнь «по понятиям», а не по правилам, не по закону. Из-за такого разделения наш народ в принципе конфликтен. При таком состоянии общества нужна повышенная степень терпимости, толерантности. Но именно этого у наших граждан не хватает даже в пределах одного коллектива, семьи. Поэтому она у нас так нестабильна, из-за этого агрессивна молодёжь, так трудно в течение длительного времени уживаться в трудовом коллективе сотрудникам при одном и том же начальнике. Поэтому когда раздаётся возглас «нашего бьют!», его друзья, коллеги, односельчане не высвобождают бедолагу, а сходу бросаются с кулаками на тех, кто оказался по другую сторону конфликта, не вникая в его суть: а может быть, приятеля-то те решили проучить за дело. Такой субъективизм распространяется вширь и ввысь. «Отмазка» нашими властями своих, так же как выгораживание своих в ведомствах, городах, сёлах, – это оборотная сторона враждебности ко всем другим за пределами страны, корпорации, района, двора.

С.: – В этой же логике по поводу убийства одного российского ребёнка, усыновлённого американцами, мы поднимаем в тысячу раз больший шум, чем в ответ на убийства тысячи детей нашими родителями. Конечно, мириться нельзя с убийством хотя бы одного ребёнка где бы то ни было, но вполне естественно было бы ожидать праведного гнева наших депутатов, в тысячи раз большего, по поводу гибели детей в России, чем в США. В этой же логике: многочисленные мемориалы и памятники убитым в Великой отечественной войне, но – редкие подобные сооружения и знаки в память убиенным большевистским режимом. Как будто жизни, прерванные своими, менее ценны, чем жизни, унесённые внешним врагом. В этой же логике: убийство двух туристов в другой стране вызывает громкий международный скандал, у нас в России гибнет до 100 тысяч человек в год – это непредвиденные потери, статистика. В этой же логике: когда неизвестный убивает кого-то на улице, это – злостное преступление, трагедия, а когда муж убивает на кухне жену, это – внутрисемейная разборка. Мол, со своими мы можем делать что угодно, а чужой не смей даже критическое слово сказать. Сюда же надо отнести убийство таджиков и других азиатов юными «борцами за лучшую жизнь», почему-то решившими, что в не очень благополучной их жизни виноваты прежде всего инородцы. Попробовали бы скинхеды напасть на какого-нибудь богатого чиновничьего вельможу, укравшего у народа миллионы долларов или хотя бы рублей, их сразу нашли бы, скрутили и отправили бы надолго в места не очень уютные.

Р.: – Сейчас мы балансируем между националистами с их ставкой на силу и демократами с мечтой видеть Россию в европейской семье. И мы с беспокойством ожидаем, чья возьмёт на этот раз? Главная наша задача состоит именно в том, чтобы найти компромиссную позицию этих двух основных частей одного русского народа без взаимных обвинений, а тем более без вражды и применения силы.

С.: – Ещё в середине XIX века русская интеллигенция разделилась на западников и почвенников. После 1917 года такое разделение потеряло актуальность, а в постсоветской России спор между теми и другими возобновился.

Р.: – Чаще применяют другие термины: либералы и патриоты. Первые уверяют, что есть один цивилизованный путь – вслед за Европой к её ценностям. Последователи вторых зовут к русским отечественным традициям, говорят, что у России – особый путь, ей негоже копировать чужие порядки. Первые считают Россию европейским государством, вторых больше тянет к азиатским корням хотя бы потому, что намного большая часть территории России лежит в Азии.

С.: – Не случайно орёл на гербе – двуглавый, причём головы смотрят в противоположные стороны, символизируя и разную устремлённость русских людей: одни – в Европу, а другие – вроде бы в Азию. Нашу страну порой называют мостом между Западом и Востоком. Недаром говорят, что

Россия – это восток Запада и запад Востока.

Р.: – Ещё иногда упоминают термин «транспортный коридор» между Европой и Азией. Образы «моста», «коридора» никак не соответствуют той роли в мире, на которую мы претендуем. Они создают ощущение некоего промежуточного положения, напоминают попытку усидеть на двух стульях. Негоже нам быть соединением чего бы то ни было, тем более коридором между некими жилыми и хорошо обставленными помещениями.

С.: – Получается, в России живут русские-европейцы и русские-азиаты.

Р.: – Но не по месту жительства, а по мировосприятию, образу жизни. Это различие исходит из глубин характеров. Однако вряд ли много найдётся людей, которые признают себя «азиатами», даже учитывая, что разделение это условно. Сугубых «европейцев» и абсолютных «азиатов» среди нас не так много, но, как правило, преобладает одна из этих двух субстанций в психологии, в жизненной позиции, в действиях. Главными отличиями являются культура мышления, поведения, гражданская позиция, отношение к либеральным ценностям. Мы все перемешаны, даже братья, случается, относятся к разным ипостасям. Бывает и так, что один и тот же человек со временем может поменять свою доминирующую ориентацию с азиатской на европейскую, и наоборот. Русский-«европеец» может на каждом шагу встретиться в Хабаровске, а русских-«азиатов» немало в Брянске. Невозможно провести границу между Россией-европейской и Россией-азиатской, уж точно она не совпадёт с принятой границей между Европой и Азией.

С.: – Наверное, различие между чётко выраженным «европейцем» и типичным «азиатом» можно заметить в хозяйстве каждого: у «европейца» материалы сложены в порядке, сам он – педант. «Азиат» – широкая натура. На территории его хозяйства царит «художественный» беспорядок.

Р.: – Да, русских-европейцев угнетает раздрай, неорганизованность, беспорядочность во всём: на территориях, в делах, в отношениях. Профессия тоже не может быть определяющей: «азиатом» может оказаться профессор, а «европейцем» – рабочий, и у обоих фамилия – Иванов. Русские-«европейцы» больше склонны к демократии, им хочется порядка, но не сталинского под гнётом страха, а справедливого, соблюдаемых всеми добровольно законов. Русские-«азиаты» тяготеют к авторитаризму, иные даже к тоталитарному режиму. Сталинский режим опирался, прежде всего, на русских-«азиатов». «Европейцы» ратуют за плюрализм мнений, склонны доказывать, приводить убедительные аргументы, более дотошно докапываются до сути, обладают здоровой рефлексией. «Азиаты» трудно идут на компромиссы, постоянно стремятся навязать другим свою волю, считая, что постигли истину. Русский-«европеец» больше радеет за содержание, русский-«азиат» – за форму. С некоторой степенью обобщения, видимо, можно сказать, что в «азиатах» преобладает склонность жить и действовать гуртом, а «европейцы» – скорее «хуторяне». То есть по психологии стоящие ближе к эстонцам.

С.: – Поэтому прибалтийцы согласны контактировать только с русскими-«европейцами», такими же сдержанными в выражении эмоций, признающими общепринятые нормы и правила. Недаром многие русские, живущие в Прибалтике, не хотят уезжать в Россию. Вот они-то в подавляющем большинстве – точно европейцы. И нынче на Запад уезжают и там хорошо приживаются в основном русские-«европейцы».

Р.: – Отношение к Западу имеет немаловажное значение. «Европейцы» больше склонны изучать опыт других стран. «Азиаты» чаще говорят: «Пусть у нас учатся, мы не глупее других».

С.: – Но если «европейцы» прорубали «окна» и наводили мосты в Европу, то чем занимались «азиаты»? А-а, они присоединяли к России территории других народов. Вот и иностранцы относятся к русским по-разному: одни уважают, а другие боятся. Наверное, боятся больше русских-«азиатов», потому что с русскими-«европейцами» легче договориться. В советский период мы противостояли Европе. В руководстве тогда возобладал азиатский дух, в 80-х-90-х годах – европейское начало. В 90-х годах в России появилось, например, два союза писателей, два непримиримых лагеря…

Р.: – Но это – не признак времени. Такое противостояние возникло бы в любом десятилетии, как только сняли бы оковы страха перед властями. Эти лагеря фактически существовали и при советском режиме: одни становились партийными писателями, работавшими в духе «соцреализма», а другие писали в стол, считались диссидентами. Правда, в разделении русских на «европейцев» и «азиатов» смущает то, что мы с азиатами ассоциируем менее цивилизованный народ. Бесцеремонность, наглость некоторых наших граждан порой называют словом «азиатчина». Не обижаем ли мы Азию и всех её жителей, ведь там много народов, относящихся к древним цивилизациям?

С.: – Мы используем слова, производные от названий континентов, условно подразумевая под ними типажи личностей наших соотечественников.

Р.: – Мы считаем, что Пётр I был ярым западником, дескать, он прорубил «окно» в Европу. Но это вовсе не значит, что царь был по характеру чистым «европейцем». Над ним слишком довлел азиатский стиль московского быта.

С.: – Он раздвоение русского народа явно усилил.

Р.: – Конечно! Русское дворянство, отстроив на северо-востоке России столицу в европейском стиле, ринулось в Европу, забыв на просторах полуазиатской страны основную массу, закосневшую в XV-XVI веках, прежде всего крестьянство. Так Пётр I заложил «мину», которая взорвалась в 1917 году.

С.: – И до сих пор, по сути, в России две столицы, очень разные по характерам: Москва и С.-Петербург.

Р.: – Европейская культура подавляющую часть русского народа не привлекала. Даже по языку образовалось вроде бы два народа: франкоговорящие и русскоговорящие. Причём многие из первых с великим презрением и высокомерием относились ко второй, гораздо большей по численности населения, части России. Дворяне даже стыдились на родном языке говорить.

С.: – Вторую солидную мину в российское общество заложил Пётр III, который в 1762 году освободил дворян от военной и государственной службы. До этого дворяне должны были служить до старости или до болезни. С освобождения дворянства началось его разложение в праздности и роскоши. Поэтому росло раздражение крестьян на помещиков – мужики не могли понять, как это можно целыми днями ничего не делать.

Р.: – Вот что пишет на эту тему английский историк Д. Ливен в книге «Аристократия в Европе. 1815-1914»: «Пышность образа жизни русской аристократии поражала даже английских наблюдателей. Романовы в XVIII веке по богатству многократно превосходили Гогенцоллернов, претендовали на первенство в Европе по части строительства дворцов и постановки придворных спектаклей, стремясь затмить все прочие европейские дворы. Двор в Петербурге не знал себе равных в пышности среди прочих европейских дворов». А вот как описывает трапезы XVI века у самодержцев сборник М. Забылина «Русский народ, его обычаи, обряды, предания, суеверия и поэзия», изданный в 1880 году: «Иностранцы с изумлением отзывались о пышности царского стола. Посол германского императора Варбочь не мог исчислить серебряной и золотой посуды, которая лежала горой. При нём подавали на стол около ста различных блюд. Обед продолжался до ночи. Посланник немецкого императора Генриха IV, увидев блеск двора, сказал, что он никогда не видал столько золота, серебра и богатых одежд». Разрыв между дворянством и крестьянством на протяжении XVIII века усиливался и к середине XIX века достиг апогея.

С.: – Большая часть русской элиты самоутверждалась только в обладании дорогими материальными ценностями и в роскоши.

Р.: – В годы правления императоров Александра III и Николая II один из самых вопиющих парадоксов состоял в том, что Россия бурно развивалась, но при этом не имела будущего. Особенно страдали разночинцы, которые чувствовали себя маргиналами. Они занервничали, что их могут бросить идущие впереди предприимчивые люди, которым до разночинцев дела нет, заметались, бросились к народу, но тот их не понял. Крестьяне воспринимали пришельцев с подозрительностью, иногда даже передавали их в руки властей. Неудивительно, что так называемое бурное развитие капитализма сопровождали погромы, террористические акты, убийства. Государственную Думу превращали в откровенный балаган. Ни у кого не было понимания национальных задач России, в том числе в тогдашней столице: в С.-Петербурге – Петрограде. Разлом между крестьянином и барином с их психологией и нравами в те годы был особенно велик, о чём предупреждал И. Бунин.

С.: – Часто говорят, что до 1917 года Россия успешно развивалась, а революция это развитие остановила. И основные причины кризиса видят кто в слабости царя Николая II, кто в Первой мировой войне, кто в заговоре немцев, австрийцев или англичан, кто в земском самоуправлении, которое использовали оппозиционные партии, а кто в одержимости и наглости большевиков.

Р.: – Это всё – сопутствующие причины. А главная причина трагедии 1917 года – в вопиющей неоднородности, расслоении российского общества по всем параметрам: экономическому, культурному, социальному, а прежде всего – психологическому, когда одни других «за людей не считают». Главную роль сыграл огромный перепад по «вертикали» в самоощущении и самооценке разных слоёв общества. Малая часть русского народа была обеими ногами в Европе, в капитализме, а большинство его – в первобытно-общинном древнем прошлом. И эти

чрезвычайно далеко отстоящие друг от друга группы населения России по недоразумению считались одной нацией.

Большевикам решить вечную проблему раздела нации минимум на две части не удалось.

С.: – Да они её по-серьёзному и не решали! Жестокостью вообще ни одной проблемы не решить. К власти пришли амбициозные, бескомпромиссные, а главное – более агрессивные особы, чем помещики, купцы, капиталисты и прочие предприимчивые люди. Кузнецы и дворники, надев кожаные тужурки, почувствовали себя хозяевами положения. А поскольку в спор вступили люди прежде неимущие, орудием борьбы стали не деньги, а ружья и наганы. Основной же ценой стала кровь. Функционеры выпрыгивали наверх путём силового захвата учреждений и руководящих кресел. Новоиспечённые партийные боссы стали занимать помещичьи усадьбы.

Р.: – Из ленинской большевистской затеи потому ничего хорошего не вышло, что удар в 1917 году пришёлся по имущественному расслоению, а корни поляризации, лежащие в социально-психологической сфере, остались. Осуществив интенсивное перемешивание населения, большевики «вертикальное» психологическое расслоение народа не уменьшили, а даже в чём-то его усугубили. Очень быстро от масс оторвалась партийно-бюрократическая верхушка, образовалась советская буржуазия, высшая «каста». Хотя поначалу захватившие власть в октябре 1917 года «народные комиссары» бравировали происхождением из бедняков, провозгласили всеобщее равенство, тем не менее с первого дня советской власти начали обособляться «товарищи», которым хотелось быть равнее всех. Уже в 1918 году они ввели категорию людей под названием «лишенцы», то есть не имеющих гражданских прав. Далее в разряд «неправильных» попадало всё больше граждан. Выстраивая новую «вертикаль», комиссары и секретари в стремлении утвердиться в своём превосходстве над всем обществом набрали такую скорость, что в конце концов оторвались от него даже больше, чем знать в царское время. В итоге русский народ потащил социально-культурную, а вместе с ним и психологическую раздробленность дальше в советский период, а в конце ХХ века – в начале XXI века она даже усилилась.

С.: – С одной стороны, новые вожаки взялись за ликвидацию безграмотности и вообще повышение культурного уровня народа. Появились всякие ликбезы, рабфаки, дома культуры. Но вскоре им это надоело, и культура скатилась по финансированию на уровень «остаточного принципа». С другой стороны, «кухаркины дети» и сыновья сапожников понижали морально-этический уровень остальных соотечественников до своего невысокого уровня. Агрессивного, демонстративного высокомерия и хамства после 1917 года стало не меньше, чем раньше, а больше. Из народа уходило человеколюбие – неизменная плата за любое насильственное деяние. Секретари большевистской партии ввели ВКПб – Второе Крепостное Право большевиков, более жестокое, чем первое. Люди, попавшие в застенки и лагеря НКВД, превратились фактически в париев – низшую касту и рабов. Лишь после 1956 года колхозникам начали выдавать паспорта, что стало формальным сигналом к окончанию крепостной зависимости.

Р.: – Как подметил в книге «Номенклатура» М. Восленский, выходцы из крестьян составляли большинство в сталинской номенклатуре, но именно они всячески притесняли представителей своего класса. «Враждебная отрешённость от своей прежней среды – характерная психологическая черта номенклатурных чинов, – делал вывод автор. – Номенклатура – класс деклассированных». По мере развития так называемого социализма утверждался и всё более обособлялся от народа «новый класс» – коммунистическая бюрократия, распоряжавшаяся всей национальной собственностью и обращавшая её в источник собственных привилегий.

С.: – Решающим в оценке и продвижении людей в советский период было членство в КПСС.

Р.: – Скорее, наоборот: люди определённого склада характера шли в партию, поднимались вверх по партийной лестнице. А сейчас принадлежность к правящей партии уже не имеет такого решающего значения.