Где-то там, за облаками…

И тогда я начинаю кричать, срываясь на визг.

Мой крик вызывает огненную бурю, выжигающую своими пылающими кольцами, крашеное дерево скамей. Я делаю небольшое усилие, и пылающие скамьи взрываются, рассыпая в воздухе снопы разноцветных искр и обугливавшиеся обломки досок. И тогда я слышу тихий смех. Смех, перерастающий в оглушающий хохот и громовые аплодисменты от невидимых мне зрителей…

Затем я просыпаюсь и чувствую, как бежит ледяной ручеек пота по моей спине, пачкая измятые простыни, как дрожат пальцы, когда щелчок зажигалкой вызывает к жизни крохотный огонек, отголосок той бури, поджигающий кончик сигареты в моих губах.

Потом я выхожу на балкон и молча стою, выпуская клубы дыма и наблюдая с высоты двенадцатого этажа за просыпающимся городом. Почему-то этот сон всегда снится мне под утро. Именно в то время, когда глубокая ночь сменяется ранним утром. Когда начинает розоветь горизонт в предчувствии хозяина небосклона и появляются первые, пачкающие утренний воздух, автомобили на дорогах. Именно тогда и снится мне вся эта мура, вызывая к жизни один и тот же сценарий – холодный ручеек пота, тусклый огонек сигареты, просыпающийся город с высоты двенадцатого этажа, затем невнятное бормотание разбуженной жены, бурчание вскипевшего чайника и шелест яиц на раскаленной сковороде. Все одно и тоже. Найти бы того поганого сценариста, что так нагло влез в мою голову и своими грязными ручонками вписал эти несколько минут. Найти и добавить еще одно ПОЧЕМУ, к уже и без того длинному списку.

Я лениво вожу вилкой, размазывая яичный желток по дну тарелки. Делаю глоток кофе из огромной фаянсовой чашки с глупым красным орнаментом на пузатом боку. Целую жену, стоящую у зеркала в коридоре и расчесывающую волосы старой массажной щеткой. Закрываю за ней дверь, выглянув на прощание в глазок. Неторопливо шлепаю босыми ногами в спальню, включаю компьютер и, не дожидаясь пока он полностью проснется, кладу себе на колени клавиатуру. Начинается мой рабочий день. Я вызываю текстовый процессор, выбираю очередное свое недописанное произведение и углубляюсь в работу. Я неторопливо набираю на обшарпанной старенькой клавиатуре слова. Слова слагаются в предложения. Предложения в строки. Очередное мое творение пробуждается к жизни под сухой стук клавиш и жужжание компа. Что родится на этот раз – редкий шедевр или очередная неудача – не знаю даже я.

Я лишь даю этому жизнь, а дальше… дальше оно живет своей жизнью. Как обычныйнеудачник зарастет пылью на прилавках, или как ловкий мошенник будет вытягивать деньги из карманов обывателей. Кто знает.

Тот, кто учил меня писать книги, любил повторять, что хороший писатель всегда вкладывает в свое творение часть своей души. Маленькую, чуть заметную часть. Но эта часть может оказаться любой. Может вдохнуть радостный аромат летнего утра, а может выдать зловоние городской свалки. Самое страшное, что ты никогда не узнаешь, какая частица твоей души покинула тебя и зажила собственной жизнью, вплоть до того момента, как будет поставлена последняя точка на последней странице и выпита первая рюмка коньяка по случаю окончания очередного опуса.

Вот и сейчас я неторопливо нажимаю на кнопки, превращая ИДЕЮ в ТВОРЕНИЕ рук своих. Автоматически исправляю ошибки, заботливо помечаемые текстовым процессором и аккуратно делаю пометки в своей рабочей тетради. И терпеливо жду ЕГО рождения. Жду того момента, когда я распечатаю пачку с табаком и отправлюсь на кухню за коньяком. Потом посижу пару минут, глядя на светящуюся на экране последнюю страницу и ту последнюю точку. Раскурю старинную трубку, подаренную одним из моих фэнов и опрокину пыльную бутылку над тонким хрустальным бокалом. У каждого из нас свои привычки. Один мой друг, после окончания очередной книги, лезет мыться под душем, другой – покупает супруге огромный букет роз. Все мы чудаки. Затворники, желающие общаться с миром только через тонкие хрустящие страницы в целлофанированных обложках. Да, я не люблю людей. Не люблю тех, кто содержит меня, покупая мои книги, позволяя время от времени удовлетворять свои скромные и не очень, прихоти. Но именно НЕ ЛЮБЛЮ, а не НЕНАВИЖУ. Я всегда предпочту вечер с книгой на диване, чем романтичный поход в ночной бар. Таким уж я стал. И это уже вряд ли можно изменить.

В коридоре просыпается дверной звонок и рассыпает веер душераздирающих трелей. Минуту я размышляю, стоит ли открывать или вернуться к работе. Трель повторяется, и я, отложив в сторону клавиатуру, надеваю истрепанные, но все еще любимые тапочки и плетусь к двери. Долго смотрю в мутноватое стекло глазка, пытаясь обнаружить посетителя. Затем решительно распахиваю дверь и обнаруживаю лишь сиротливо лежащий на коврике длинный конверт.

Почесываю задумчиво затылок, поднимаю белый прямоугольник и захлопываю дверь.

Конверт девственно чист. Видно лишь аккуратные места склеек и больше ничего. Ни адресата, ни отправителя. Ну, с адресатом то, пожалуй, понятно. А вот что насчет отправителя? Вспыхивает безумная мысль о моем проклятом сценаристе снов, но тут же исчезает смытая волной ощущения безумия идеи. Я верчу конверт в руках и решительно надрываю хрустящую бумагу.

На ковер падает сложенный вдвое белый лист. Я нетерпеливо открываю послание и читаю одну единственную фразу – "Виктор. Пятница, бар "У Флинта" в шесть вечера. Приходи один.Думаем, что не пожалеешь". Дальше следует беззвучный удар, сотрясающий мое тело, сопровождаемый ослепительной вспышкой белого света перед глазами и медленное угасание сознания.

Больно. Очень больно. В голове стучат молоточки. Маленькие молоточки бьющие по таким же маленьким колокольчикам. Я поднимаюсь, стараясь не обращать внимания на ставшее ватным тело ицарапая ногтями недавно поклеенные обои. Ноги предательски дрожат, поэтому приходится опереться спиной о стену. В животе застыл ледяной комок, дергающий мое ставшее непослушным тело в позывах к рвоте.

Я чувствую что-то теплое на своей щеке и вижу в зеркале напротив, тонкую струйку крови, стекающую из-под волос по щеке. Кажется, я к чему-то приложился головой во время падения.

Стою, тупо всматриваясь в свое изображение на серебристом стекле. Постепенно утихает дрожь в коленях, и тает лед в желудке.

Начинаю озираться по сторонам, еще не решаясь оторваться от спасительной тверди стены, в поисках причины моего состояния.

Пустой коридор, освещенный тусклым светильником, закрытая на ключ стальная дверь, измятый цветастый ковер на полу, перевернутый табурет и одинокий белый конверт в бурых пятнах крови. Листка с дурацкой фразой не было. Я опустился на четвереньки, уронив при этом несколько капель крови на утоптанный ворс ковра, и посмотрел под тумбочкой. Затем заглянул под ковер. Листка не было. Снова прислонился к стене, приложив к царапине у виска удачно подвернувшийся носовой платок. Чертовщина какая-то. Мистика. Может перейти на детективчики в стиле хоррор? Вот и сюжетная завязка имеется неплохая. Известный писатель-фантаст получает послание неизвестно от кого, после чего получает по голове прямо в своей квартире. Бред сивой кобылы. Я поднимаюсь, все так же придерживаясь спасительной стены, и иду в спальню. Падаю в кресло перед компьютером. Так, теперь все по порядку.

Письмо от неизвестного адресата я получил. Идиотскую фразу прочел. А что потом?

Я осмотрелся. Когда раздался звонок в дверь, было около трех. Сейчас судя по царившему в комнате полумраку – ближе к шести. Значит, без сознания я провалялся чуть ли не три часа. Теперь о самом сознании. Шлепаю босыми ногами к зеркалу и, напрягая глаза, рассматриваю тонкую царапину, пересекающую висок и спускающуюся до щеки. Царапину я явно заработал во время падения. Наверное об табурет. Кроме царапины других повреждений нет. Ни шишки на голове, ни синяков. Значит, версия с ударом по черепу отпадает. Эх, не писать мне, похоже, детективы. Но, черт возьми, что же все-таки произошло?

Прикладываю к уже почти некровоточащей ранке платок и опять плюхаюсь в объятия кресла. Экран компьютера мрачно мерцает разноцветием включившегося скринсэвера, насмешливо подмигивая мне нарисованным, мультяшным глазом.Клавиатура валяется там же, где я ее оставил. Тянусь и вырубаю компьютер из сети. Комната погружается в темноту.

Пару минут просто сижу, тупо вглядываясь в потухший экран монитора, затем, иду в коридор, еще раз обшариваю его в поисках таинственного послания и ничего не нахожу. Конверт так и валяется на полу, а того, что было внутри, нет. Съел я, что ли, эту проклятую бумажку пока был в беспамятстве?

Проверяю дверь – заперто. Выключаю свет в коридоре и иду на кухню к холодильнику. Достаю мгновенно запотевающую бутылку коньяка и наливаю в пузатый бокал. Распечатываю пачку с табаком. Вот Надюха удивится, вернувшись с работы. Муж нарушающий свои собственные привычки, явление, в нашем с ней мирке, мягко скажем, незаурядное.

Щелкаю выключателем электрочайника. После коньячка и хорошего табака, стакан крепкого чая с кусочком лимона – великая вещь.

Раскуриваю трубку и иду на балкон. За покрытыми морозным узорам стеклами, кипит вечерняя жизнь большого города. Мечутся по дороге машины, подмигивая друг другу всполохами разноцветного света. Тусклые фонари скупо освещают давно не чищенные пешеходные дорожки с маленькими фигурками людей.

Пешеходы спешат по своим делам, деловито перебирая крошечными ногами. Отсюда жизнь кажется красивой детской игрушкой, перевитой разноцветными подарочными ленточками. Маленькие модельки автомобилей, игрушечные фонарики на батарейках над нарисованной на куске картона дорогой, смешные куклы-люди в своих нелепых зимних одеждах расставленные маленьким кукловодом. Представляю себе этого кукловода, и очарование вечернего города рассыпается в прах, оставляя в душе неприятный осадок и инфантильное сожаление о несостоявшемся чуде. Торопливо докуриваю, вытряхивая серый пепел в старый цветочный горшок. Тоже своеобразная традиция, между прочим. Возвращаюсь в спальню и понимаю, что поработать сегодня уже не получится. Как говорил один товарищ, в ответ на мой вопрос о муках творчества – "аппетита нету".Остается только вздохнуть и топать на кухню, к запаху свеженарезанного лимона и еще бурчащему чайнику. Стакан горячего чая, сдобренный лимоном и коньяком, окончательно растапливает ледяной ком в желудке. На часах, тихо тикающих над дверью, уже десять минут седьмого.

Я споласкиваю стакан под вялотекущей струей холодной воды. Убираю в шкафчик чайник с заваркой и сахарницу. Сахарница выскальзывает из дрожащих пальцев и разлетается коричневыми фарфоровыми брызгами. И вот тогда я понимаю, что мне надо напиться. Сильно напиться.

Глава 2

Я бросаю желтый кругляш жетона в хищно разинутый зев автомата, и тот гостеприимно распахивает створки турникета. Метро. Забавная вещь. Оно как подземное зеркало мира наземного. Крошечный мирок в мирке большем. Здесь все как наверху. Есть свои хозяева и рабы, богатые и нищие, и бурлит вся та же безликая масса, что и на поверхности. Люди идут сплошным потоком, сравнимым разве что с течением бурной реки. Та, как известно, огибает лишь непреодолимые препятствия, остальное она попросту уничтожает.

Так и здесь, хочешь остаться жив, не иди поперек потока – затопчут. Вон невысокая, миловидная девушка роняет сумочку и, нагибаясь за ней, падает, сбитая статным джентльменом в дорогом кашемировом пальто. Джентльмен на секунду оглядывается, и, недоуменно пожав плечами, продолжает свой стремительный бег в потоке. Помогаю подняться юному созданию. Поднимаю ее сумочку, бормочу нелепые слова утешения и иду дальше своей дорогой. Вступаю на бегущую вниз черную ленту эскалатора, которая уносит меня во чрево огромного организма. Живого организма, живущего по своим, одному ему известным, законам. Выпитый дома коньяк, кружит голову, заставляя смотреть на окружающую действительность сквозь опаловую призму легкого цинизма. Хотя, кто знает? Может я действительно по натуре циник, с зачатками эмоционального эксгибициониста, и алкоголь лишь немного раскрепощает, давя повседневную чопорность и манеры. Может и так. Но сегодня мне плевать на все. Я еще не до конца понимаю происходящее со мной. Это что-то новое. Что-то растет во мне, с хрустом ломая созданный за десять лет уютный и привычный мирок. Что-то, заставляющее бежать меня сквозь зимние улицы из теплого лона собственного дома. И лишь услышав громкий стук схлопнувшихся дверей вагона, понимаю, что попросту боюсь. Я в ужасе от произошедшего со мной. Настолько, что хочется сесть прямо на заплеванный и исшарканный тысячами ног пол и, обхватив лицо ладонями, начать кричать. В голос. С тонким, противным подвизгиванием. Но я крепко держусь за стальной поручень обоими руками и смотрю в темное окно. Лишь на мгновение позволяю себе прикрыть глаза и увидеть ту проклятую арену и услышать грохот аплодисментов из моего сна.

Захар жил в трехкомнатной хрущевке на Русаковской. И это еще очень неплохой вариант по сравнению с двухэтажной развалюхой в Люберцах, где он проживал раньше.

Познакомился я с ним лет десять назад, сразу после нашего с Надей переезда в Москву. Моей жене надо было приступать к работе в институте, а я подумывал о начале писательской карьеры. Познакомились мы с Захаром на новогодней вечеринке у Сергея Арова. Высокий, плотного телосложения и не слишком разговорчивый мужик, сидящий рядом с невысокой миловидной девушкой в углу стола, вызвал у меня тогда скорее антипатию и я лишь холодно кивнул в ответ на его приветствие. Затем я о чем-то заспорил с Сергеем. Кажется, спор был о какой-то книге братьев Стругацких. И я был очень удивлен, когда Захар вступил в нашу полемику, достаточно аргументировано доказав, что ошибаемся мы оба. Потом оказалось, что он работает телохранителем в небольшом охранном агентстве. Этот факт вызвал тогда с моей стороны жгучее любопытство. С кем с кем, а с профессиональными телохранителями я был знаком только по фильмам и не смог себе отказать в удовольствии поболтать с живым представителем этой профессии, тем более, что этот человек оказался настоящим фанатиком фантастической литературы. Девушка сидящая рядом с ним оказалась его невестой.

Через месяц нас с Надей пригласили на свадьбу, после чего мы периодически навещали семью Ковалевых в их новой, приобретенной перед свадьбой квартире.

Захар ответил только на третий, длинный звонок в дверь. Судя по покрасневшим глазам и слегка спутанным волосам, я выдернул его прямо из постели. Ну что ж поделаешь. Иногда приходится быть законченным эгоистом. Быть белым и пушистым получается далеко не всегда. А сейчас особенно.

Захар даже не задает вопросов, просто кивает в сторону кухни и, дождавшись пока я скину промокшее пальто и надену потертые тапочки, идет следом. Молча лезет в холодильник и достает бутылку "Хрустальной – особой". Блин, ну неужели я так паршиво выгляжу?

Достает пару граненых стаканов и тарелку с ветчиной. Эстет однако. Так же молча срывает колпачок с запотевшей бутылки и разливает ледяную водку по стаканам. Молча чокаемся и опрокидываем налитое в глотки. Жидкость обжигает горло, перехватывая дыхание и, цокая стальными коготочками, бежит по пищеводу. В желудке мгновенно теплеет, а страх неожиданно исчезает, уступая место выступившим на глазах слезам и уютной теплоте, разливающейся по всему телу.

Захар со стуком опускает стакан и смачно крякает, вытирая пот со лба.

– Ну, рассказывай. С Надюхой опять поссорился? Или что еще покруче приключилось?

Киваю:

– Покруче.

И выкладываю ему все. От рассказа об идиотском сне, до дневных событий с конвертом и потерей сознания. Надо отдать должное Захару. Слушать он умеет. Слушает мой сбивчивый и торопливый рассказ очень внимательно, задумчиво попыхивая сигаретой. Затем уточняет некоторые детали. Разминает в отполированной поверхности пепельницы тлеющий окурок и достает еще одну сигарету из полупустой пачки. Мне приходится ждать, пока он не докурит.

–– Слишком уж похоже на глупый розыгрыш, чтобы быть правдой. – Захар осаживает меня движением ладони. – Разумеется не твой розыгрыш. Ты на это просто-напросто не способен. Иногда я думаю, что ты вообще не человек. Чувство юмора, как таковое, у тебя напрочь отсутствует.

Я смотрю на ухмыляющееся лицо Захара с дурацкой улыбкой. Вот чего-чего, а об отсутствии у меня чувства юмора я слышу от него впервые.

–– Однако, слишком много уж совпадений. Ты ничего странного в последнее время не замечал? Ну, там, чего-то неординарного. Неожиданные встречи? Звонки с угрозами?

Я отрицательно качаю головой: – Нет. Я в последнее время редко из дома выхожу. Так, в магазин сбегать или в гости сходить.

–– Домосед несчастный. Сгниешь так в своей берлоге. Хоть бы почаще в гости забегал что ли. Последний раз у меня, когда был? Вот то-то же.

Неопределенно пожимаю плечами. Ну виноват, виноват. Каюсь. Постараюсь исправиться.

–– По-хорошему, стоило бы в ментовку заявить. Только толку-то будет на грош. Самого послания нет, угроз не было. Единственно, что ты можешь предъявить – свои ощущения. А это для них сам понимаешь… Так что и состава преступления нетути.

–– А что мне делать? Сходить в пятницу в этот бар или послать все к черту?

Захар тушит окурок и достает еще одну сигарету. Это ж надо так курить, а?

– Сходи. А то так и будешь сомнениями мучаться. Лица вон на тебе нету. Пришел, глаза, чуть ли не на лбу, рожа белая, как мел. Думал, прямо у порога и упадешь.