Тимошка Пострелёнок и горбатый колдун

– А чего привала ждать? – развернулся к княжичу лицом Ванюшка. – Давайте сейчас Тимошку крикнем, и пусть он в сороку из самострела Квашни попадет. Давайте! Промахнется он, так тоже не беда, побежит стрелу по лесу поискать. Не найдет, так таких на привале плетей надаем, что он у нас кровавой слезой умоется. Верно, Василий Дмитриевич?

– Ничего не верно, – буркнул в сторону товарища княжич, и стукнул рукавицей по морде втиснувшейся рядом лошади Сано. – Я вон сейчас тебя прикажу за длинный язык высечь, а на твоего коня Тимошку посажу. То-то смеху тогда всем будет! Ванюшка Горский на телеге побитый трясется, а слуга из конюшни Квашни в седле его, расшитом яхонтами блестящими, сидит! Вот уж посмеёмся мы тогда от души!

Окружавшие княжича мальчишки так дружно и весело захохотали, что дремавшая на дереве сова, испугалась звонкого шума, сорвалась с сухой ветки и упала на дрожащего под кустом зайца. Заяц решил, что это на него коварная лиса набросилась и потому, не помня себя от страха, рванулся, куда глаза глядят, а глаза заячьи в тот самый миг на передние копыта лошади Петруши Грунки глядели. Вот туда заяц через мгновение и попал. Лошадь Петруши сбилась с ноги, споткнулась чуть-чуть, и покатился с неё всадник прямо в черные заросли прошлогодней крапивы. Дружинники, заметив непорядок в походной колонне возле княжича, всполошились, мигом заняли круговую оборону на дороге, поломав при этом четыре телеги. Когда все разобрались что к чему, то еще раз дружно посмеялись, но посмеялись на этот раз удачно, без разных там происшествий. Не до смеху в походной колонне было, только троим: Грунке, боярину Тутше да воеводе дружинников Микуле Тимофеевичу. Эти только ругались под общий хохот. Да и как было не ругаться, если в первый же день четыре телеги из обоза без колес остались. Еще не смеялся в общем хоре Петруша, этот лишь носом хлюпал да лошадь свою всяческими словами обзывал. Пока Микула Тимофеевич своих дружинников в нужный ряд строил, а обозный кузнец Михайло Кочерга лоб над каждой поврежденной телегой чесал, солнце подкатило к лесу. Глянул туда укоризненно Тутша, покачал сокрушенно головой и решил на ближайшей же поляне ночной привал устроить. Во-первых, телеги жалко было в лесу оставлять, а во-вторых, Василия Дмитриевича боярину стало жалко. Устал мальчишка в седле сидеть. Пусть и старался он виду не показывать, да только тяжело ему очень было. По посадке его видно, что тяжело, но на то он и княжич, чтобы терпеть. Крепко сжав зубы, терпел Василий Дмитриевич боль в ногах. Только Тутшу не обманешь. Знает он, как больно с непривычки целый день в седле сидеть. Сам не раз такое испытывал.

Вся процессия дружно подкатила к широкой поляне, а уж здесь всякому нужное дело нашлось. Дружинники расставили должным образом телеги и часовых. Кашевары быстро развели костры под огромными медными котлами и ложки свои из-за поясов достали, чтобы варево поскорей попробовать. Кузнец горн походный наладил да стал к себе помощника звать. Первым вызвался на эту роль, оказавшийся рядом Тимоша. Он скоренько дела на своей телеге управил и побежал меха горна кузнечного раздувать. Пока Тимоша с кузнецом отвалившиеся от телег колеса на место ставили, княжич с сотоварищами пытались из самострела Квашни попасть с десяти шагов в ствол пожилой осины, а когда обе стрелы потерялись, погоревали чуток, спальников своих поругали за их бестолковость и опять беседовать взялись.

5

А вот уж и стемнело в лесу. Примолкли птичьи голоса, зашелестели в сухой траве хозяйственные ежи с хитрыми ужами, выползла из своего дневного укрытия бледная луна, и туманный вечер стал полновластным хозяином не только дремучего леса, но и его как близ, так и далеко лежащих окрестностей. Путешественники съели всё варево, приготовленное расторопными кашеварами, убрали в переметные сумы плошки с ложками, студеной воды из ручья напились и уселись возле жарких костров в ожидании веселой беседы или интересного рассказа. К костру княжича Тутша привел Тимошку.

– Ты вот что, Тимоша, – поудобней устраиваясь на пушистой оленьей шкуре, первым из всей компании заговорил с Постреленком княжич, – расскажи-ка нам чего-нибудь занятное.

– Про Рюрика расскажи, – подмигнул Тимошке Илюшка Квашня. – Про князя-богатыря. Ну, помнишь, ты нам с батюшкой про него рассказывал, когда мы к родне нашей в Юрьев путешествовали.

– А чего про него рассказывать-то, – ухмыльнулся Горский. – Про Рюрика на Москве почитай каждый знает. Эка невидаль, про Рюрика он знает? Нашел о чем попросить?

– Ну, раз так, – резко повернулся к Горскому Василий Дмитриевич, – давай Ванюшка сам весели компанию.

– А чего я-то? – испуганно замотал лохматой головой Ванюшка. – Чего некому больше что ли? Чего всё Ванюшка да Ванюшка? Нельзя так княжич, не справедливо это. Почему опять я?

– А потому ты, что я так сказал! – строго стукнул кулаком по мягкой оленьей шкуре княжич. – Давай Ванюха, ведай всей честной компании про Рюрика-князя. И смотри, если плохо чего скажешь, сразу берегись. Мигом дружинников для расправы позову. Понял?

– Чего рассказывать-то? – засуетился на коровьей шкуренке Горский. – Рюрик князь был. Всем князьям нашим предок. Вот Василию Дмитриевичу, например. Из Варяжской страны он к нам пришел, а как пришел, так и княжить сразу на Руси стал. Чего еще-то? Чего?

– Не знаешь чего еще? – пристально глядя на товарища по походу, продолжал строго вопрошать Василий Дмитриевич. – Не знаешь?

– Не знаю, – смутился Ванюша.

– А раз не знаешь, то и другим не мешай, – поднял вверх указательный палец княжич и снова обернулся к Тимоше. – Давай ты Тимошка про князя Рюрика рассказывай, только не так скоро, как Ванюшка Горский. Давай, чтобы у тебя всё по настоящему было. Понял?

Когда смех у костра княжича немного стих, Тимоша поудобней уселся на охапке прелой соломы и начал свой рассказ.

– Жил, значит, у синего моря, там, где горы из чистого серебра к небу вздымаются до облаков самых, а меж них луга изумрудные простираются, богатырь по имени Рюрик. Сильным был Рюрик, как трехгодовалый медведь, стремительным, как молодая рысь, а умным, словно прожившая двести лет не белом свете сова. Никто не мог на битву с этим богатырем решится, все его боялись, и потому выбрали жители серебряной страны Рюрика своим князем. Счастливо сразу же зажили люди при новом князе. Все у них теперь было: купцы из разных стран хлеб в их города возами везли, стада на лугах изумрудных плодились не по дням, а по часам и все недруги их, сразу же друзьями стали. Скоро построили Рюрику благодарные люди на самой высокой горе терем расписной из камней самоцветных с золотой крышей. Всем миром построили, да красивый такой, ну, на загляденье глаз просто. Словно второе солнце по утрам терем этот над счастливой страной блистал. Рюрик тоже вместе с подданными своими счастливой жизни возрадовался, и захотелось ему еще их чем-нибудь народ страны серебряной осчастливить. Подумал он, подумал и решил жениться, а свадьбу при том такую широкую сыграть, чтобы все жители страны его, навсегда её запомнили и внукам про неё радостно рассказывали, а те в свою очередь своим потомкам о гулянии великом ведали всё, что от предков своих услышали. Приготовился к свадьбе князь, столов дубовых понаделал, скатертей белоснежных припас, дичи три воза своей рукой настрелял, разносолов там разных наготовил и стал невесту искать. Оседлал он коня вороного и поскакал по лугам да долам. Долго скакал князь и прискакал к быстрой речке с жемчужными берегами. Как прискакал туда Рюрик, так и застыл от красоты неописуемой. Нигде он такого чуда не видывал. Всяко видел, но чтобы такой вот красоты – никогда. А тут еще выходит на берег златым светом сверкающий красна девица по имени Афана. И так хороша она была, что самоцветный берег в глазах князя мигом померк, а серебристая вода речная, темной дымкой подернулась. Затуманился княжеский взор от красоты девичьей. Заволновался он, и руки богатырские к девушке протянул. Вздрогнула она, но поддалась. Посадил тогда Рюрик красавицу к себе на седло, пришпорил коня шпорой позолоченной и помчал быстрее ветра к терему своему да к столам свадебным. Афане тоже богатырь по душе пришелся. И решили они на следующее утро свадьбу великую сыграть, да только вот видно не судьба им было в тот день мужем да женой стать. Прилетела на рассвете к серебреным горам черная птица, разбила она своим вороненым клювом крышу терема княжеского и унесла Афану за высокий черный лес. Схватил Рюрик тогда свой меч богатырский, позвал с собой братьев родных Трувора с Синеусом да дружину свою верную и поскакал в дремучий лес вслед за птицей поганой. Долго скакали богатыри на конях своих. Долго сквозь леса колючие пробивались да по лугам широким мчали. До тех пор скакали витязи, пока у болота зыбучего не остановились. Переправы стали искать. Искали они её, искали да вместо переправы ворога коварного встретили. Выскочили из болотной тины на богатырей чудища лохматые с дубинами преогромными, и закипел у болотного берега жаркий бой. Силен был князь Рюрик, сильны его дружинники были, но только и чудища не из слабого десятка оказались. Срубит богатырь чудищу голову, а у того на месте её еще две растет. Отрубит руку, а из обрубка сразу три новых вылезает. Целый день с рассвета и до заката месили ратники грязь черную с алой кровью пополам и уж только ближе к закату, чудища с позором в трясину зеленую попрыгали. Испугались, значит напора богатырского. А как попрыгали они в хлябь болотную, как спрятались там, тьму лягушек подавив, так и открылся перед витязями путь широкий к граду Новгороду. Красив тогда был Новгород град. На диво любому глазу красив. Все избы там с куполами позолоченными были, над ними шпили с петухами презанятными высились, вокруг изб тыны алой краской крашенные стояли, а город весь, белокаменная стена вокруг опоясывала.

– Тимоха, – вдруг кто-то дернул Тимошу за рукав, – кончай сказки свои сказывать, спят уж все.

Тимошка встрепенулся, обернулся и увидел перед собой боярина Тутшу. Боярин приложил палец к губам и кивком головы повелел идти сказителю к своей телеге, а сам вместе с пожилым спальником стал княжича на меховую постель с оленьей шкуры перекладывать.

6

Утром княжич быстро соизволил уговорить себя не верхом на коне, а на телеге в дальнейший путь пуститься. Не очень хотелось ему спозаранку в седло садиться, потому и позволил он предложить себе место на самой широкой телеге. Не сразу, конечно согласился, отнекнулся разок, но, однако особо настаивать на своем «нет» не стал. А как соизволил уговорить, так сразу же первым на телегу и залез, а товарищи его подле пристроились. Уселся Василий Дмитриевич чинно на своем законном месте, позволил поправить под собой ковер мягкий и пошел походный караван дальше в путь по лесной дороге. Заржали от уколов острых стремян боевые кони, заскрипели тележные колеса, закричали на ленивых лошадей сердитые возницы, и недовольно зачавкала потревоженная множеством беспокойных ног дорожная грязь. Медленно двинулась процессия после ночного привала, но скоро разошлась, и вот уж пешие ратники на широкий шаг перестроились.

– А чего братцы, может нам сказку Тимошкину сейчас послушать? – сладко потянувшись на краешке княжеского ковра, предложил товарищам с пользой скоротать дорожное время Фомка Сано.

– И то верно, – поддержал его Илюшка. – Вели Василий Дмитриевич боярину Тутше Тимошку на телегу к нам посадить.

– На телегу нельзя, – замахал перед своим носом пальцем Ваня Горский. – Где это видано, чтобы черный человек на телеге бок о бок с княжичем путешествовал? Мне отец всегда велит подобающим образом с черными людьми себя держать, иначе они на шею сесть могут.

– Тимошка не такой, он не сядет нам на шею, если мы его на краешек телеги нашей посадим, – махнул Квашня. – Он хороший.

– Все они хорошие до поры до времени, – внимательно разглядывая вылетающие из-под колес комья грязи, решил поддержать важный разговор Карпуша Полянин. – Вон у нас псарь Гаврила жил. Тоже сперва добрым казался, а как на пасху меду лишнюю чашу выпил, так схватил оглоблю в руки и давай всех встречных и поперечных оглоблей той охаживать. Здорово у него это получалось. Да и всё бы ничего с чужими-то людьми, но только батюшка мой навстречу ему из терема вышел. Пожурить Гаврилу хотел. Пять дней он, потом болел, только на шестой отудбил, а ты говоришь «добрый».

– А я что говорю? – глянув с великой благодарностью за своевременную поддержку на Полянина, развел руками перед животом Ванюшка. – С ними, с черняками этими всегда ухо востро держать надо.

– Так чего не будем, что ли сказки сейчас слушать? – пожал плечами Илюшка и, отвернувшись от товарищей, стал разглядывать конский хвост. – Как хотите. Ваше дело. Давайте без толку поедем.

– Почему это не будем? – зачесал указательным пальцем ухо княжич, – еще как будем. Насчет того, что на телеге Тимошке не следует сидеть, это конечно правильно. Этого никак допускать нельзя, а вот чтобы черный человек рядышком с нашей телегой бежал, так это я думаю можно. Про такой случай, нам никто против сказать не сможет. Вот пусть он бежит рядом с нами и сказку рассказывает свою. Я сейчас Тутше велю этого Тимоху позвать.

Расторопный боярин повеление исполнил скоро и нужного мальчишку, куда надо доставил.

– Так чего красивый, говоришь, град Новгород был, – улыбнулся Василий Дмитриевич, когда Тимошка затрусил рядом с его телегой.

– Красивый, – кивнул головой Постреленок и, почесав пальцами бровь да подпрыгнув с ноги на ногу, вновь свою сказку сказывать стал. – Все избы там, значит, с куполами позолоченными да петухами расписными были, вокруг изб тыны алые стояли, а города вокруг белокаменная стена высилась. Высокая такая стена. Вот как в кремле московском, а может и повыше. Ну и вышли горожане из-за стены этой к князю Рюрику на поклон. Сначала они конечно из-за стены на него смотрели, а потом, как увидели, что он богатырь настоящий, что шутки с ним разные плохо шутить, так и вышли сразу. Первым самого мудрого мужа послали. Гостомыслом его звали. «Становись, – говорит Гостомысл богатырю, – князем нашим. Соскучились мы по правителю настоящему. Земли в здешних краях много, богатств всяких хватает, а вот порядку нужного ни в чем нет. Никак мы сами порядка этого, без князя хорошего навести не можем. Уж больно мы поспорить промеж собой любим, а рассудить нас построже в спорах этих некому. Бери нас крепкой рукой вместе с городом под свое крыло мил человек». «Не могу я князем вашим стать, – развел руками перед Гостомыслом Рюрик-богатырь, – Недосуг мне сейчас княжеством вашим править. Невесту я свою ищу, Афану. Черная птица её в ваши края утащила. Не слышали про такую?» «Как не слушали! – единым криком отвечают Рюрику новгородские жители. – Еще как слышали! Живет эта птица в дремучем лесу у Калина-царя и девок ему красивых со всего света таскает. Только ты витязь к царю не ходи. Пустое дело к нему ходить. Пропадешь там. Там уж многие буйные головы сложили. Оставайся лучше у нас княжить! И нам хорошо и тебе живу быть до поры до времени». Не послушался Рюрик-богатырь совета народного и к лесу дремучему поскакал, а братья своим, с дружинниками верными так сказал: «Вы за мной не ходите. Вы здесь останьтесь, народу этому помочь. За меня не беспокойтесь. Один я с Калином-царем справлюсь и Афану из лап его черных непременно вырву». Вот и не пошел никто с ним. В одиночку Рюрик стал по звериным тропам логово царя поганого искать. День ищет, второй, третий. А лес перед ним всё чернее и дремучей. Скоро так в лесу этом темно стало, что и солнышка уж витязь из-за частых веток не видит. Коня пришлось бросить, никак конь по бурелому идти не мог. Да чего там конь, сам богатырь скоро утомился между поваленных деревьев крутиться. И уж на исходе силы его были, когда увидел Рюрик перед собой избушку-развалюшку. Взобрался он на скрипучее крыльцо, а навстречу ему выходит девица-краса. Не такая конечно красивая, как Афана его, но тоже красоты можно сказать неописуемой. « Что тебе надобно в дремучем лесу молодец, – спрашивает девица богатыря и в дом его радушно приглашает». Рюрик в избу вошел, к столу дубовому присел и хозяйке про горе свое рассказал. Опечалилась после рассказа девица и даже слезу по щеке своей румяной пустила. «Жалко мне тебя богатырь, – шепчет, – пропадешь ты в битве с Калином-царем, также как жених мой Афоня пропал. Он тоже хотел с царем этим в браном деле потягаться да вот только не смог. Сложил он свою буйную голову в болоте трясучем перед теремом злого царя. Разорвали его там на куски верные слуги Калина: водяной с кикиморой да Змей Горыныч огнедышащий. Может не ходить тебе за невестой своей? Оставайся в моей избушке жить, а коли не останешься, то сожжет тебя Змей-Горыныч завтра к ночи. Сон мне такой сегодня ночью привиделся. Оставайся». Топнул ногой на эти слова богатырь, не боюсь я, дескать, чудища вашего и так громко закричал, что паук из красного угла избы с паутины своей сорвался да расшибся о пол дубовый, навек оставив деток своих без ласки родительской. Задрожала девица от голоса могучего, зарыдала горючими слезами, а потом рукавом правым перед витязем махнула, и расступился лес широкой просекой перед избушкой-развалюшкой.

– Я бы тоже Змея-Горыныча не испугался, – неожиданно громко прервал сказку молчавший от самой Москвы Петруша Грунка, сбивая ладошкой сухую макушку прошлогоднего бурьяна. – Ух, показал бы я ему, где раки зимуют! Мигом бы показал!

– Ага, так же как ты на прошлой неделе показал зад свой псу купца Петунова, – задорно оглядывая обитателей широкой телеги, звонко засмеялся Горский. – Помните братцы, как Петрушка наш без штанов на заборе сидел?! А голосил он там как, помните?! Ты и со змеем сражался бы так же? Также?

– И ничего не также! – всполошился от смешливых слов Грунка. – Нашел чего сравнить? Я бы как меч выхватил и стал бы этому змею головы одну за другой рубить! Одну за другой! Как размахнулся бы да как рубанул!

Тут парнишка неожиданно вскочил на ноги, выхватил из ножен меч и на самом деле размахнулся, по всей видимости, намереваясь срубить ольховую ветку, которая неразумно протянулась на проезжую часть дороги. Размахнуться-то Петрушка размахнулся, а вот ударить не смог, зацепился меч за ветку какого-то другого дерева, чуть повыше висевшую над дорогой, и сдернул мальчишку с телеги. Так и покатились они одновременно: меч под колеса тележные, а Петрушка в лужу болотную. Пока мальчишку вытаскивали, пока все дружно смеялись над незадачливым героем, ход походной колонны сбился. Опять пришлось Тутше вместе Микулой Тимофеевичем нужный порядок наводить. Хорошо, что они умели свое дело быстро делать, а то бы еще неизвестно сколько, эта кутерьма возле телеги княжича продлилась. Неожиданно явившееся княжичу с товарищами приключение, позволило Тимошке к своей телеге отойти. Не до сказок теперь Василию Дмитриевичу было. Для чего сказки, когда такое веселое событие рядом.

7

Тимоха торопливо пробирался в хвост, суетливо топтавшейся на месте колонны. Хотелось парнишке поскорей, пока не хватились его, на телегу свою присесть. От пронзительной боли в ноге хотелось этого. Какой-то шип колючий в пятку Тимохину впился, и шагать теперь крепко мешал. Мальчишка, прихрамывая, уже почти добрел до нужного места, но тут увидел скривившееся от боли лицо кузнеца Кочерги. Кузнец сидел на краешке телеги и будто малого ребенка прижимал к груди своей обернутую грязной тряпкой руку.

– Ты чего дядя Михайло? – сразу же позабыв про свою боль, подбежал к кузнецу Тимошка.

– Да вот руку сбедил, – прохрипел Кочерга, пытаясь улыбнуться мальцу. – Да так больно сбедил, что терплю еле-еле. Ось вон решил на ходу поправить, да вот рукав у меня под колесо и затянуло. Ох, ломота, какая, ох, ломота. Ой, Господи прости меня грешного и дай успокоения телу моему.

– А дай я посмотрю, – усаживаясь рядом с кузнецом, осторожно стал сматывать тряпку с раны Тимошка.

Рана оказалась глубокой и страшной. Даже кузнец, глянув на неё, испуганно слюну сглотнул и дрогнул всем своим могучим телом. А вот Тимоха не испугался. Он может, и испугался, но виду точно не подал. Резво соскочил малец с телеги, поморщился от внезапно проснувшейся боли в пятке и похромал к зеленой полянке на обочине дороги. Там парнишка быстро отыскал нужную травку, прибежал с нею к телеге кузнеца и стал колдовать. Один стебелек просто руками потер, другие пожевал да сплюнул на белую тряпицу, третьи целыми туда положил и привязал все это к руке Кочерги. Дед Антип Тимошку премудрости этой лечебной выучил. Много они с ним по лесам странствовали, вот там дедушка внуку свои секреты и сказывал.

В лесу травку от любой болезни найти можно, – говорил он Тимошке, показывая какой-нибудь блеклый цветок. – Это только мы, люди не хотим замечать её, а зверь травкой этой всю жизнь свою беспокойную лечится. Вот и ты Тимоха учись в каждом растеньице пользу находить. Вот этот цветок, к примеру, чтобы боль от раны унять, а вон тот, чтоб кровь остановить. Понял?

– Понял, – отвечал любознательный внучек и сразу же с другой травкой к деду спешил.

Пока боль в руке кузнеца унималась, Тмошка и свою пятку подлечил. Палец послюнявил, грязь с больного места соскоблил, а потом зубами кривой шип ловко выдернул. Траву нужную к ранке приложил, спину почесал и к повеселевшему кузнецу с вопросом.

– А скажи-ка мне дядя Михайло, как можно железный лук выковать, чтобы из него сразу пять стрел запустить разом?

– А зачем тебя пять стрел пускать, – прищурился кузнец.

– Как зачем? – всплеснул руками малец. – Чтобы сразу пять врагов единым махом сразить.

– Ишь, ты, – покачал головой Кочерга, – пять врагов сразу. Вот так Тимошка! Вот так воин-богатырь! По пять врагов сразу решил сразить! Молодец! Только знаешь чего, друг ты мой сердечный? Не сделать лук, пять стрел разом пускающий. Никак не сделать. Мороки уж больно много. Я вот давно еще, с двумя тетивами оружие сотворить пробовал, но только не получилось у меня ничего. Полгода бился да всё понапрасну. Молодой я тогда был, вроде тебя вот, ну и глупый соответственно. Тоже мечтал невидаль какую-нибудь смастерить. Сколько я тогда железа перепортил. Рассказать тебе не поверишь. Только не вышло у меня ничего. Теперь-то я понял, что не так оружие диковинное делать надо. Здесь по другому поступить следует. Про трубы огнеметные слыхал чего-нибудь.