Сказки одной недели

Крот ненавидел сны юноши. Сам он снов не видел и всякий раз когда юноша рассказывал об очередном чудесном видении, Крот начинал шипеть от злости и грызть своими желтыми зубами доски пола. Он твердил, что все это ложь и нет никакого дня. И что, конечно, никакой Отец не придет в их проклятую тьму. Это Крот прозвал юношу Жаворонком, когда тот, запинаясь от переполнявших его чувств, рассказывал о приснившейся ему птице.

– Что за нелепость! – яростно шипел Крот. – Что значит "летать"? Мы можем лишь ползать по земле и под ней. А то, о чем ты говоришь – это все вранье. Нет никаких птиц и нет никакого неба. Есть лишь земля и другие кроты.

– Есть! Я сам видел! – запротестовал юноша. – Есть птица, которая поёт, призывая свет. Имя ей – жаворонок.

– Это ты – Жаворонок! Других нет! – зарычал Крот и от злости начал царапать дверь шкафа.

С тех пор Крот называл юношу Жаворонком.

Были и другие сны. В одном из них юноше открылось, что когда-то давно он жил иначе. Были день и ночь и каждый день имел свое собственное имя. Проснувшись, Жаворонок не вспомнил как он жил до тьмы, но зато вспомнил почему все изменилось. Пришел некто могущественный и был он кромешной тьмой. Это он укрыл солнце и луну облаком угольной пыли, сделав их частью вечного мрака. Он расправил свои агатовые крылья, затмив свет звезд и сиянье родников. Своим дыханием, подобным остывшему пеплу, он превратил посланцев зари в ночные тени. С тех пор солнце больше не всходило на востоке, и у дней не было имен. Он окутал своим черным плащом мир Жаворонка, поглотив свет и краски, и затушив все семь светильников, висевших в комнате.

Словно тягучий болотный ил, этот некто умерщвлял Вселенную.

– Все это глупости, – недовольно проворчал Крот, услышав эту историю. – Эти твои фантазии – просто еще одно название тьмы, которая нас породила.

– Не тьма породила нас, а свет! – закричал Юноша.

Но Крот лишь зло усмехнулся.

– Вранье! И что это за слова: Понедельник, Вторник, Среда…

Не договорив, он презрительно фыркнул.

– Было время, когда ночь сменялась днем, и каждый день имел свое собственное имя, – быстро, запальчиво говорил Жаворонок, будто боясь потерять веру в собственные слова. – Был Понедельник, начинавший круг жизни, и было Воскресенье, завершающее его.

– Только тьма – ничего другого нет.

– Пусть так! – возбужденно заговорил Жаворонок. – Но даже она не может длиться вечно. Время её на исходе.

– Тьма бесконечна, – прошипел Крот и уполз в свой темный угол.

Так тянулась вечность. Юноша лежал на кровати, вспоминал сны и ждал прихода первого дня новой жизни, Понедельника. Он верил, что солнце рано или поздно взойдет и разгонит сковавшую его тьму. А в это время, пронзая своим влажным носом вечную ночь, по полу медленно ползал огромный слепой Крот, самим своим существованием отрицая свет и жизнь вне ночи.

Всякий раз, как только Жаворонок просыпался, он находил у двери небольшой круглый поднос со стаканом воды и двумя хлебцами. Вода была холодной, а хлеб еще теплым. Юноша вдыхал его аромат, пытаясь представить себе мир в котором он был испечен. Сотни раз пытался он увидеть того кто приносит ему пищу. Но не одна из попыток не увенчалась успехом. Все что ему оставалось – это каждый раз просыпаться от звука хлопающей двери, вскакивать с постели и бессильно опускать руки перед ней, понимая что уже в который раз опоздал. Крот жестоко смеялся над его попытками поймать неуловимое.

– Мы живем во тьме, а во тьме нельзя ничего увидеть, – говорил он замиравшему у запертой двери юноши.

– Неправда, – сказал юноша, поднимая хлеб и воду. – Вчера я подошел к зеркалу и увидел отражение собственных глаз. Да, мои глаза светились. Это мне знак! Понедельник, Первый День, уже близко.

– Ты лжешь! – зарычал Крот. – Во тьме нельзя видеть!

И он яростно начал скрести когтями, пытаясь подобраться к юноше. Жаворонок сделал несколько шагов и прыгнул на кровать. В темной комнате послышался шум падающих стульев и глухое рычание.

– Ты слеп! – сказал юноша, всматриваясь во мрак. – Поэтому ты говоришь, что света нет. Тьма внутри тебя, и поэтому ты будешь вечно пребывать в ней.

В следующую секунду зубы Крота вцепились в одну из ножек кровати. Он остервенело грыз неподатливое дерево, оставляя на нем огромные борозды своими клыками. Кровать зашаталась, подушка скатилась на пол.

– Прекрати! – закричал юноша, прижавшись к стене. – Оставь меня!

Крот долго терзал деревянную ножку, пока силы не оставили его. Уже не раз в приступе бешенства он пытался повалить кровать. И хотя дерево сопротивлялось натиску клыков Крота, с каждым разом оно все же отступало и ножка кровати становилась тоньше.

– Отдай мне мой хлеб, – потребовал он, отползая во тьму.

Юноша кинул один из хлебцев подальше в угол.

– Этот хлеб – доказательство того, что Отец заботиться обо мне, – крикнул он во тьму. – Он придет и зажжет светильники.

– Почему же он не сделал этого до сих пор? – зло усмехнувшись, спросил Крот из своего угла.

– Не знаю, – растерянно ответил Жаворонок.

Крот задавал трудные вопросы, вселяя тем самым смятение в душу юноши. Всякий раз их спор заканчивался победой Крота.

Жаворонок поднял подушку с пола и лег.

– Должно быть что-то еще, кроме этой мерзкой, внушающей ужас темноты, – сказал он, глядя в укрытый завесой мрака потолок.

– Больше ничего нет, – прошипел Крот.

Юноша зажал уши ладонями и отвернулся к стенке.

Бесконечная тьма и бесконечное время, словно канаты связали Жаворонка. Запах гнилого дерева и холодной земли, окружавшие его постоянно, убивали любое волшебство и надежду, даримые ему сном. Вчера, Завтра и Сегодня туго спелись, превратившись в тягучую черную реку, без дна и берегов. Даже семь светильников, изначально созданные противостоять тьме и хаосу, своим бессильным молчанием лишь помогали уничтожать и без того едва тлеющую надежду на свет. Вечность во тьме была поистине вечна.

Однажды ему приснился город с огромными светящимися домами и такими же светящимися воротами, окружавшими его со всех сторон. Каждый дом сиял на солнце и не было во всем городе даже двух кирпичиков одинакового цвета. Все здесь было пропитано спокойствием и тихим счастьем. И увидел Жаворонок, что ворота волшебного города открываются и из них выходит кто-то сияющий и идет прямо к нему.

Юноша проснулся в небывалом возбуждении. Сон был волшебным. Он быстро спрыгнул с кровати, подбежал к двери и поднял лежавший там, как и всегда, хлеб со стаканом воды. Услышав как зашевелился в своем логове Крот, юноша бросил в его сторону один из хлебцев и поспешил забраться на кровать.

– Что-то случится, – сказал юноша, откусывая хрустящую корку.

– Ничего не может случиться, – прошипел Крот, выползая на середину комнаты.

Прилипшие к его, загрубевшим, как камень, когтям комья земли лениво откалывались, рассыпаясь по полу черным бисером.

– Я видел волшебный сон. Я видел Отца. Он уже в пути. Тьма рассеется!

И вновь послышался стук падающих стульев.

– Ложь! Выдумка! Сны!

– Ты не видишь снов! – закричал юноша. – Ты не можешь ничего о них знать!

– Ложь! – рычал Крот, все ближе подбираясь к кровати.

– Ты слеп! – кричал юноша. – Поэтому ты так говоришь! Тебе никогда не увидеть света!

И в тот же миг кровать зашаталась. Крот яростно вгрызался в ножку кровати, стуча лапами по полу.

– Оставь меня! – в ужасе закричал юноша.