Сценарист

Те, кто видел их на сцене, приходят в восхищение от ее игры, и в недоумение – от его. Ее сравнивают с нимфой, прочат большое будущее, его же, как за глаза о нем поговаривают, держат в труппе из жалости, страха и уважения к прежним заслугам.

В чем заключаются прежние заслуги почти никто уже не помнит, однако старые театралы утверждают, что когда-то именно он блистал и подавал надежды.

Страх же заключался в том, что будто бы как-то, будучи пьян, он заявил, что подожжет театр, если кто осмелится заявить, что он уж не тот, что прежде, или исключить его из труппы. Учитывая внешность говорившего, ему поверили…

Да, я забыл представить новых наших героев. Зовут его – Собакевич (именно так, и ни я, никто другой не знает его по имени), ее же – Маргарита Николавна, или просто – Марго.

Итак, Маргарита провела ладонями по своим волосам, и сказала, глядя на меня русалочьими зелеными глазами: «Милый друг, скажите, что вы думаете теперь? Почему вы всегда один? Неужели не найдется ни одной приличной дамы, способной скрасить ваше одиночество?»

Терпеть не могу, когда ко мне обращаются с подобными вопросами. Я убежден, что задаются они из праздности и за отсутствием такта.

– Не понимаю, к чему вы клоните, – ответил я с достоинством, – но я прихожу сюда с единственной целью…

– …Нажраться! – рявкнул Собакевич и захохотал, довольный своей выходкой. – Как я вас, а?! – Спросил он, трясясь от смеха, и вскинул широкую ладонь. – Ловко, а? Дайте пять, сэр! – И выпил.

– Вы знаете, – продолжал Собакевич, отсмеявшись и закидывая в рот кусочек сала, – мне, между прочим, новую роль предложили.

Я изобразил на своем лице оживление и спросил: «Действительно?»

– Да-с…, – Собакевич откинулся на своем стульчике. – Впервые за долгое время мне дали, наконец, одну из главных ролей.

– И что же это за роль такая? – поинтересовался я, чтобы соблюсти приличия.

– Роль замечательная! – живо отозвался Собакевич. – Скажу вам по секрету – я долго мечтал о ней. И вот, счастливый случай преподнес нам творение сценариста из Европы…

– Ах! – закатила глаза Маргарита. – Гений, гений!

– Так и есть, – подтвердил Собакевич. – Единственный в своем роде.

– Кого же вы играете? – спросил я.

– Маргариту! – торжественно произнес Собакевич.

– Какую Маргариту? – удивился я.

– Как какую? Ту самую. – Лицо Собакевич просияло тихой гордостью. – Маргариту Николавну. Марго".

Я в недоумении взглянул на Маргариту, но супруги всплеснули руками и заголосили, тыча в меня пальцами: «Полюбуйтесь! Он совсем не читает книг!»

– Я читаю, – обиделся я. – Но позвольте… Если вы не играете Вашу супругу, то выходит, что…

– Именно! – ответил Собакевич. – Именно это и выходит!

«Господи…», – неопределенно подумал я, и осушил свой бокал.

Бармен посмотрел на меня сочувственно и смешал новый коктейль: «За счет заведения», – шепнул он.

– Да… – довольно жмурясь повторил Собакевич, – Маргариту.

– Ну, а вы? – спросил я Маргариту Николавну. – Вы кого будете играть?

– Я буду играть Собакевича.

Чтобы снова не попасть впросак, я только пожал плечами.

– Ну, Собакевича! – повторила она укоризненно. – Мой друг, определенно вам следует заняться своим образованием.

– Согласен, – отвечал я. – Но ведь Собакевич и Маргарита… образно выражаясь… живут на разных улицах?

– Ах да, – улыбнулась Маргарита снисходительно. – Забыла вам сказать, что спектакль экспериментальный. Конечно, с одной стороны нет Собакевича, а с другой – Маргариты, но соединить несоединимое, но разрушить устои, но заставить взглянуть по-новому… Ах, как это свежо, как великолепно! Нет, это невозможно, невозможно передать словами! – Простонала она, и тоже выпила.

– Сценарий, как мы уже сказали, написан европейским режиссером, – добавила Маргарита, переводя дух. – Только там, в Европе (она плавно повела рукой куда-то вдаль), – возможно такое. Ах, Европа! Идеи, прогресс, прорыв… После этого и смотреть не хочется на наше захолустье. – Она посмотрела кругом, зажмурилась, будто увиденное причинило ей боль и сказала бармену: «Мой друг! Прошу Вас…».

Бармен достал из-за стойки графин с водкой.

– Знаете, – промычала Маргарита, выпив еще и раздирая сало остренькими зубками, – приходите завтра на премьеру, и сами увидите.

– Хотите контрамарку? – добавил Собакевич.

– О чем же все-таки спектакль? – спросил я.

Мысль увидеть на сцене Собакевича в образе Маргариты, под ручку с Собакевичем – Маргаритой вызывала противоречивые чувства.

– Как бы вам сказать…, – протянул Собакевич, и почесал нос.

– Это трудно объяснить, – закивала Маргарита. – Сюжет не укладывается в привычные рамки. Зритель может представлять все, что угодно. В отличие от классики, которая давно всем набила оскомину здесь во всем, во всем – полная свобода. Определенно, это будет революция в искусстве!

– Ну, а какова все-таки основная мысль? – спросил я.

– Я же сказала вам, – отвечала Маргарита, раздражаясь, – во всем – свобода. Один увидит одно, другой – другое, третий вообще ничего не увидит, но только все поймут, что перед ними что-то такое, что… нет, это невозможно, невозможно описать! – Выкрикнула она почти уже со злостью, но тут снова запели колокольчики, и в уютном полумраке появились два господина.

– Добрый вечер! – воскликнул тот, что вошел первым.

На нем был мокрый от дождя плащ, широкополая шляпа и трость. Другой держал в руках потемневший от влаги бумажный пакет, перетянутый бечевой.

– Где веселье? – воскликнул первый господин. – Почему тихо? Музыку громче! –Больше свечей!

– Здесь нет свечей, – тихо заметил второй.

Какой ты, Михаил, реалист, право! – огорчился первый господин. – Впрочем, – добавил он, оглядываясь, – свечей здесь действительно нет. Что-ж, твой выход!

Второй господин надорвал бумажную обертку и извлек из прорехи несколько толстых, темных восковых свечей, богато украшенных замысловатым орнаментом.

– Подарок заведению, – пояснил первый. – Для услаждения вкуса присутствующих и создания атмосферы.

– Благодарю, – ответил бармен бесстрастно.

Свечи расставили на столиках, полках и барной стойке и зажгли.