Алтайский Декамерон

Днем кухня была свободна, так как все население 12-комнатной коммунальной квартиры по большей части училось или работало в различных московских учреждениях. Мама попросила сменщицу выйти за нее поработать (два дня подряд), та с удовольствием согласилась, предвидя неожиданные длинные выходные.

Запах от рыбьего клея был невыносимым. Чтобы хоть как-то укрыть остальные помещения от клеевой душегубки, дверь на кухню закрыли поплотнее с помощью полотенца.

Хема Львович предварительно промазал фанеру хозяйственным мылом, дабы исключить прилипание к ее поверхности пюпитра. Затем столяр разложил мозаику из обломков.

С удовлетворением взглянув на сложившийся калейдоскоп, Хема Львович принялся помешивать в консервной банке, вложенной в алюминиевую кастрюльку с кипящей водой, зелье коричневого цвета, вонявшее протухшей рыбой. Когда рыбий клей достиг нужной консистенции, керосинка была выключена. Началось воссоздание пюпитра.

Тонкая кисточка с щетинным волосом макалась в банку, а затем каждый фрагмент по торцам тщательно мазался клеем. Если клей попадал на черную лаковую поверхность, он удалялся краем влажной холщовой тряпицы.

– Теперь минут пять надо обождать, чтобы клей на торцах подернулся пленкой, – сказал столяр. – И только после этого соединять.

Он достал молоток, маленькие гвозди и небольшие сосновые брусочки. Последние Хема Львович прибил к листу фанеры по периметру изделия. Когда черный блестящий пюпитр, лежащий на фанере, был со всех сторон окружен светлыми сосновыми брусочками так же, как немецкая группировка фельдмаршала Паулюса советскими войсками генерала Рокоссовского под Сталинградом, Хема Львович маленьким молоточком с ювелирной точностью начал забивать крохотные конусообразные клинья из твердых пород дерева между внешним краем пюпитра и сосновыми брусками. Фрагменты подставки для нот всё плотнее соединялись между собой.

– Вера Александровна, – спросил мастер, – до завтра этот «ежик» может полежать на кухне? Или лучше в комнату занесем?

– Пускай себе лежит! – откликнулась мама. – Если сможете, форточку откройте, а то соседи ругаться будут, что мы им аппетит своим запахом испортили. Давайте чай с бутербродами пить. Айда в нашу комнату, – добавила мама.

На следующий день колдовство с пюпитром продолжилось.

Сосновые брусочки, поддетые стамеской и предварительно освобожденные от гвоздей, складывались в холщовый мешочек. Опавшие клинья убирались в мешочек поменьше. Маленькие же гвоздики ссыпались в круглую железную коробочку из-под зубного порошка «Мятный». Весь этот нехитрый арсенал не раз выручал столяра и использовался им не единожды.

Возрожденный пюпитр радовал глаз! Осталось подмазать черной тушью светлые точки там, где лак облупился. И можно крепить пюпитр к роялю на латунные петли.

Вера Александровна облегченно вздохнула: ведь эта, казалось бы, мелкая утрата, занозой сидела в ее памяти много, много лет. «Ну хорошо, – думала она, – ни Светик, ни Радочка не проявили должного интереса к музыкальному инструменту, но может быть, их дети, мои будущие внуки, станут известными пианистами! В конце концов, это неплохое приданое для Радули. А то отбоя нет от ухажеров! Глядишь, замуж вскорости выскочит!» (Ухажерами были студенты МТХУ, Московского театрально-художественного училища.)

Рада Моисеевна Кравченко, а по-простому Радулечка, моя мама и 23-летняя студентка, была первой красавицей всего потока художественного-театрального училища. Высокая стройная брюнетка с пышной, слегка завитой шевелюрой и карими глазами антилопы, она сводила с ума своих ухажеров, молодых мужчин, по большей части фронтовиков, недавно вернувшихся с войны.

Ей предстояло сделать непростой выбор. Кроме будущего моего отца, Миронова Анатолия Петровича, фронтовика, инвалида войны, на Радулечку претендовал красавец Стриженов-старший (впоследствии знаменитый советский актер). Однако мама выбрала того человека, которому суждено было стать моим отцом. Плодами этого непростого союза явились позднее четверо детей, в том числе ваш покорный слуга – Алексей Анатольевич Миронов.

К моменту переезда в новую хрущевскую пятиэтажку Леше исполнилось семь лет.

Рояль был огромным. Двое дюжих молодцов с плоскими ремнями, перекинутыми через плечо, гакая и гикая с придыханием, дотащили-таки бесценный инструмент до первого этажа заселенной новыми жильцами хрущевки. Пятиэтажка была одним из тех трех домов, что смотрели на будущий бульвар Генерала Карбышева, словно заглядывали в будущее. В недавнем прошлом эта территория представляла собой громадный овраг, к краю которого бесконечной чередой подъезжали самосвалы, ссыпавшие вниз промышленные отходы столичных заводов и фабрик, коптившие небо столицы денно и нощно. Вот на этом пространстве, отвоеванной могучими грейдерами у оврага, собственно, и возводился новый микрорайон Хорошево – Мневники.

– Хозяева, открывайте!

Первый грузчик, не опуская рояля, ударил пяткой ботинка во входную дверь.

– Радка, иди открой! Я обед готовлю! – послышался мужской голос.

Мама тотчас открыла дверь.

– Да-да, это к нам, вот сюда, сюда, пожалуйста, в большую комнату… Нет, к окну не надо, в этот вот угол, если можно…

Дощатый пол, покрашенный суриком, жалобно пискнул и прогнулся, когда тяжёлое черное тело опустили. Комната сразу же показалась тесной. Это как если бы на сельский аэродром вместо привычного «кукурузника», то бишь Ан-2, вдруг приземлился пассажирский лайнер Ту-154!

– Да!.. – Отец почесал затылок, глядя на рояль, который занял половину самой большой комнаты трёхкомнатной квартиры. – Купила баба порося!

Богатое приданое! Теперь, чтобы пройти в смежную комнату, приходилось делать крюк, огибая рояль.

Из дальней комнаты, смежной с самой большой, выходит двенадцатилетний подросток в аккуратной школьной форме. Он подходит к роялю, открывает крышку, под которой прячется клавиатура. Зачем-то поднимает пюпитр и замирает с восхищением.

– Красивый! – Мальчик поглаживает резное обрамление, напоминающее крылья бабочки, у которой тельце заменяет лира – центр декоративной композиции. Согнутым указательным пальцем правой руки подросток настукивает «Собачий вальс».

Мы, то есть я и мой брат-близнец Сергей, напоминаем, наверное, пару папуасов, открывших рты при виде стеклянных бус и зеркальца в руках колонизаторов. С нескрываемым восхищением мы смотрим на это священнодействие.

Это наш старший брат, Никита Анатольевич Миронов. Отличник, перфекционист, гордость родителей, любитель голландского сыра и шербета.

Порывшись в карманах школьных брюк (стрелки на штанинах идеальны!) и выудив монетку в 20 копеек, он поднимает руку.

– Ну что, мелюзга? Кто побежит в булочную за шербетом?

Мизансцена напоминает обертку шоколадной конфеты «Ну-ка отними». На фантике полненькая девочка в платьице в горошек. В её высоко поднятой руке, обращенной к зрителю, – конфета. А со спины девочки, приготовившись к прыжку, сидит крупненькая собачка, поглядывающая на руку хозяйки с понятным вожделением.

Итак, в ролях: маленькая девочка – Никита Миронов, в руке монетка; пара собачек, изготовившихся к прыжку, – братья-близнецы Сергей и Алексей Мироновы.

После недолгой борьбы мы приходим к однозначному выводу: за шербетом надо двигать парой, контролируя с двух сторон возможность уменьшения содержимого в кулечке шербета по дороге.

Никита сует нам деньги и, удаляясь, закрывает дверь в свою комнату перед нашими носами.

Булочная-кондитерская расположена в полуподвальном помещении одной из пятиэтажек. По запаху корицы и сдобы ее легко найти даже с закрытыми глазами.

– Что вам, мальчики?

– Молочного щербета на двадцать копеек, пожалуйста!

Получив заветный кулечек со сладостью, мы вприпрыжку бежим домой.

Никита придирчиво проверяет сохранность упаковки и только потом отрезает столовым ножом нам обоим по крохотному кубику шербета. И с важным видом удаляется в свою комнату.

Жуя шербет, мы, два сорванца, приближаемся к роялю и пробуем повторить незамысловатый «Собачий вальс». Однако отсутствие слуха и непонимание самой логики игры на музыкальном инструменте заставляет нас словно бы впасть в ступор. Впрочем, мы быстро приходим в себя: по оконному стеклу стучат палкой, а затем раздаётся крик:

– Мироны, айда на свалку, там значки привезли!

Самосвалы в огромных количествах «поставляли» на свалку бракованные изделия с Монетного двора: значки гражданского и военного назначения с облупившейся цветной эмалью. Эти значки находились еще в горячей формовочной смеси, что приводило в священный трепет души дворовых парнишек. Мы были словно неандертальцы, которые чудом узрели бронзовые ножи и украшения, пришедшие позднее на смену грубым изделиям каменного века.

Темные от пыли и копоти свалочных терриконов майки и рубахи юных кладоискателей украшали символы советской эпохи: «Ударник коммунистического труда», «Воин-спортсмен» всех степеней и цветов, нагрудный знак «Гвардия», знак «Отличник Советской Армии», кокарды, звезды, нашивки всех родов войск…

(Такая же детская тяга к украшательству сыграла злую шутку с пламенным борцом за светлое будущее всего человечества, незабвенным Леонидом Ильичом Брежневым!)

На этом искушения святого Антония (в его юном возрасте) не заканчивались. Среди куч промышленных отходов, обрезков строительных материалов, дымящихся мусорных терриконов возвышались импровизированные штабы мальчишек: «хижины дяди Тома», собранные из листов фанеры, шифера, рулонов рубероида.

Где-нибудь неподалеку разжигался костер, пеклась картошечка. Разломленная пополам, дымящаяся от накопленного внутреннего жара, она посыпалась крупными кристалликами соли, предназначенными для засолки капусты. Мы отламывали куски от теплого душистого обдирного батона. По кругу пускалась бутылка лимонада с профилем Буратино в полосатой шапочке, сделанной из носка папы Карло.

Детское воображение захватывали также отходы авиационных и радиозаводов: приборы всех видов и назначений (нам непонятных), тумблеры, трансформаторы, конденсаторы сопротивления – россыпью, различных цветов и оттенков. Эта техника разрывала карманы школьных брюк, которые превращались в одежду санкюлотов времен Великой французской революции!

Наибольшую ценность представляли небольшие куски магния. Магний вместе с марганцовкой являлся основным компонентом для изготовления взрывчатой смеси. Взрывы домашних бомбочек напоминали скорее фейерверки. Мы совсем не походили на современных террористов и не добавляли в состав селитру и мелкие металлические предметы, которые и приводят к наибольшим количествам человеческих жертв.

А воздушный шар, наполненный ацетиленом от вступившего в реакцию карбида кальция с водой и взорванный на высоте третьего этажа! Мы брали обычную бельевую веревку, пропитывали селитрой и получали примитивный вариант бикфордова шнура. Шнур поджигали на земле.