9+1

Бинь зарабатывал на хлеб постройками. Я изготовляла микрожизни на серийный лад и продавала за гроши. Был ли мой союз счастливым? Мне не приходилось задумываться об этом. Я несла свой крест с честью и гордостью. Это все, что держало меня в покорном согласии с решениями мужа. Бинь только раз обиделся на меня. Когда я в потемках упала с лестницы и всю ночь пролежала недвижно со сломанной ногой, чтобы не разбудить мужа. В то утро он ударил меня по щеке, и горячо сообщил о полном нежелании в будущем проспать мою смерть.

– Прости, мой дорогой.

Он обнял меня, отнес в постель и наложил тугую шину. Два дня Бинь не ходил на постройки, выхаживая мою неосторожность. Я плакала счастливыми слезами печали. И в этот период создала лучшую микрожизнь. Увы, не последнюю… Что-то ускользнуло, чего-то не хватило, быть может, чуда или веры в него?

Бинь никогда не спрашивал про детей. Хотя в понурых глазах я частенько видела отблески игривого ребенка. Я плакала безнадежными слезами. Чем, быть может, и закрыла путь материнству.

Бинь рано поседел, страдая бессонными ночами и свистящим кашлем. Я тоже не спала, наблюдая за серебряной головой в темноте.

– Почему ты не сходишь к лекарю?

– Зачем ему моя боль?

– Боль других его кормит.

– Хорошо, завтра схожу.

Подойдя к жилищу лекаря, Бинь присел перед приемом на лавку. Из подворотни выполз пес. Пес был разодран в клочья и еле волочил лапы. Драка так драка. Бинь посмотрел на солнце и зевнул. Какая разница – спать или нет? И пошел на постройки.

Муж не был угрюм, не был и улыбчив. Я как-то пыталась заглянуть в его душу, но не сумела найти ключик. Перед очередной дорогой Бинь говорил примерно следующее:

– Завтра новый день. Сегодня старый. Посередине будет ночь без сна и снов. Я не устал не спать, я устал идти. Но не могу остановиться. На одном месте слишком душно. Готовься. Мы уходим в новую луну.

Дорога на лошадях петляла пылью и новыми следами, разгоняя мысли о брошенном крове. Я всегда в дороге вспоминаю детство. Юань. И нитки в узелках. А в конце дня, перед сном вызываю в памяти смерч Юань и плыву по нему, чувствуя себя махонькой рыбкой в океане непознанных красот и чудес. Порой забываюсь так сильно, что, не слыша равнодушной бодрости мужа, засыпаю и сплю до рассвета, мягко сопя в нос. С утра муж гладя по голове снова призывает в путь. И мы идем. Скитальцы жизни.

Нас хорошо принимают почти везде. У мужа золотые руки.

– Расскажите нам о других местах, окажите милость.

– Да мы не издалека, у нас все тоже. Если и не все, то многое. Вот поделки моей жены. Поглядите.

– Какая прелесть. Скажите, Зунг, а вам самой нравятся ваши поделки?

– Мне они по душе, но больше всего я люблю работу тети Юань.

– Что ж, оставайтесь у нас сколько пожелаете.

Походная жизнь кончилась с появлением офицера из Поднебесной. Он спросил – где Бинь? Но я ничего не знала о нем. Я думала, что он воротится ночью или вечером. Но не точно. А солдату сказала, что слышала, как в погребе звякало железо. Пока он спускался туда, я повесила на бельевую веревку скакавшую по двору бедную лягушку, не придумав ничего более подходящего. Бинь, должно быть, раскрыл знак и не попался в ловушку. Больше я его не видела. Зато, спустя год меня разыскала Юань.

– Матушки мои, девочка моя нежная, дай же я тебя расцелую…

– Мама Юань …как ты?

– Сама знаешь как.

– Да… знаю.

Юань жила со мной долго. Пять длинных весен. Без слов и укоризны она наблюдала за моей микрожизнью. Мы много гуляли, собирали растения и очень часто пели песни. Утром любовались солнцем, вечером луной, а ночью – звездами. Звездное небо отражает мою покорность и смирение. Луна – мудрость Юань. А солнце – мир вокруг нас. Интересно, где будет мир, когда мы умрем? Юань, виновато смеясь, говорит, что там же где и всегда. Я не понимаю. Но всегда радуюсь и привычно запеваю песнь. Такую:

Хлеб я выращу на своей земле
Для своих детей и для муженька,
Только б дни светлей не спешили быть
Старость белую подгоняя вскачь.

Под моей рукой поле трав живых
Дрожь земли сырой в густоте хранят,
Ветру отворю желтый домик рта
Степь – мой верный друг – приюти и спрячь…

Пока жила Юань – я надеялась. А потом она умерла – Юань-Надежда. И осталось одно смирение.

Аппетит пропал с появлением тошноты. Отравилась? Пережила? Тошнота стала постоянной и я многое забыла, цепляясь за жизнь прозрачными веками. В будничном ожидании смерти встречая новую тошноту. Старость и тошнота. Жизнь – убегающее облако памяти. Лицо морщится улыбаясь.

+1. Николай Боков

Тугинская

Вероника Тугинская, обаятельная на вид женщина неопределенного возраста, сидела перед монитором домашнего компьютера, закинув нога на ногу с засунутой между ними ладошкой, а другой водила по тексту письма курсором.

«Я очень люблю баб. Как матерей, как сестер, как прекрасных созданий этого света. Пожалуйста, простите меня, я не желал вас обидеть или каким-то корыстным образом использовать. В моем спаме нет ничего опасного и грязного, чем можно было бы вас замарать. Мне 65 лет. Мое уважение к вам, равно как и ко всем женщинам – безусловно, и таковым останется до конца дней. Я не сержусь на вас. Всего хорошего!».

Вероника думала: «Да что же это такое? Баб он любит… пердун старый! То ли он в самом деле мерзопакостный сукин сын, то ли безмозглый кретин. А вдруг он… Ну, не знаю… не знаю, не зна-ю…».

Она вышла из полученных в отправленные и открыла свое письмо этому типу. «Знаешь что, козел драный? Засунь свое предложение себе в зад! Понял?»

Вероника поспешно закрыла страничку. Смаковать такое совсем не хотелось. Пальцы правой, заканчивающиеся крепкими гелиевыми ногтями принялись нервно отстукивать «Старого барабанщика». Вероника порывисто встала, сильно крутанула стул по часовой и уверенно двинулась на балкон. Там раздобыла пульверизатор и принялась самозабвенно опрыскивать цветы. Через пять минут все встало на свои места. «Кем бы он ни был и какие цели не преследовал, – думала Вероника, – для меня не так важно – мне с ним детей не крестить, но, – тут для большей вескости она подняла указательный палец вверх, – мне нужно спокойствие и чистая совесть!»

В приподнятом расположении духа Вероника плюхнулась на стул, изобретая оправдательный ответ. Через полчаса сочинение, претерпевшее двенадцать редакций, было отправлено. А ее авторша, довольная собой, освободившись от психологического балласта, уселась на унитаз сбрасывать более грубые фракции. Компанию в этом нелегком, но отчасти приятном и несомненно полезном труде ей составил легкий как перышко Сергей Довлатов, рассказывающий о своих безумно веселых похождениях в пушкинском заповеднике. На самом интересном месте, точнее – на самых интересных местах – как в тексте Довлатова, так и в процессе облегчения, раздался неожиданный и требовательный звонок в дверь. Вот такой: ДЗЗЗЗЗЗЫННН-ДЫННН. У Вероники, естественно, началась диалектическая паника. Естественная для такой ситуации в целом и для женщины-блондинки, уделяющей каждое утро 45 минут макияжу, в частности. Ей хотелось сделать все в лучшем виде и как можно скорее, но по закону чьей-то подлости и вселенского чувства юмора вышло по-другому. На том месте, где обычно толстел рифленый рулон нежнейшей трехслойной бумаги, торчал тощий кругляш серо-коричневого предательского картона, означавший мягкий провал финального этапа фекалокросса. Картонку она бы ни за что не использовала в качестве подтирки, если бы не повторный, еще более чудовищный по накалу беспардонный звонок. Обязательно стоит упомянуть о низкой эффективности и физической непривлекательности использования круглого картона в гигиеническом обслуживании человеческого таза, в особенности его женского формата. После третьего звонка Вероника переступила через черту хаотичной безысходности и через собственные кружевные трусики и наспех завершила интимную гигиену ажурной красной тканью. Это было что-то! Первоклассный материал для супер-шоу «Ночь пожирателей рекламы». Причем рекламировать можно сразу несколько предметов – туалетную бумагу, влажные салфетки, нижнее белье, сантехнику и многое другое в рамках востребованной креативности и допустимой испорченности.

Лязгая ключом входной двери, Вероника услышала удаляющиеся по лестничной клетке шаги. Тот, кто создавал удаляющиеся шаги, услышал лязганье ключей и обернулся.

– Здравствуйте.

– Да, здрасьте, – несколько смущаясь от пережитого, приветствовала Вероника.

На ней было легкое платьице чуть выше колен. Оно сексуально трепыхалось на сквозняке на манер…

– Вероника Сергеевна Тугинская?

– Да, это я.

– Меня к вам… э-э-э… то есть я хотел… Вообще-то я Игорь. И я – курьер. У меня груз для ваших соседей из девятой, но их дома нету… может возьмете на хранение, я просто запарился уже…

– Очень приятно, Игорь, я – Вероника, можно без отчества и фамилии, вы зайдите… чего в дверях-то стоять, – и в довесок добавила, – холодно, сквозняк, бр-р-р.

Веронике Игорь понравился сразу. Вероника Игорю тоже. Игорь поднял с пола огромных размеров клетчатую капроновую сумку на молнии и мелкими шажками, толкая поклажу вперед коленями, вошел в прихожую. Вероника протиснулась между ним и стенкой, чтобы прикрыть дверь. В этот момент личные пространства смешались, проявив себя повышенным сердцебиением и неровным дыханием.

– А откуда вы знаете мое имя?