1095

Еще с вечера Ратша расплатился с новгородцами, но, несмотря на раннее утро, Тихон и многие дружинники вышли проводить его.

Григорий, Фрол, Щекарь, Ждан дружной ватагой обступили Ратшу. Только сейчас, глядя на них, он понял, как будет не хватать ему этих мужественных людей, разделивших с ним все тяготы и заботы долгого плавания.

– Мы дождемся тебя, – крепко пожав Ратше руку, произнес Тихон, – после пойдем в Киев вместе.

– Спасибо тебе, друже! – Ратша по-братски обнял главу корабельщиков. – Спасибо вам, новгородцы! – в пояс, большим обычаем поклонился боярин. – Меня не ждите, случиться может всякое. Будешь в Киеве, – не давая Тихону возразить, тихо, почти шепотом продолжил Ратша, – разыщи боярина Славяту. Передай ему эту грамоту, – он достал из-за пазухи и передал новгородцу перевязанный бечевкой свиток. – Это очень важно, Тихон. Многие дорого бы отдали, чтобы прочитать то, что здесь писано. Нельзя допустить, чтобы эта грамота попала в чужие руки. Сделаешь? – Ратша пристально посмотрел в глаза Тихону.

– Это то, из-за чего ты так спешил попасть в Киев? – задал единственный вопрос корабельщик. Боярин молча кивнул в ответ. – Не переживай, друг, я доставлю грамоту, – пряча свиток, пообещал новгородец.

– Спасибо! – Ратша еще раз крепко обнял Тихона. – Пора! – ставя ногу в стремя, произнес боярин. – Скоро рассвет… – гнедой жеребец слегка прогнулся под его тяжестью, когда он опустился в седло.

– Мы пробудем в Киеве до конца лета. После пойдем обратно, – торопливо вслед отъезжающему Ратше заговорил Тихон. – В Киеве остановимся на Подоле, на подворье Саввы-новгородца, ну а будешь в Новгороде, знаешь, где нас найти!

– Прощай, друже! Даст Бог, свидимся!

– Прощай, Ратша Ингваревич! Храни тебя Господь! – Тихон набожно перекрестился, затем быстро, чтобы никто не заметил, перекрестил двух всадников, покидающих постоялый двор.

* * *

Где-то рядом, похоже, на самой опушке леса, заухал филин. С болота, со стороны реки, откуда на берег наползал густой туман, ему ответила выпь. Вот ведь глупые птицы! Почти утро уже, скоро рассвет, а они кричат! Ну не чудно?

Ахсар простоял в стороже всю ночь, но спать не хотелось. Не то что его названый брат Илья, тот уже давно храпит под кустом, уютно закутавшись в свою вотолу. Ну да ничего. Они охраняют лагерь с севера, со стороны леса, этот пост самый дальний от ворот Любеча, откуда здесь взяться урусам? Он, Ахсар, мог бы и сам спокойно спать, но он горец, а значит, воин, настоящий багатур, и, кроме того, ему совсем не скучно, как тут заснешь? Множество мыслей, одна приятнее другой, пролетают в его голове, ему так сладостно мечтается в эту ночь.

Еще год назад он, Ахсар, был всего лишь бедным молодым дружинником на службе у урусов. Он жил в большом торговом городе на берегу моря, греки зовут тот град Таматарха, урусы – Тмутаракань. Отряд легкой конницы, в котором состоял Ахсар, поддерживал порядок на улицах, а кроме того охранял город от нападений кочевников. В него набирали в основном касогов, но было в нем также много и его земляков, ясов или алан, как они сами себя называли. Но немногие из них решились отправиться вслед за князем урусов, Олегом, воевать далекие земли на севере. А он, Ахсар, решился и не прогадал!

Всего лишь год прошел с тех пор, как он был только бедным воином, да и не воином даже, а так, посыльным. Зато теперь он и богат, и славен. Сам Хажимет, грозный командир касогов, отмечает его. И есть за что! Никто не может так лихо, как он, мчаться в седле, яростно размахивая саблей, ничьи стрелы не летят так метко. У него уже два заводных коня, много золота, вернется домой – можно будет и о свадьбе подумать, и старикам родителям помочь, а братья просто лопнут от зависти!

На опушке леса снова заухал филин, вот ведь чудная птица!

Заворочался во сне Илья, его названый брат, беспокойно простонав что-то, снова захрапел. Видно, снится, как он врывается в осажденный город, хе-хе! Ахсар тихонько посмеялся, по-дружески, беззлобно. Илья – хороший парень, из рязанской дружины князя Ярослава. Они уже давно побратались, еще после того, как Илья спас Ахсару жизнь при штурме большого города Чернигова. Но и Ахсар не остался в долгу: в небольшой стычке с урусами, уже после Чернигова, помог отбиться своему другу. Теперь они братья! Жаль только, скоро придется им расстаться – говорят, что князь Ярослав устал от войны и хочет увести свою дружину домой. Обидно, хотя, честно говоря, Ахсару уже и самому надоело сражаться, вот бы поскорее вернуться домой, покрасоваться новой кольчугой, конем, золотом. Только бы еще взять этот город, Любеч. Рассказывали, он сам вчера слышал, что там добра видимо-невидимо! Видно, не врут, вон какие высокие стены да башни понастроили! Да, было бы здорово ворваться в этот богатый город, там много всего есть, только бери, успевай!

Так мечтал Ахсар в эту ночь, такие приятные мысли роились в его голове, когда небо на востоке окрасилось красным. Занималась заря, но даже это не сразу заметил горец, поглощенный столь радужными видениями. Как не заметил он и кое-что еще более важное.

Страшная боль на мгновение ослепила его, и тут уже он понял, что случилось, хотел закричать, но слова вместе с кровью тяжелой жижей шмякнулись из разрезанного горла. Он еще услышал это бульканье, услышал короткий предсмертный вскрик из-за кустов, где лежал Илья, но когда по нему пронеслись, втаптывая в траву, чьи-то ноги, он уже ничего не почувствовал.

Натиск дружины Мономаха был страшен, и сразу стало ясно, что от такого удара воинам Ярослава, несмотря даже на численный перевес, уже не оправиться.

Мономах разделил своих ратников на три отряда. Первый, самый большой, насчитывал около двух сотен пешцов и сотню всадников. Этот отряд вел Ратибор, он должен был напасть первым, со стороны города, и потеснить основные силы Ярослава. Второму отряду, в котором находился и Ратша, около сотни воинов под предводительством Ольбера Ратиборовича, надлежало скрытно обойти врага лесом и ударить как раз там, где стоял в стороже несчастный Ахсар, в тыл рязанцам, тем самым еще более внося беспорядок и сумятицу в ряды противника. А третий отряд, пятьдесят отборных закованных в тяжелые брони всадников, старшая дружина князя, во главе которой встал сам Мономах, наметил свой удар со стороны реки, там, где между болотистым берегом и лагерем Ярослава оставалась полоска ровной земли для разгона конницы.

С первых же минут боя, больше похожего на избиение, воинов Ярослава охватила безудержная паника. Часовые, застигнутые врасплох, толком не сумели поднять тревогу, и очень многие рязанцы приняли смерть, даже не успев хоть как-то изготовиться к битве. Лишь с той стороны, где ударил Ратибор и лагерь был укреплен лучше всего, дружинники Ярослава сумели дать отпор переяславцам. Но когда отряды Ольбера Ратиборовича и самого Мономаха прорвались в тыл оборонявшимся, все было кончено.

Гнедой так и рвался вперед, его даже приходилось сдерживать. В пылу борьбы Ратша уже не терял головы, как в молодости, не бросался в гущу схватки, рискуя жизнью понапрасну. Тем более, когда против тебя не половцы, а такие же, как ты, русичи, рязанцы да муромцы. На его удачу, как раз с тыла, там, где ударил отряд Ольбера Ратиборовича, лагерь Ярослава прикрывали касоги. Около двух десятков из них успели вскочить на лошадей и с гиканьем бросились навстречу русичам.

За секунду до того, когда всадники сшиблись, Ратша еще заметил, как, вырвавшись вперед, Ольбер Ратиборович звериным ударом копья выбил из седла чернобородого касога в позолоченной броне. Ну а после уже было не до того, чтобы смотреть по сторонам, Ратша врубился во врага.

Первый удар он принял на щит. После, уже краем щита отбил в сторону чью-то саблю и тут же, размахнувшись, нанес страшный удар мечом сверху. Славный клинок, творение рук одного из лучших кузнецов Киева, отсек край щита какого-то касога и, не замедлив движения, жадно напился первой за сегодня крови.

Гнедой жеребец упорно нес его дальше. Прикрываясь щитом, Ратша наотмашь ударил вправо, перерубив по спине еще одного врага. Ну а дальше его оттеснили свои же.

Почти половина касогов полегла, остальные, повернув лошадей, бросились врассыпную, давя по пути тех, кто еще не успел очухаться ото сна и нацепить доспехи. А навстречу им, от реки, уже неслись, сметая все на своем пути, дружинники Мономаха.

На холме, возле большого шатра, принадлежащего, по-видимому, самому Ярославу, рязанцы еще раз попытались сдержать ярость нападающих. Весь цвет рязанско-муромского воинства – старшая дружина, ближние бояре и воеводы, – сплотившись вокруг своего князя, рубились с ожесточением, понимая, что им нечего рассчитывать на милость победителей. Но даже они, хоть и отбили успешно несколько атак, в итоге дрогнули, не выдерживая напряжения боя, а когда вдобавок ко всему воины Ратибора принялись издали сыпать стрелами, блистательная свита рязанского князя покатилась с холма вниз, ища спасения в бесславном бегстве.

* * *

Трудно сказать, кто побежал первым. Так всегда бывает во время боя, когда, казалось бы, только что ты стоял в строю и хоть и из последних сил, но держался, и вот уже летишь вперед, нахлестывая коня, ловя ртом воздух, задыхаясь в такой радостной и пьянящей скачке, в которой победителю достается самый ценный трофей – жизнь. И словно с глаз твоих спадает пелена, и ты, который мгновение назад видел лишь своего противника, вдруг начинаешь замечать, как рядом с тобой умирают люди. Как с грохотом валится наземь подбитый стрелой боярин Дмитр, как испуганно косит глазом оставшийся без седока, но все еще бегущий со всеми скакун. А еще ты вдруг видишь голубое полотнище с вышитым на нем золотым Архангелом и понимаешь, откуда пришла подмога к защитникам города, но от этого не перестает так противно сжиматься внутри, и еще больший ужас охватывает тебя.

Ярослав неистово погонял коня. Около сотни дружинников – все, что осталось от большого рязанско-муромского полка – мчались вслед за ним. Сотня воинов, которым удалось вырваться из этой бойни, сотня воинов, которым стыдно было посмотреть друг другу в глаза. Всего лишь жалкая сотня воинов.

Ярослав смахнул рукой набегающие слезы, отчаяние переполняло его. Как же так? Как случилось, что переяславцы, как снег на голову обрушившись на лагерь Ярослава, разметали, растоптали спящее и не ожидающее нападения рязанское войско? Где же теперь его дружина, его бояре, его воины? Где же теперь его опора, его надежда, его будущее?

Одними из первых пали, пытаясь сдержать натиск ратников Мономаха, боярин Поздей с сыном Романом. В скоротечной схватке на дальнем конце лагеря сложил свою буйную голову чернобородый Хажимет. Пропал где-то боярин Богша, геройски погиб, бросившись в самую гущу боя, Андрей Губа. Уже напоследок, когда остатки дружины Ярослава пробились сквозь строй врага, поймал свою стрелу боярин Дмитр.

– Княже! Княже! Обожди! – Ярослав обернулся, попридержав коня. Боярин Петр, с головы до ног забрызганный кровью, поравнялся с ним. – Обожди, княже! Оторвались, кажись! Коня загонишь! – могучей рукой боярин схватил поводья княжеского скакуна, потянул вниз, пригибая голову жеребца к земле, останавливая эту бешеную скачку. – Полягут кони, княже! Осмотреться бы!

– Хорошо, – конь Ярослава, пробежав еще несколько шагов, наконец остановился, пена клочьями слетала с него. – Привал!

Впервые после того как им удалось вырваться, Ярослав, не озираясь через плечо и круп своего коня, по-настоящему огляделся вокруг.

Небольшая поляна посреди редкого леса, где они оказались, была залита ярким светом, солнце поднялось уже высоко, а ему казалось, что битва закончилась только что. Усталые всадники, едва спешившись, валились на землю, взмыленные кони, обессилев, с трудом держались на ногах. Сколько же длилось это отчаянное бегство? И сколько оно продлится еще?

Подлетевший Рудольф придержал стремя, помогая князю спрыгнуть на землю. Постельничий Митяй сбросил свой плащ, расстелил его на траве, но Ярослав, даже не взглянув на слугу, прошел мимо. Шатающейся походкой добрел до края поляны, сел на корягу, привалившись плечом к поросшему мхом стволу высокой сосны, и долго сидел, жадно раздувая ноздри, вдыхая перемешанные со смолой запахи леса.

– Княже? – старый Арнульф, единственный кто осмелился нарушить одиночество Ярослава, подошел, присел рядом. – Ты как? Не ранен?

– Сторожу надо выслать, – не оборачиваясь, отрешенно бросил Ярослав. – Не ровён час…

– Уже выслали. Ты сам-то как? – старый воевода с тревогой заглядывал в лицо своему князю.

– Как же так, Арнульф? – Ярослав повернулся, в глазах властелина Рязани и Мурома стояли слезы. – Что же теперь делать-то, а? Как быть дальше?

– Нешто, – тяжелая старческая рука легла на плечо князя, и было в ней столько силы и мудрости, что, казалось, сейчас пригнет его к земле. – Настоящий воин не тот, кто сильно бьет, а тот, кто, упав, вновь поднимается. Будь сильным, Святославич, – в хриплом голосе воеводы Ярослав услышал отголоски древних германских богов, которым когда-то поклонялись предки Арнульфа да и его, Ярослава, тоже. – Будь сильным! Таким, как был твой отец! Держи удар! И тогда твоим врагам никогда не сломить тебя.

– Спасибо, Арнульф, – Ярослав тряхнул головой, решительно поднялся. – Ты прав, не время сейчас предаваться отчаянию. Нам нужно идти дальше!

Глава 5

– Эй, урус! Давай! Шевелись! – толстый половец, голый по пояс, обливаясь потом, лениво щелкнул плетью. Сейчас бы лежать в тени, попивая холодный кумыс, ан нет же, приходится стоять на самом солнцепеке, мучиться. – Эй, урус! Давай, давай!

Два десятка пленников под надзором надсмотрщиков таскали длинные бревна для постройки плотов. Чтобы не давать русичам топоров, рубиться которыми они были большие мастера, на бревна раскатали несколько изб, уцелевших после пожара в разоренной деревне. Да так и быстрее. Бревна вязали вместе и сплавляли вниз по реке, плотов нужно было много, добычу половцы взяли богатую. Одних только полоняников несколько сотен, а еще скот, рухлядь, всякое добро.

Воица распрямил затекшую спину, покосился на охранников, не видят ли. Нет, разомлели на жаре, стоят, скалятся. Да и плетьми поработали на совесть, умаялись, вон на Воице места живого нет. Он потер избитые плечи, скривился от боли.

Весь день вчера и сегодня все утро поганые нещадно истязали пленников. К полудню, когда наконец-то остановились под Моховым, Воица уже отупел от боли. Сколько раз уже он готов был упасть и лежать, не вставая, пока кто-нибудь из охранников не добил бы его, но каждый раз Твердибой, шедший впереди, подставляя плечо, помогал удержаться, а полные решимости темно-синие глаза русича заставляли Воицу идти вперед.

Под Моховым половцы согнали весь полон вместе. Несколько поганых в ярости от того, что город еще держится, на полном скаку влетели в толпу пленных, давя несчастных конями, избивая всех подряд. Кого-то из русичей, трех мужчин и двух женщин, вывели в поле и прямо под стенами, на виду у защитников крепости ободрали донага и тут же обезглавили. В ответ со стен города неслись стрелы и проклятия.

Затем большую часть полона, всех женщин, детей и многих мужчин, погнали вниз по Днепру, в сторону Лоева, а остальных, в число которых попал и Воица, разделили и заставили вязать плоты, готовить переправу.