Лошадь как искусство. Часть 3

Мысли мыслителей

Впервые всерьез о красоте задумались древние греки. Если шумеры или египтяне и создавали трактаты на эту тему, то нам о них не известно. Похоже, они просто делали красивые вещи, как и большинство других народов.

А вот греки, как мы знаем, поголовно были философами и крайне любили рассуждать на разные отвлеченные темы. Их стремление понять природу красоты мы уже описывали в предыдущей части книги. Напомню, они считали, что существуют некоторые пропорции, алгоритмы и законы природы, создающие естественную красоту мира, и человек должен просто научиться их понимать и воссоздавать. Красота изначально присутствует во всем, а искусство только повторяет ее. С одной стороны они были не так уж далеки от истины: подражание – свойство нервной системы высших стайных млекопитающих, которым присуще копировать действия других, таким образом, понимая, их эмоции или обучаясь. Но с другой стороны, не совсем понятно, зачем же красоту воссоздавать, да еще иногда в таких специфических формах, далеких от естественных проявлений? Почему нужно воссоздавать человеческое тело в камне? Разве камень для этого «природней» плоти? А что с «естественной» верховой ездой? Или, к примеру, поза летящего галопа, в которую укладывали погребенных лошадей, и которая часто изображена на древних фресках – она же совершенно неестественна для лошади. Ее придумали древние художники. Она символизирует полет, и, по сути, является идеализацией мира, а не его отражением. И разве тогда строй солдат не должен быть более прекрасен, чем осенний листопад? Хотя, может кто-то так и считает.

Аристотель говорил, что через изображение человек получает познание и удовольствие. То есть искусство – это способ познания мира через эмоции, а если точнее, то через бессознательное восприятие, когда логика скрыта. Часто, сделав что-либо, мы не способны объяснить, зачем это нам в данный момент, и почему мы поступили именно так. Может быть потом, задним числом… Но ощущения направляют нас, заставляя выбирать те или иные знания или среду. Именно вот эти «знания ради знания» или вроде бы бесполезные навыки зачастую являются основополагающими. В юности, когда я взахлеб читал этнографическую и историческую литературу про индейцев, я понятия не имел, зачем мне нужны эти знания в современном мире. Единственное, что я знал, что лошади были для индейцев лучшими друзьями, и это шло вразрез с тем, что я видел в реальности. Знания об индейской культуре помогли мне понять мировоззрение племен равнин, а мировоззрение воплотилось в первые шаги нащупывания отношений с лошадью. Искусство работает похожим образом – мы пробуем возможности, мысли, технологии и т.д., не понимая, зачем и почему, но в какой-то момент смысл становится понятен. Как говорил буддийский учитель Кодо Саваки Роси: «Свет истины – это не то, что бы ты смог воспринять. Потому что само твоё восприятие – свет истины». То есть, развивая свое восприятие, мы постигаем больше, чем просто строя логические цепочки. Мы уже говорили про способность и способы различения информационных неоднородностей.

Вместе с тем, человек все же додумался до законов логики и понимания физической и математической сущности природных явлений. Например, Пифагор, подобно пушкинскому Сальери, хотел «Поверить алгеброй гармонию», и связывал воедино красоту и математику, ища «золотое сечение». И он его нашел, на чем и основана вся классическая греческая архитектура. Платон пошел дальше, считая, что все в природе стремится к неким «божественным» пропорциям. Он пытался понять гармонию окружающего мира, рисуя многогранники, таким образом, осознавая некую геометрию пространства, то есть пропорциональность частей объекта. Во всяком случае, пропорциональность и симметрия – основные понятия классического искусства, и мы до сих пор можем наблюдать их как в архитектуре, так и, к примеру, в пропорциях музыкальных инструментов. Вторая часть его философии, касающаяся «сияния», говорит только о том, что он, как и Аристотель, не мог полностью разобраться в вопросе, заменив понимание неопределенными многозначительными словами.

В Средние века Фома Аквинский продолжал делать упор на пропорциональность, добавив то, что вещь должна иметь некую «целостность». Другими словами, что существуют особые законы, относящиеся не только к отдельным элементам, но и к произведению в целом, которые воспринимаются нашим сознанием как красивое и совершенное, и нарушение этих законов ведет к пониманию уродливого или убогого. Сейчас это называется системными принципами, и широко используется во всех сферах жизни. Также он уточнил понятие «сияния», как чистого цвета или звука, то есть очищенного от посторонних примесей проявление того, что вызывает чувство удовольствия. Последнее весьма ценное замечание. В природе есть звуки, цвета и движения, сочетания пропорций, которые привлекают внимание, а все остальные лишь мешают их восприятию. В искусстве человек старается извлечь именно эти привлекательные компоненты. По этому пути и пошла мысль в эпоху Ренессанса. Сперва природа была объявлена совершенной и уникальной, а затем, вторя Фоме Аквинскому, философы и художники (я впредь буду использовать этот термин, говоря обо всех людях искусства: музыкантах, скульпторах, танцорах, архитекторах, писателях, актерах и т.д.) посчитали, что Произведение важнее природы, ибо освобождено от излишеств, мешающих восприятию.

Очевидно, что еще древнегреческий Сократ догадывался о роли восприятия, поскольку считал, что красота – это категория разума, то, что мы привыкли считать красивым. И действительно, ведь разные люди и народы, в разные времена, полагают красивыми совершенно разные вещи. И это касается всех проявлений, не важно, будь то сочетания цветов звуков, или формы и пропорции человеческого тела. Возьмите, к примеру, всем известные статуи Будды. Ушедший в аскетизм и отшельничество, он вряд ли мог иметь приписываемые широкие мускулистые плечи, крупные грудные мышцы, узкую талию. А все дело в том, что греки были уверены в единстве тела и духа: если человек красив духом, он должен проявить идею в материальном виде, и раз Будда красив духом, значит и внешне тоже должен быть красив.

Прическа Будды, которую мы видим на статуях, воссоздает средиземноморскую моду эллинистического периода, а индусы, не имея собственных изображений, просто начали копировать греческие представления. Но если говорить о Будде, то нельзя сказать, что он не заботился о собственной красоте. В те времена в Индии красивыми считались люди с более светлой кожей, потому что она говорит о знатности, то есть возможности не работать под палящим солнцем, и дольше выглядит молодой. Будда всегда носил с собой зонтик из бамбука и пальмовых листьев. Этот зонтик послужил идеей для будущих стел-храмов Будды. Так что Сократ, как мы видим, тоже был прав.