Варвары Крыма

– Ты поговори! – донеслось сзади. – Зубы целы еще?

– Пасть закрой, Евсей! – рявкнул старшина.

Коридор закончился дверью, перед которой стояли двое охранников.

– К Якубу, – сказал Гордей, и один из них толкнул дверь, за которой открылась ведущая вверх лестница.

– Он ждет.

Лестница закончилась еще одной дверью, из-под которой лился яркий свет.

– Не шевелись, Альбинос, – негромко сказал старшина.

Владий встал возле двери, повесив берданку на плечо, рябой остался у меня за спиной. Гордей оглядел меня, пробормотал: «Евсей, урод!» – достал грязный платок, обтер мое лицо и шею от крови. Постучал, из комнаты донеслось что-то неразборчивое. Старшина ступил на порог и доложил:

– Пленного привели.

– А! Так-так, давайте его сюда.

– Нам тоже?

– Нет, снаружи стойте. И дверь затворите!

Гордей кивнул подчиненным.

– Слышали? Здесь дежурить. А ты входи. – Он открыл дверь шире.

Владий остался невозмутим, Гордей смотрел с легким, едва уловимым сочувствием. Я оглянулся – Евсей насмешливо щерился, облизывая губы. Лязгнув цепями, я боком прыгнул к нему, выставив плечо, сильно толкнул в грудь.

Гордей от неожиданности крякнул, Владий схватился за берданку. Евсей заорал, падая по ступеням. Что-то хрустнуло, он завизжал.

Прыгнув обратно, я проскользнул мимо замешкавшихся гетманов и нырнул в дверь.

* * *

Сквозь потолок доносилось гудение ветряка. По всей комнате ярко горели лампы, и свет их ослепил меня. Дверь захлопнулась. Сделав несколько шагов, я остановился посреди кабинета, прикрыв глаза.

– Так-так-так… Что там за шум был, перед тем как вы вошли? – глава Дома Гантаров говорил быстро, слова почти сливались. – И что это с вашим лицом?

Низкорослый лысоватый толстяк в богатых одеждах разглядывал меня, покачиваясь с носков на пятки и обратно, заложив пухлые пальцы за расшитый золотыми нитями пояс. Из-под длинного халата торчали загнутые носки сафьяновых сапог. За спиной его была открытая тумба с радиостанцией, от которой провода уходили к дыре, прорезанной в потолке.

– Упал с лестницы, – сказал я.

– Упал… надеюсь, не моя охрана в этом виновата? Может, э… Евсей? – уточнил комендант, приподняв бровь. Торопливая манера речи очень соответствовала его внешности. Круглое розовое личико, порывистые движения, сплюснутый нос, глаза-щелочки… кого-то он мне напоминал.

– Так-так-так… Ну что же вы, садитесь, садитесь.

Он махнул на стул перед массивным столом красного дерева. Перстни на толстых пальцах сверкнули в свете ламп – по стенам и полу разбежались яркие пятнышки, будто огненный горох просыпался по кабинету.

Направившись к стулу, я покосился на высокое зеркало, висящее возле шкафа с древними книгами. В отличие от того, из грузовика, это не было мутным. В зеркале прошел человек среднего роста, в грязной одежде, худой, с гривой спутанных серебристых волос.

Я сел, и комендант Редута почти бегом вернулся к своему креслу. Стол был завален бумагами, Якуб сгреб их в кучу, случайно перевернув глиняную чернильницу в виде стоящего на коленях обнаженного человека с воздетыми руками, запрокинутой головой и широко раскрытом в крике ртом, куда и надо было макать перо. Из нее не вылилось ни капли – чернила давно высохли. Толстяк откинулся на спинку кресла и сложил руки на груди.

– Я удивлен, Альбинос. Можно сказать – поражен. Ведь мы были уверены, что управитель Херсон-Града погиб. Когда вы бежали из Инкерманского ущелья, на вас напали… И все же – вы здесь, передо мной, целый и невредимый. Невероятно!

Я молчал, обдумывая услышанное. Значит, я был у гетманов и бежал от них? Зачем? То есть зачем я приезжал сюда и почему после убегал? Сказать в ответ я ничего не мог и потому решил молчать до тех пор, пока будет возможность.

– Но еще больше я удивлен вашей смелости, – продолжал Якуб. – После того, что вы натворили, после всех этих смертей, резни, пожаров, после того как вас стали называть «проклятьем Инкермана» – снова прийти сюда!

– Я не приходил сюда, – проворчал я, чтобы хоть что-то сказать.

Он замахал руками – жест этот, как и манера речи, был настолько знаком, что я даже нахмурился, стараясь вспомнить, где уже видел Якуба.

– Нет-нет, прямо в ущелье или к Редуту вы не совались, это уже было бы совсем непонятно, но вы оказались неподалеку, всего с одним охранником, и позволили моим людям, несущим обычный вечерний дозор, легко захватить вас. Да к тому же так странно одеты… Вот что я хочу узнать: что вы делали возле грузовика?

Я молчал, потому что и сам толком не знал, что делал в тех местах.

– Альбинос! – повысил голос Якуб и повел рукой в сторону радиостанции у стены. – Знаете, я ведь связался с Радой и сообщил о вас… Думаю, скоро здесь появится сам воевода Лонгин. Как полагаете, для вас будет лучше, если вами займется он? После того, что вы сделали с его сыном и дочерью?

В комнате повисла тишина. Комендант Редута постучал костяшками пальцев по краю стола, подался вперед, тут же снова откинулся в кресле… И вдруг я понял, чем вызвана эта суетливость в движениях и словах: гетман боялся меня! Боялся и был растерян, не понимал, что означает мое появление в этих местах и чего от меня ждать, пытался сообразить, что к чему, чтобы получить от происходящего выгоду. Но ведь я в его руках, разве нет? Бояться надо мне, а не ему, Якуб может сделать со мной все что угодно… Или не может?

И еще одна мысль не давала мне покоя: судя по отношению ко мне разных людей и некоторым их словам, на моей совести множество смертей. Неужели я такое чудовище? Я не чувствовал себя плохим. Кажется, я довольно язвительный тип, наверняка при необходимости могу убить… Но я не убийца по натуре и не получаю удовольствия от чужого горя, страдания, смерти. Во всяком случае, так мне кажется – но, выходит, это не так и я просто не знаю, на что способен, не успел заново изучить себя, свою натуру?

– Я могу защитить вас от воеводы, Альбинос, – добавил Якуб.

– Но его послала Рада, – сказал я наобум.

– Да, однако сейчас мы в Редуте, который принадлежит гетманам Дома Гантаров. То есть мне как главе Дома.

– С каких пор Редут стал вашим? – спросил я.

Он улыбнулся, засопев, ухватил себя за нос и, наклонившись над столом, заговорил доверительно:

– Бесспорно, Редутом владеют все четыре Дома, чьи главы составляют Раду Инкермана. Кстати, если помните, их стало четыре вместо пяти именно благодаря вашим стараниям, Альбинос. Вы едва не разрушили наше небольшое сообщество, едва не стали причиной гибели Домов Инкермана, и когда всем гетманам станет известно, что вы живы… О, они потребуют самой мучительной, суровой кары для вас.

– Но им и так известно, – возразил я. – Вы же связались с…

Он прервал меня поспешным взмахом руки.

– Пока что это известно лишь главам двух Домов, считая мой, да еще воеводе! В моих силах помочь вам.

– Что меня ждет, если я попаду в руки Лонгина?

– Полагаю, публичная казнь, равной которой по длительности и… э-э… мучительности не знало Инкерманское ущелье. А у нас разбираются в… в причинении болезненного вреда человеческому телу, ведь мы вынуждены подавлять восстания неблагодарных, работающих на наших каменоломнях. Необычные у вас глаза, Альбинос.

– Что в них необычного?

– Они у вас светло-синие, какие-то очень яркие. Кроме вас, никогда не встречал людей с такими глазами. Наверное, от матери? Слышал, она была из кочевых.