Тесинская пастораль. №5

– Только у меня с оплатой туго.

– Что так?

– Да вот такая жизнь…

– А именно?

– Из десяти штук вся жизнь. Четыре штуки за съёмную, четыре на питание…

– А ежели работу сменить?

– Шило на мыло?

– А муж… парень?

– Да есть такая штука, только…

– Значит, уже не десять штук?

– В шиномонтажке работает. Сейчас все на зиму переобуваются, снежок вон пошёл. Принёс, дал четыре штуки. Я в магазин… А в итоге давай меня же трясти: «Я давал четыре штуки? Давал! Куда впарила?» А есть-то икру любит, балыки да буженину… да выпить.

– И?..

– Да жалко его. Инвалид он. Взяли новую машину и – въехали. У меня нога пополам, а у него – колено… вдребезги. Очнулся без ноги. Как сам говорит – по самые яйца. Жить не хотел. Сейчас протез. Напрыгается в шиномонтажке, а ночью на мне отыгрывается.

– Детей нет?

– Нет.

– И заводить не будешь?

– С ним – нет.

– …протез мешает?

– Сначала один сделали. Вроде удачно. Даже не видно было при ходьбе. А всё равно износился. Другой сделали. Да с такой работой где ж он выдержит?

– …протез?

– Муж…

– Пьёт?

– А то.

– У него родители есть?

– Мама. С болезнью Альцгеймера. А после нашей аварии вообще плохо ей стало.

– А у тебя родители есть?

– Нет.

– Уже лучше.

– Почему?

– Нет родителей – нет и ответственности за них.

– Да лучше бы была… Я бы к ним каждый день бегала. А сейчас куда?

– Кстати, а сейчас куда?

– К сестре. Пива выпила, звоню ей: «В баню хочу! Чешусь вся… Шрам, откуда крылья росли, замарался…». Она говорит, автобус уже ушёл. Ничего, говорю, кто-нибудь подвезёт, если крылья зарубцевались.

– Вот уже и дядька подкатил.

– …ага, спасибо вам.

У мостика Матрёныч высадил эту печаль, помноженную на безысходность. Чем ей помочь? Где, черт возьми, может скрываться счастливый исход сказок про золушек да иванов-дурачков, невостребованных царствами и царями? Да ни где.

– Совет хочешь?

– …Спасибо, что подвезли.

Сага про отпайки

Стояла глубокая осень. Выпал снег и обратил чёрное в белое, а мрачное в просветлённое. Словом, осень – в зиму. Матрёныч брел по насту укатанной улицы на смену – сторожить. Дышалось удивительно легко. Оттого и душа тихо подпевала. В школе его ждала записка, оставленная неизвестно кем. Из её содержания авторство не прояснялось. В ней писалось: мол, приходи, Матрёныч, к пяти часам вечера завтрашним днём в контору «на заседание рабочей группы для проведения экспертизы общественных инициатив». А внизу приписка: «По вопросу бесхозных инженерных сетей (отпайки)». Вы-то знаете, как пишутся подобные официозные приглашения! Этому даже в школе учили! Писать таким макаром, чтоб из всего текста вы могли понять лишь – где и когда. Матрёныч тупо смотрел в записку и думал о своём: зачем его приглашают на отпайки? В последние годы не паял, не сваривал, в сетях не путался. Может, эта группа собирается по поводу лыжной вылазки в заснеженный лес? Сказано же – общественных инициатив! Правда, от вылазки до отпайки кругов пять дать надо! В общем, всю смену Матрёныч шараду разгадывал. А вечером следующего дня пошёл в контору. Выпавший снежок скользил под ногами, а сумрачный туман глаза слезил. На пороге конторы курила глава администрации. – Курить вредно, – напомнил Матрёныч. – И за пятнадцать метров от конторы надо, – просветил главу нормой нового закона.

– Я знаю, – уверила глава. Выбросила окурок в снег и вслед за Матрёнычем пошла в кабинет. Контора – место, где совершаются главные сельские государственные акции. А кабинет главы – её сакраментальное сердце. «Избушк-избушк! Повернись-ка ко мне передом, а? А, избушка?..». Иногда не слышит избушка голоса ищущих счастье путников, не поворачивается передом, не способствует сказочным ожиданиям. То ли ноги натруженные не хочет топтать, то ли спину греет на солнышке. Порой возникает чувство, что для некоторых избушек «повернуться лицом к ближнему» подразумевает «отвернуться от солнца». Кто же сподобится?

В кабинете сидели другие заседатели рабочей группы, приглашённые такими же записками. Матрёныч подумал было, с кем встанет на лыжне в паре. Но речь пошла совсем вразрез со здоровым образом жизни. О тарифах и платежах. Дошла до вашей избушки горячая (да и холодная) вода по трубам – заплатите. Естественно! А сколько заплатить – иногда неестественно… много. По тарифу – тыща, а за так называемые «потери» – полторы. Что тут естественного? Кто потерял и при каких обстоятельствах? Если ваша избушка украла и её застукали, вы платите без булды. Если другие воруют, или сберечь не удосужились, то при чём ваша избушка? И вы не платите, а ищете справедливость. Например, к Закону прибегаете, к кодексу и договору. Закон для всех един, и все его соблюдать должны безусловно. А договор заинтересованный поставщик услуг писал, а вы только подписали. Читали перед тем, как расписаться? Вряд ли. А зачем? Проверить всё равно невозможно! Вам же технический паспорт, где метры, атмосферы, проценты – не выдадут. Нет таких в природе. А не подпишете – тепло и воду отрежут. И глазом не моргнут! Не судиться же с вами, если не платите по счетам. Вам это надо?

А какая там, в договоре, есть выгода для поставщика – в избушках всё равно не разберутся. Ведь никто не юрист, не спец. Ищите защиты у главы. Вот по этому поводу и собрались члены в сакраментальном месте конторы – защиты искать. Глава объяснять устала. Убеждать устала. И вообще устала социальную справедливость искать. Хотя именно для этого её и посадили в сакраментальное место. Может, сакральное сердце в избушку пересадить, где поставщик тепла тр?бы за долги отрезал? Как поведёт себя глава? Будет в контору ходить? В суд пойдёт? Долго члены так обсуждали, только ни к чему не пришли, да и прийти не могли. Не пойманный – не вор. Поставщик не вор, простые избушки не воры. А глава – не полицейский уполномоченный. Некогда ей и не по рангу потери искать. Спасение ограбленных потерями, она считает, дело рук самих ограбленных. И покатился он дальше, колобок этот.

Ой, простите, сказка давно закончилась. А Матрёныч, так ничего и не поняв, ушел домой лыжи смазывать. Завтра – на лыжню. Там думы о избушках мозги не клинят.

Стоит глубокая осень и снегом припорошивает.

Антон Филатов

БОМЖ

или хроника падения Шкалика Шкаратина

(Криминогенное повествование)

«Нравственная цель сочинения не в торжестве добродетели и не в наказании порока. Пусть художник заставит меня завидовать угнетённой добродетели и презирать торжествующий порок».