Переправляясь через реку, есаулы перенесли Разина в его шатер к Волге, поставили кругом караул, и двое верных на жизнь и смерть товарищей зажгли все свечи, какие были у атамана, обмыли глубокую рану на его голове и лицо, замаранное кровью, – лишь в шадринах носа и похудевших щеках оставили черные пятна. Засыпали рану толченым сахаром, а обе ноги, простреленные насквозь пулями (восемь свинцовых кусков на фунт), перевязали крепко; раны кровоточили – из них есаулы найденными клещами вытащили куски красной штанины. Татарчонок крепко спал; они закидали его подушками, чтоб не мог, проснувшись, видеть, каков атаман, и пересказать. Перевязали, тогда оба закурили, посматривая: кровоточат ли раны? Атаман открыл глаза, хотел сесть, но упал на ковры.
– Лежи, батько!
Разин слабо заговорил, беспокойно озирая шатер:
– В шатре я? А битва как?
– Черт с ей – битвой, – не морщась и роняя из глаз слезы и трубку из зубов, ответил Степан Наумов. – Живых взяли, мертвых кинули… Люди, кои в бой справны, тут в Синбирске за валом с коньми, иные в остроге крепятся – завтре надо бой… Шпынь тебя, проклятой изменник, посек – убил я его!.. Воевода для раненых по-за Свиягой виселицы ставит…
– Помню сбитую голову… Нечестно – я его рукой, он же, пес, саблей ответил!..
– Сколь раз, батько, говорил тебе: носи мисюрку, шапку и панцирь, а не то того – в гущу боя не лезь!
– Верил, что пуля, сабля – не тронут…
– Вот твоя вера! Дорого сошла: Синбирск и все пропало…
– Э, нет! Надень мой кафтан, Наумыч, шапку, саблю бери мою, спасай народ! Мне же не сесть на конь…
Заговорил Лазарь:
– Тебя, батько, нынче беру я в челн, десяток казаков добрых в греби, оружных, и кинемся по Волге до Царицына, – там вздохнешь. Лекаря сыщем и – на Дон.
– На Дону, Лазарь, смерть! Сон, как явь, был мне: ковали меня, матерые, а пущай враг – батько хрестной Корней… Я же и саблю не могу держать – вишь, рука онемела… Сон тот сбудется. Не можно хворому быть на Дону…
– А сбудется ли, Степан Тимофеевич? Я крепил Кагальник, бурдюги нарыты добрые… Придет еще голутьба к тебе, и мы отсидимся!
– Эх, соколы! Бояра нынче изведут народ… Голова, голова… ноги ништо! Безногий сел бы на конь и кинулся на бояр… Голова вот… мало сказал… мало…
Разин снова впал в беспамятство, начал тихо бредить.
– Делаю, как указал, батько!
Степан Наумов поцеловал Разина, встал, надел один из его черных кафтанов, нашел красную шапку с кистью, с жемчугами, обмотал голову белым платом под шапкой.
– Пойду, сколь силы есть, спасать людей наших!
Лазарь Тимофеев, обнимая друга-есаула, сказал:
– И мне, брат Степан, казаков взять да челн наладить: спасать батьку! Во тьме мы еще у Девичьей будем.
– Прощай, Лазарь!
Есаулы поцеловались и вышли из шатра.
Наумов сказал:
– Надо мне в Воложку со Свияги струги убрать.
– То надо до свету.
Две черных фигуры пошли – одна – на восток, другая – на запад.
Черная с синим отсветом Волга ласково укачивала челн, на дне которого, неподвижный, на коврах, закрытый кафтанами, лежал ее удалой питомец с рассеченной головой и онемевшей для сабли рукой, без голоса, без силы буйной…
Москва последняя
1
Как по приказу, во всех церквах Москвы смолкли колокола. Тогда слышнее раздались голоса толпы:
– Слышите, православные! Воров с Дону везут…
– Разина везут!
На Арбате решеточные сторожа широко распахнули железные ворота, убрали решетки. Сами встали у каменных столбов ворот глядеть за порядком. Толпа – в кафтанах цветных, в сукманах летних, в сапогах смазных, козловых, сафьянных, в лаптях липовых и босиком, в киках, платках, шапках валяных – спешила к Тверским воротам. С толпой шли квасники с кувшинами на плече, при фартуках, грязные пирожники с лотками на головах – лотки крыты свежей рогожей. Ехали многие возки с боярынями, с боярышнями. Бояре били в седельные литавры, отгоняя с дороги пеших людей.
– И куды столько бояр едет?
– Куды? А страсть свою, атамана Разина, в очи увидать…
– Ой, и страшные его очи – иному сниться будут!
За Тверскими воротами поднимали пыль, кричали, пробираясь к Ходынскому полю новой слободой с пестрыми домиками. Оборванцы-питухи, для пропойного заработка потея, забегали вперед с пожарными лестницами, украденными у кабаков и кружечных дворов.
– Сколько стоит лестница?
– Стоять аль купишь?
– Пошто купить! Стоять.
– Алтын, борода ржаная, алтын!
– Чого дорого?
– Дешевле с земли видать.
– Ставь к дому. Получи…
Лезли на потоки и крыши домов; наглядев, сообщали ближним:
– От Ходынки-реки, везут, зрю-у!
– Стали, стали.
– Пошто стали-то?
– Срамную телегу, должно, ждать зачнут…