Эхо си-диеза (на аллеях дорог жизни)

Экран осветил его лицо холодным светом. В его глазах не было ни печали, ни гнева. Была лишь привычная, острая сосредоточенность на своей «правде» и на том, как ее отстоять. Или продать. Или использовать. Смерть Фикуса была просто еще одним фактом в его личном архиве жизненных несправедливостей, которые требовали возмездия – желательно, с материальной компенсацией.

Рядом женщина пошевелилась, тихо застонав во сне. Мишин даже не повернул головы. Он скроллил страницу с судебными образцами, ища подходящий шаблон. Чужая постель. Чужие духи. Чужая жизнь. И смерть, которая тоже казалась ему сейчас чужой, неудобной помехой в его праведной войне со всем миром. Песчинка в глазу растворилась, смытая потоком юридических терминов.

***

Кабинет Валерия Федоренко погрузился в вечерние сумерки. Серый свет умирающего дня цеплялся за пыльные жалюзи, не в силах пробиться внутрь. На столе лежал телефон, экран которого мерцал, как последний окурок в пепельнице. Сам Валерий сидел неподвижно, глядя на устройство без выражения. Свинцовая тяжесть после новости вытеснила похмелье, оставив только пустоту и холод под ребрами.

Его пальцы, медленные и точные, как у хирурга после дежурства, нашли приложение Telegram. Создать группу. Название чата: "Витькины похороны". Без лишних слов. Просто факт.

Он начал добавлять контакты. Каждый тап по экрану отдавался глухим стуком в тишине кабинета.

Экран телефона ожил, замигали уведомления о присоединении. Он не читал их сразу. Просто смотрел на список имен-масок в новом чате. Каждое – сгусток биографии, боли, потерь и масок, которые они носили сейчас. Какой ценой оплачены эти имена?

Отец Fedor: Всем. Витька Мицкевич. Погиб на СВО. Два дня назад. Тело будет через трое суток. Похороны в следующую пятницу. Предварительно на Перепечинском кладбище. Место прощания пока не определено. Точное место и время сообщу как будет известно. Всем, кто может – желательно быть.

Он нажал "Отправить". Сообщение повисло в цифровой пустоте.

Первым отозвался А. Камнев: Принято. Буду. Координируй детали. Готов подключиться.

Ремонт бытовой техники: Понял. Буду.

Messi: Ужасные новости… Буду, конечно. Нужна помощь с чем? Цветы, машина?

Grishin_VM: Ясно. Подтвержу в понедельник. Возможны накладки по работе.

Крокодил Гена: Буду, Валера. Обязательно. Скажи, если что нужно.

Мишин: Приду. Надо уточнить время.

Молчал только Архивариус. Его ник в списке чата был немым черным текстом.

Отец Fedor: @Архивариус Кирилл, ты в теме?

Пауза. Длинная. Потом:

Архивариус: Да. Буду.

Скупое подтверждение. Без эмоций. Как его голос в трубке.

Отец Fedor: Спасибо всем. Теперь вопрос. У кого есть контакты Ильи Васина? Или Ивана Левина? Конь и Мопс. Надо бы их найти, если живы.

Сообщения посыпались в ответ:

А. Камнев: У меня нет. Мопс ещё тогда уехал в Канаду, с тех пор не слышал. Коня – ноль.

Ремонт бытовой техники: Нет. И не искал.

Messi: У меня тоже нет. Жаль… Конь был отличный барабанщик.

Grishin_VM: Зачем их искать? Канада – ясно, не приедет. Конь – если не объявлялся столько лет, значит не хочет. Кажется, что его типа женили фиктивно и он сменил фамилию. Но это слухи уровня "британские ученые". Проверить невозможно. Нечего шаманить.

Крокодил Гена: У меня нет, Валер.

Мишин: Нет контактов. Бесполезная затея. Если не объявлялись – их право.

Архивариус: Нет.

Отец Fedor: Понял. Тогда попробуйте поискать в соцсетях. Фейсбук, ВК, может где еще. По именам, по фото старым. Если найдете что-то – скиньте сюда.

Messi: Хорошо, Саш. Поищем. Хотя шансы… Но попробую.

Grishin_VM: Трата времени. Но ладно, гляну.

Больше никто не отозвался. Чат затих. Имена в списке замерли. Архивариус, Ремонт бытовой техники, Grishin_VM… Маски. За каждой – человек, сломанный или согнутый годами. И смерть Фикуса лишь подчеркнула пропасть между ними сейчас и теми мальчишками, которые верили, что изменят мир рок-н-роллом.

За окном зажглись первые фонари. Их тусклый свет пробился сквозь щели жалюзи, упал длинными полосами на пол. Тишина в кабинете стала звенящей. Тишина в чате была мертвой. Тяжесть в груди давила, как ржавый болт. Он встал, подошел к окну, толкнул створку. Холодный мартовский воздух хлынул в кабинет, принеся запах сырого асфальта. На улице, под фонарем, охранник , вышел из своей будки и тут же наступил на тонкий лед в луже. Провалился по щиколотку, замер, отряхивая ботинок и матерясь вполголоса. Память Валерия услужливо, словно в качестве компенсация за сегодняшний день, вытащила из глубокого архива образ, который заставил его впервые за сегодня улыбнуться.

***

Конец октября 1995-го у Малого затона Москворецкого парка. Это уже не осень, а преддверие зимы. Воздух, сырой и колючий, пропитан запахом тления – смесью влажной земли, гниющих под ногами бурых листьев и ледяного дыхания Москвы-реки, невидимой в темноте, но слышной своим настойчивым, убаюкивающим шорохом у самого края затона. Сумерки сгущались быстро, превращая Аллею «Дорога Жизни» в длинный, таинственный тоннель под смыкающимися кронами старых лип. Липы, посаженные ветеранами в память о блокаде, о Дороге жизни через Ладожское озеро. Их строгие ряды, обычно напоминающие о подвиге, сейчас в полумраке казались просто черными, безликими стражами.

По аллее, нарушая тишину наступающей ночи, двигалась нестройная, шумная процессия. Толпа подростков – их было одиннадцать – заполняла собой всю дорогу, расталкивая сумрак гвалтом голосов, хрустом листвы под тяжелыми подошвами и звяканьем стекла о стекло. Они шли, разбившись на кучки, но общая энергия была едина – хаотичная, перехлестывающая через край, пропитанная ощущением вседозволенности и того особого чувства, что именно они, здесь и сейчас, – центры вселенной, ее неоспоримые короли.

Пахло пивом. Крепким, дешевым, «Балтикой» или, может, «Очаковским» из стеклянных бутылок с толстым дном, которые удобно держать в руке и которыми звонко стукались при поднимая «тост» за что-нибудь несущественное. Джинсы, потертые на коленях и по швам, кроссовки безвестных марок, которые через пару месяцев развалятся, куртки – от простых ветровок до черных косух. Кто-то курил «Яву», кто-то – импортные «L&M» или «West», оставляя за собой сизые шлейфы, тут же разрываемые порывами холодного ветра.

Впереди всех, спиной по ходу движения, пятился парень в длинном, почти до щиколоток, зеленом пальто. Оно развевалось, как плащ супергероя, делая его фигуру нелепо-гротескной в полумраке. В одной руке он держал полуторалитровую пластиковую бутылку с темно-коричневой жидкостью, а другой – энергично жестикулировал, подкрепляя свои слова. Его голос перекрывал общий гул, звонкий и чуть захлебывающийся от восторга собственной речи.

Сзади кто-то гаркнул неприличное слово, вызвав взрыв хохота. Кто-то закашлялся, вдыхая дым. Бутылка звякнула о другую бутылку. Группа двигалась, как живой, шумный организм, оставляя за собой смятые листья, окурки и пустые осколки бутылочного стекла, тускло блестевшие в свете редких, слабых фонарей. Они заполняли собой аллею, этот памятный коридор, своим присутствием, своим громким, наглым «сейчас», стирая на время торжественность «тогда». Огни пятнадцатого микрорайона Строгино, известного, как Лимитник, мерцавшие за деревьями, казались им не огнями чужой жизни, а просто декорацией к их собственному, важнейшему действу. Они шагали по Аллее «Дорога Жизни», чувствуя под ногами не историю, а хруст сегодняшнего вечера, и ветер, рвущийся с реки, был для них не предвестником зимы, а просто помехой для разговоров и сигарет. Они были «МЫ». И больше ничего в этот момент не имело значения.

Чуть позади двигалась компактная группка. Четверо парней шли по краю дорожки, где листва лежала чуть толще и хрустела под ногами с особенной гулкостью. Их отставание было не случайным – их поглотил спор, жаркий и техничный, от которого веяло металлическим жаром посреди октябрьского холода.

Впереди шагал парень в черной косухе поверх футболки с невнятно-страшной рожицей. Длинные, немытые волосы торчали из-под воротника, как пакля. Два передних зуба отсутствовали. Он размахивал почти пустой бутылкой «Балтики», ритмично подчеркивая свои слова, а в другой руке нервно щелкал крышкой зажигалки Zippo – кляк-кляк-кляк – этакий металлический метроном.

– …ну, Конь! – горячился он, оборачиваясь к идущему рядом парню в заношенной коричневой куртке из искусственной замши, которая местами лоснилась до блеска. – Ты опять про этот speed! Скорость – это круто, окей! Но Ломбардо – он ж машина, да, но где там… э-э… музыкальность, а? Чистая техника на службе у скорости! Как робот!

Парень по кличке Конь, обычно тихий, сейчас заметно оживился. Его глаза горели за прядями длинных волос. Он не просто слушал, он физически ощущал ритм. Его правая нога, обутая в стоптанный кроссовок, постоянно притоптывала – тук-тук, тук-тук – отбивая двойную бочку то на воображаемой педали, то просто в воздух. Он покачал головой, явно не соглашаясь.

– Маха, ну ты загнул! – Конь отмахнулся, будто от назойливой мухи. – "Angel of Death"! Ты "Angel of Death" слышал? Вот где он показывает, кто тут бог! Это ж… это ж ураган! И Ларс… Ларс Ульрих – он не просто скорость, он ритм-машина Metallica! "One", "Battery"… Там же рифы вгрызаются именно из-за его работы!

– Ларс?! – Парень в косухе, Маха (или Махмуд, Мах, как его звали реже), фыркнул так громко, что чуть не поперхнулся пивом. Он вытер рот рукавом косухи. – Ларс Ульрих?! Да ладно тебе! Попсовый ударник для попсовой группы! Ну, окей, "Black Album" все купили, но это ж коммерция чистой воды! Вот Майк Портной из Dream Theater – это техника! Полиритмы, сложнейшие рисунки, чистота исполнения… Или Джин Хоглан! Вот агрессия! Вот мощь! В Death, в Dark Angel… Он не просто бьет, он разрывает! И потом, Конь…. Ларс, между прочим, бесплатно ударные записал для Mercyful Fate на "Return of the Vampire"! На альбоме "In the Shadows". Вот он ценит King Diamond! А ты, Конь, Кинга не ценишь. Ларс – ценит!

Конь на секунду сбился с ритма своего притоптывания. Лицо его выражало легкую растерянность. Этот аргумент явно застал его врасплох. Он пробормотал что-то невнятное про то, что King Diamond – это "слишком театрально", но его голос потерял уверенность.

Третий парень в группе, одетый подозрительно аккуратно для этой компании – темные, но целые джинсы и рубашка с расстегнутым воротником, выглядывающим из под свитера – пытался вклиниться в спор. Его лицо светилось преданным энтузиазмом фаната.

– А вот у нас… – начал он осторожно, обращаясь больше к Махе, – у нас Конь на чем играет? На тарелках из похоронного бюро на лыжных палках и чемодане вместо бочки! А? – парень даже слегка толкнул локтем Коня в коричневой куртке, пытаясь его втянуть. – Вот пусть Ломбардо или Портной попробуют на такой установке сыграть! Увидели бы тогда их настоящий уровень! Наш Конь на помойном железе выдает такое, что им и не снилось!

Его шутка, нацеленная на поддержку местного героя и подчеркивание абсурдности их "профессионализма", повисла в воздухе. Маха, увлеченный сравнением титанов, только отмахнулся:

– Фунтик, эти сыграют. Даже Ларс.

Конь, погруженный в попытку восстановить свой аргумент про Ларса, проигнорировал реплику вовсе. Фунтик смущенно смолк, поправил воротник рубашки и потупил взгляд. Его попытка быть "своим" в высоком споре мастеров не сработала.

Четвертый, шел чуть в стороне, почти на мокрой траве у края тропинки. Он курил "L&M", глубоко затягиваясь, и смотрел куда-то вдаль, поверх голов спорящих, туда, где огни Строгино казались особенно яркими. Его лицо было отстраненным, мысли явно витали далеко от споров о скоростных ударниках. Он лишь с сарказмом бросил в сторону Махи:

– Ну да, ну да… "Master of Puppets" – попса! Ага, щас!

– Ну, блин, Мопс. Master of puppets уже сто лет в обед. Вспомнила бабка, когда девкой была.

Мопс выдавил короткий, невеселый звук, похожий на смешок, и снова затянулся. Дым струйкой уходил в холодный воздух. Он думал о Канаде. О том, как через пару недель расскажет всем. Или не скажет? Придется. Ведь не уедет же не попрощавшись. Пока – никому. Ни слова. Пусть будет как есть. Этот спор, эта прогулка, этот холодный ветер с реки – все это скоро станет воспоминанием. Очень далеким. Он пнул ногой комок слежавшихся листьев.

– …просто не понимаешь ты разницы между скорострельностью и музыкальностью, Конь! – несся голос Махи, который уже переключился на атаку Ларса Ульриха с новой силой. – У Портного каждая дробь – осмысленная! А Ульрих… он просто штампует, как на конвейере! Попса, блин!

Конь, получив второе дыхание, снова завелся. Его нога застучала чаще, отбивая яростный бласт-бит.

– Штампует?! "Fight Fire With Fire" – это штамповка?! Да ты, Маха, просто зазнайка! Dream Theater слушаешь, чтобы умным казаться!

Фунтик вздохнул, смирившись с ролью статиста в этом дуэте. Мопс бросил окурок под ноги, где он тут же утонул в мокрой листве, и достал новую сигарету. Группка, увлеченная своим спором, постепенно догоняла основную толпу, неся с собой энергию метала, подросткового максимализма и легкой, но привычной для них взаимной колкости. Хруст листьев под ногами сливался с ритмичным притоптыванием Коня и звонким щелканьем Zippo в руке Махи.

Чуть в стороне от гвалта про барабанщиков, там, где дорожка Москворецкого парка граничила с мокрой от недавнего дождя травой, двигалась своя камерная компания. Они шли плотной кучкой, внимая тому, кто шел впереди и жестикулировал так энергично, что чуть не сбивал с ног своих же спутников.

– …и представляешь, этот дядя Коля, он ж не просто сосед! – голос рассказчика звенел от возбуждения, перекрывая шум реки. – Он из органов! Самых что ни на есть! И у них там, на секретном складе… – рассказчик сделал паузу, оглядываясь на слушателей с торжествующим видом, – …пылится кассета! С новым "Терминатором"! Тот, который еще ни один смертный в мире не видел! Ни в одном кинотеатре планеты!

– Савва, ты серьезно?! – выдохнул парень рядом, с выбритыми висками и растрепанными волосами на макушке. Он замер с поднесенной ко рту сигаретой, глаза округлились. – Новый "Терминатор"? А Шварценеггер там? Он ж робота играет?

– Фазер, ну ты и лох! – фыркнул третий, коренастый парень в потертой джинсовке с небрежно нашитыми заплатками в виде черепов и логотипов нечитаемых метал-групп. Он дернул Фазера за рукав. – Какой на хрен новый "Терминатор"? Второй только в прокат вышел! Савва, как всегда, несет бред собачий! "Органы"… склады… – он презрительно скривился и плюнул под ноги. – Ну ладно, ладно, рассказывай дальше, раз уж начал. Шварц там что, опять киборг?

Савва, не смутившись ни капли, лишь театрально воздел руки:

– Да, Жук! Но не просто киборг! Он… он притворяется рок-музыкантом! Да-да! И саундтрек там… – Савва закатил глаза от мнимого блаженства, – …такой, что Metallica нервно курит в сторонке! Просто взрыв мозга!

– Офигеть! – Фазер аж подпрыгнул от восторга, забыв про скепсис Жука. – Вот это да! Я б хотел быть как Шварц! Вот сила! Вот мужик! Хотя… – он замялся на секунду, переключая шестеренки в голове, – …а вот Чак Норрис в "Крутом Уокере"! Вот это настоящий крутяк! Он ж одним ударом…!

– Да ну нафиг Норриса! И Терминатора с таким саундтреком – перебил четвертый паренек, в явно не по размеру большой, потертой куртке, которая, казалось, когда-то принадлежала взрослому мужчине, махнув рукой. – Вот "Гражданская Оборона" – вот где настоящий саундтрек к жизни! Вот где правда! Где боль! Где…

– Глобус, отвали со своей "Гражданкой"! – Савва легко парировал, не давая договорить. – Мы про кино! А ты все про свое… Ну так вот, про "Терминатора"… – он снова повернулся к Фазеру, ловя его внушаемый взгляд.

Глобус, все равно пытался вставить свое слово:

– А я на Горбушке… – начал он тихо, но настойчиво.

– Глобус, не перебивай! – бросил Савва, даже не глядя в его сторону. – Так вот, Фазер, представляешь, Арни там с гитарой…

– …на Горбушке, – упрямо повторил Глобус, повышая голос, – …меня нагрели! С пиратской кассетой "Робокопа"! Вместо фильма – шансон какой-то сопливый! "Белый лебедь на пруду"! Я как дурак сидел, ждал, когда Робокоп появится, а там… – Голос его дрогнул от обиды.

Жук резко обернулся к Глобусу, его лицо, только что выражавшее скепсис к байкам Саввы, исказилось от внезапной ярости:

– Шо?! Нагрели?! Глобус, ты говоришь, нагрели?! На "Робокопа"?!

– Ага! – Глобус кивнул, радуясь, что его наконец услышали. – Полтора часа этого… этого ужаса слушал! Барыга этот, стервец…

– Точку барыги помнишь?! – Жук наступил на Глобуса, сверкая глазами. –Завтра найдем эту мразь, и… – он сжал кулак, выразительно ткнув им в воздух, – …набьем ему морду! Отобьем бабки! И кассету ему в одно место засунем!

Савва, увидев, что его эпическая история про несуществующий "Терминатор" окончательно потонула в реальной драме Глобуса, лишь раздраженно махнул рукой.

– Да ну вас! Ищите своего барыгу… – Он потянулся за сигаретой. – А кассету эту, Глобус, с шансоном… – Савва хитро прищурился, выпуская струйку дыма, – …отдай Фикусу. Это ж в его вкусе. Он ж любит это ваше "Белое солнце пустыни" в музыке… Тока скажи ему, что это саундтрек к новому боевику Стивена Сигала про ментов в Сочи! Он схавает!

Жук все еще бушевал, мысленно уже избивая коварного барыгу с Горбушки. Фазер, потеряв нить разговора о Шварценеггере и Чаке Норрисе, задумчиво смотрел на тлеющий кончик своей "West". Глобус, получив хоть какую-то реакцию, даже если это была ярость Жука, выглядел чуть менее потерянным. А Савва, мастер переключения внимания, уже обдумывал следующую байку, глядя, как его зеленопальтый друг впереди энергично размахивает бутылкой ром-колы, рассказывая что-то про драккары.

Впереди всей нестройной колонны, там, где тропинка почти сливалась с песчанным берегом малого Строгинского затона, шла тройка. Двое, кутаясь от пронизывающего ветра с реки, двигались осторожно. Третий же, в длинном зеленом пальто, развевающемся как знамя, энергично пятился спиной вперед, лицом к своим спутникам. В его руке, как продолжение жеста, болталась полуторалитровая пластиковая бутылка с ром-колой, или, как любил называть этот адский коктейль один из его друзей, "гамми-соком".

– …и вот плывут они, понимаешь! – его голос, звонкий и переполненный энтузиазмом, легко перекрывал шум ветра и плеск воды. Капли липкой сладости летели из горлышка при каждом широком жесте. – На этих самых драккарах! Сквозь шторма, туманы! Грабеж монастырей – раз! Поджог деревень – два! И медовуха! Литры! Но ключ-то где? Порядок! Железная дисциплина! Вот как у меня с папками! Каждый викинг знал свое место в шеренге! Как я знаю, где у меня вырезки про гибель "Титаника", а где – схемы Куликовской битвы! Система! Понимаешь, Сова? Система!

– Ага, – пробурчал парень в темной, видавшей виды толстовке с капюшоном, натянутым так низко, что виден был только кончик сигареты "Ява" и струйка дыма, тут же разорванная ветром. Его голос звучал глухо и безрадостно. – Понимаю. Порядок… Жили на полную катушку. Не то что мы тут… Топчемся по парку.

–Ну что за наивный бред?! – фыркнул третий, паренек в аккуратном свитере под курткой. – Какие викинги? Дикари! Грабят, жгут… Настоящая история, величие – это Древний Рим! Вот где истинный порядок! Законы Двенадцати таблиц! Акведуки! Форум! Цивилизация, а не разбойничья вольница!

Пятившийся парень отмахнулся бутылкой, как от назойливой мошки.

– Градусник, ну ты зануда! – воскликнул он, не снижая темпа и продолжая движение спиной к затону. – Рим – это скукотища смертная! Сенат, тоги, речи… Фу! Бр-р-р! – Он сделал выразительную гримасу отвращения. – А вот викинги! Битвы! Море крови под парусами! Крики воинов! Сталь, звон щитов! – И он, увлеченно иллюстрируя размах эпического сражения, сделал особенно широкий разворот руками.

При этом его ноги, управляемые исключительно периферийным зрением (которое было полностью занято образами яростных скандинавов) и притупленным "гамми-соком", совершили серию неуверенных шагов назад. Сначала он ступил с тропинки на мокрую, скользкую глину уреза воды. Потом – еще шаг. Его каблук мягко плюхнулся в черную жижу у самой кромки. Следующий шаг – и вода с тихим хлюпом приняла его кроссовок и брючину по щиколотку. Еще шаг – вода была уже выше щиколотки. Еще – по икры. И еще – теперь холодная октябрьская вода хлюпала уже почти по колено его черным брюкам, заливая белые носки и насквозь промачивая полы его элегантного зеленого пальто, которые теперь плавали вокруг него, как крылья огромной, нелепой водоплавающей птицы.

И он продолжал. Совершенно не замечая трансформации из сухопутного лектора в импровизированного ихтиандра. Его лицо сияло тем же праведным воодушевлением. Он все так же размахивал бутылкой "гамми-сока".

– …и корабли их рассекали волны! – несся его голос над черной водой. Волны от его ног расходились кругами. – А дисциплина! Вот она – сила! Каждый знал свое место в бою и в походе! Никакой суеты! Чистая…

– Фикус. – Голос Совы прозвучал как выстрел. Глухой, резкий, полный неподдельного… нет, не удивления, а скорее мрачного раздражения, смешанного с привычной усталостью. Он стоял на берегу, затянувшись до тления своей "Явой", и смотрел на друга, стоящего по колено в затоне. – Ты как, нормально? Ну, в плане… – Сова мотнул головой в сторону воды, – …осознания реальности?

Фикус замолчал на полуслове. Бровь его поползла вверх. Он медленно, как человек, внезапно очнувшийся от глубокого сна, перевел взгляд с воображаемых викингов на Сову, потом на Градусника, который смотрел на него с открытым ртом и застывшей в воздухе рукой с тлеющей сигаретой. Потом Фикус очень медленно опустил голову и уставился на свои ноги, скрытые черной водой выше колен. Его полы пальто мирно покачивались на мелкой ряби. Он стоял так несколько секунд, его лицо выражало чистую, незамутненную детскую растерянность, словно он только что обнаружил, что у него выросли жабры. Он осторожно пошевелил ногой под водой, поднял брызги. Потом поднял глаза на Сову.

– Ой… б*я, – произнес он тихо, с неподдельным изумлением, как будто совершил величайшее открытие. – А как я… сюда попал? – Он огляделся вокруг, как бы ища мостик или лесенку, которой не было. Но вместо того чтобы немедленно выбираться, он лишь покачал головой, будто смиряясь с необъяснимой загадкой мироздания, и поднес бутылку ко рту, сделав солидный глоток "гамми-сока". – Ну ладно… Так вот, про дисциплину… – начал он снова, но тут его голос потонул в диком хохоте и криках, накативших сзади – остальная тусовка, услышав его возглас, подтянулась к месту действия.

Фикус стоял в воде, мокрый, абсурдный и совершенно невозмутимый в своем непонимании произошедшего, как памятник самому себе, воздвигнутый силой "гамми-сока" и неукротимой страсти к историческим баталиям. Его выражение лица в этот момент можно было сравнить только с лицом глубоководного исследователя, внезапно обнаружившего, что он вышел из батискафа посреди Марианской впадины, но почему-то пока еще не раздавлен давлением и даже может дышать.

Дикий хохот, перекрывающий шум ветра и реки, обрушился на Фикуса, как волна. Вся тусовка, привлеченная его искренним "Ой… б*я", сгрудилась на узкой полоске берега. Лица, искаженные смехом, сигареты, торчащие из ртов, пальцы, тычущие в его сторону – он стоял в центре этого хаоса, по колено в черной воде, мокрый, нелепый и все еще держащий бутылку ром-колы, как скипетр.

– Фикус! – проревел сквозь смех Маха, вытирая слезу рукавом косухи. – Ты теперь король затона! Владыка вод! Принимай дары! – Он замахнулся пустой бутылкой от пива, делая вид, что швырнет ее в «монарха».

Савва, задыхаясь от хохота, прислонился к ближайшей липе:

– Да-да! Корона ему! Из… из пивных крышек! Скипетр из… из лыжной палки! – Он фыркнул, не в силах продолжить.

– Фикус, ты е***лся?! – заорал Жук, его лицо мгновенно перешло от смеха к агрессии. – Вылезай, пока не утонул! – Он сделал шаг к воде, но его остановила скользкая грязь под ногами. – Кто-нибудь, вытащите этого идиота!

Глобус уже метался на берегу, как ужаленный. Он лихорадочно стаскивал свои потрепанные кроссовки.

– Щас, щас! – бормотал он. – Не двигайся! – Он сорвал второй кроссовок и начал стаскивать носки, хотя вода была ледяная, и заходить туда было безумием. – Я… я почти готов! Только шнурки… – Он запутался в собственных шнурках.

Конь, обычно тихий, стоял чуть в стороне и ритмично топая ногой, отбивал дробь под общий хохот: Тук-тук-та-тук, тук-тук-та-тук. Его лицо было серьезным, но уголки губ подрагивали.