Какая музыка, такие и дела.
Тень облака незлого за больницей
На города прошедшие легла.
Нью-Йорк, Флоренция… опять немного смысла.
Гусиный срам гармошки и весны
Закадровой. Печален слух афиши.
Страдают под твою сурдинку крыши,
Бессонная гармония воды.
«Будто бы знаешь, о чём эти женщины и мужчины…»
Будто бы знаешь, о чём эти женщины и мужчины,
А на деле знаешь: огонь, поцелуй, вода,
Милые произносимости, полуруины,
Города, чтобы в них говорить: я люблю вас, звезда.
А на деле сгущается музыка поднебесья.
Если посыпет снег, окликни меня в домофон.
Я приду на порог и ты одаришь меня вестью:
Белые мхи, дирижабль, аэроплан, телефон.
«Приступ пленительного бессилия…»
Приступ пленительного бессилия
Где гордость остановилась
Песочные часы у замёрзшего моря
Время
Однажды сказавшее
«я приду»
«Спасибо, шалость удалась, как говорят злодеи…»
Спасибо, шалость удалась, как говорят злодеи,
Которые всё знают наперёд.
Сегодня день твоей красивой шеи
И глаз моих, смотрящих на неё.
Сегодня день коварного вопроса:
А что такое плоть, поверившая в нас,
Что можем мы принять любую позу,
Спасительную только лишь сейчас?
«Пересидеть снегопад в кинотеатре…»
Пересидеть снегопад в кинотеатре
Выйдя оттуда подумать
После Нового года погода кажется
Чересчур серьёзной
Да разве он новый
Машины едут как прежде покою сдаваться
Тем не менее сумерки наступают
Значит был он всё-таки новым
«Ранний вишнёвый горячий…»
Ранний вишнёвый горячий
Стал другом дыма
Волнистого старца
И вслед за ним улетел
Долгим покоем восторженным
А слышно
Пакуем
Не чемоданы а мел
Не чемоданы
А снежный таинственный мел
«Зимние дымы и трубы-сосуды…»
Зимние дымы и трубы-сосуды.
Зимние птицы и зимние губы.
Что-то в богатстве есть от зимы.
В бедности есть тишина от весны.
Тёмная колкость и мука звезды.
Спешная ломкая сладость воды.
Или какая-то свежесть над бездной…
– Вынести б то, что и ты бесполезна.
«В громоздких светoфорах свет затих…»
В громоздких светoфорах свет затих.
Мелодия тумана оборвалась.
Ты, он и я, и целомудренный старик —
Зачем мы здесь, где детство улыбалось.
К чему мы здесь, бесслезный капитан,
Что радуется предрассветным крышам?
На кухне целомудренный стакан,
Ты нужен другом жажды нашей, слышу.
«И голос как укол…»
И голос как укол
Уже неизлечим
Он больше тела он
Прирос к чертам твоим