Что не убивает

До Шуйки добрались за час.

Прощались на трассе, у перекрестка.

Поблагодарив Вождя и Дженис, Саша не стал ничего обещать, а Вождь не спросил – не надо тянуть там, где должно само вырасти.

– До встречи, – коротко сказал Вождь. – А если не встретимся, то заранее желаю удачи.

К ним подъехал «наци» и поставил байк на подножку. Спешился, глядя в землю.

Вождь сел на свой байк, «наци» – на свой.

– Пока! – повернувшись ко всем, крикнул Саша поверх треска двигателей и вскинул руку в прощальном жесте.

– Пока! Увидимся! – крикнула Кира.

Им в ответ посигналили.

Они пошли налево, к Шуйке, а байкерская колонна продолжила путь.

Десять лет назад Саша с отцом ехали по этой дороге в кузове тракторного прицепа, трактором управлял дед, и Саша, вглядываясь в окрестности, узнавал их как картинки из сна, в которое превратилось прошлое. На тот момент он не был здесь восемь лет. С тех пор минуло еще десять, итого восемнадцать. Восемнадцать лет! Полжизни. Время ускоряется с каждым прожитым годом. Чтобы замедлить его, нужно жить разнообразно, но без суеты, и уметь быть любопытным ребенком, замечающим больше, чем взрослый, все видевший и все знающий. Взрослые, учитесь у детей. Видите пчелу на цветке? Чувствуете остроту края травинки? Слышите свое дыхание? Остановитесь. Что перед вами – смазанный фон из сливающихся на скорости цветных пятен или полотна естественной величественной красоты?

Они с Кирой в пути меньше двух суток, но кажется, что больше недели, тогда как в Москве он и дня бы за них не дал, раз – и нет уже их, словно и не было.

Несколько поворотов дороги, сначала асфальтовой, потом проселочной, потом просто песчаной – и внутренний навигатор Саши вывел их к дому деда у соснового леса. В нем живет тетя. В соседнем доме – дядя. Остальные – в Йошкар-Оле, в пятидесяти километрах отсюда.

В космосе есть черные дыры, где время останавливается, а на Земле – этот дом из темных вековых бревен, где ничто не меняется и только люди взрослеют, стареют и умирают. Саша с детства помнил его запах, пряный, деревенский, помнил часы с кукушкой на стене, каждый предмет простой деревянной мебели, русскую печь, рукомойник возле печи. Десять лет назад, перешагивая через порог, он увидел себя здесь, повзрослевшего, возмужавшего, вышедшего из машины времени в теплое, пряное безвременье, и горечь в его душе смешалась с радостью. У каждого должно быть место – как точка отсчета – где он чувствует скоротечность времени. Мысли о смерти усиливают вкус к жизни, если правильно думать. Memento mori[4 - Помни о смерти (Лат.)]. Не пессимизм, нет. Стоицизм.

Родственники не в курсе, что он здесь, он не звонил им. Зачем? Если они дома, то не стоит портить сюрприз, а если – нет, то нет смысла звонить.

Высокие массивные ворота из потемневшего от времени дерева закрыты, но открываются они просто, достаточно потянуть за кольцо снаружи. Это препятствие для домашних животных, но не для людей. Когда-то и дверь в дом не запирали на ключ, используя щеколду с веревкой, позже начали запирать, но ключ клали за дверь через лаз для кошки. Что красть в доме? Да и кто возьмет?

Саша потянул за кольцо.

Глухо лязгнул засов. Ворота открылись.

Вошли во двор.

Здесь тихо, ни души и не пахнет навозом как в детстве: скотину не держат, мясо и молоко покупают, нет прежней деревенской идиллии. Не мычат коровы, не хрюкают свиньи, не блеют овцы. Нет и людей.

Саша постучал в дверь. Еще раз.

Никого.

В двери новый замок. Ключа за дверью нет. Времена изменились, доверия к людям меньше. Бойся ближнего своего. Дачники-чужаки скупают землю с домами под снос, старики умирают, а молодежь едет в город, в поисках лучшей, как им кажется, жизни.

Огородами, между грядками и теплицами, прошли к дому дяди. Между участками не было забора – как в Евросоюзе.

– Ты хотела бы жить в деревне? – спросил Саша.

– Сейчас – нет. В старости – может быть.

– Почему нет?

– Было бы скучно.

– Раньше я тоже так думал, но теперь не уверен. Мы гоним как сумасшедшие. Надо сбросить скорость, встать босыми ногами на землю и почувствовать себя живыми.

– Я чувствую себя живой, когда обнимаю тебя.

– А когда едешь во Владик автостопом?

– Да.

– Для этого мы и поехали.

Дяди тоже не было дома.

Что ж, не судьба.

Вернулись к дому деда.

– Сделай, пожалуйста, фото, – попросил он Киру.

Сняв рюкзак, он поставил его на ступени крыльца, где любил сидеть в детстве, сел рядом, и Кира сделала снимки.

– Сядь, посидим на дорожку, – сказал он.

Кира села рядом.

– У меня такое чувство, что я больше сюда не вернусь, – сказал он. – Сегодня последний раз.

Он окинул взглядом двор.

– Идем. – Он встал и надел рюкзак. – Нас ждут великие дела.

Глухо лязгнул засов.

Они вышли.

Ворота закрылись.

Прощай, милый дом. Прости, что я так.

По пути к трассе, у дороги в лесу, они увидели белый гриб.

Молодой, крепкий, красивый, тот сидел под сосной и просился в лукошко, но лукошка не было и они прошли мимо. Гриб будет расти, размножаться, дряхлеть и черстветь – чтобы однажды сгнить и стать удобрением для будущих всходов, как и все живое. Придет черед каждого, не стоит грустить по этому поводу, ибо природа бессмертна, а значит, бессмертен и ты.

У выезда на Р165 их нагнал сухонький старик-мариец, лет семидесяти пяти, на древних «Жигулях» первой серии. Он говорил с приятным местным акцентом, знакомым Саше с детства: