Когда мечты были большими

Сергей Чудов был широкоплеч, кареглаз и имел обыкновение заигрывать с каждой встречной юбкой, а со многими – спать. Чем покорял он девушек – оставалось загадкой. Внешне он, по субъективному мнению Саши, не был красавцем. Брови темные и густые, над верхней губой-пельменем – наждачка, нос – а-ля Джимми Хендрикс, волосы через две недели после стрижки принимают форму шара, как у мальчика-негра, – одним словом, нечем похвастаться. Зато он улыбчивый, общительный и энергичный. Он тщательно следит за внешностью, по полчаса вертится перед зеркалом и обливается с ног до головы дешевым парфюмом, в особенности перед свиданиями. Он обхаживает девушек по старой стандартной схеме: цветы, театр, койка. С дамами он нежен, ластится к ним аки телок к мамке. У него были романы с библиотекарем и с администратором вычислительного центра, поэтому он может взять на ночь книгу, которую никому не дают на вынос, и сидеть за компьютером сколько душе угодно, сверх положенных двух часов. Со всеми бывшими он в дружеских отношениях, поэтому льготы бессрочны. Столь удачное сочетание чувств и выгод – феноменально. Что самое интересное – есть у него девушка в Харькове и есть планы взять ее замуж по окончании ВУЗа. Планы серьезные, как сам утверждает. Летом он ездит в Харьков – к ней и к бабушке с дедушкой. Бедная девушка. Ждет его, мучается, грезя свадебным платьем, а он ни в чем себе не отказывает.

У него еще много минусов, длинный-предлинный список. Он не любит хард-рок, и этим все сказано. Он любит сладенький поп. Магнитофон «Вега» – поле битвы, где два мира сталкиваются лбами. «Scorpions» – нейтральная зона. Кроме того, представьте себе человека, который: во время приема пищи трет рот тыльной стороной ладони (два быстрых движения – слева направо и справа налево); кричит по-тарзаньи под настроение; громко фыркает и кряхтит утром, вламываясь в комнату с полотенцем на шее; топает по слоновьи; любит петь и страшно фальшивит. Представьте – вы каждый день с ним вместе, в этой маленькой комнате-камере, вынужденно вместе, и антипатия ваша взаимна. Что вы чувствуете? Вы понимаете Сашу Беспалова?

Кстати, в том, что касается женщин, Дерягин был полной противоположностью Чудову. За все время у него был один роман, да и тот зачах на корню. Не до этого. Позже. Надо учиться. Надо много учиться. До ночи, а может быть, до утра. Под звук телевизора. Под раздражение соседей. Под мысли о собственной значимости и исключительности.

В общем, весело жили, да?

В тесноте и в обиде. Ограниченное пространство не сплачивало – сталкивало. Три индивидуальности, три разных характера, три мира – и каждый думал, что он лучше знает, как надо жить.

Тем временем утренний моцион Саши шел своим чередом.

Он заправил постель и, включив чайник, бросил взгляд на Дерягина. Тот спал на спине, скрестив на груди руки. Странная поза, но он часто так спит. Он отгораживается от всех даже во сне.

Чудов ворочается, вздыхает, и это значит, что миг пробуждения близок. Он проснется, поднимет голову и возьмет часы с тумбочки, у изголовья кровати, чтобы сонно взглянуть на стрелки. Потом он сядет, выкрутит шею влево и вправо, встанет, оденется и, взяв умывальные принадлежности, с полотенцем на шее выйдет из комнаты. Перед дверью громко зевнет. Все предсказуемо, без вариаций.

Саша снял крышку с кастрюли. Кислым не пахнет. Вчера он сделал картошку с тушенкой, традиционное местное блюдо. Сегодня очередь Чудова. Слава Тайсон сам себе повар, он готовит отдельно.

Саша включил плитку.

Раскопки кургана из грязной посуды дали два артефакта: эмалированную тарелку и алюминиевую ложку, обе с остатками древней пищи. Из-за кургана выбежал таракан и сразу юркнул за тумбочку. Их здесь много, целая армия. Война давно проиграна.

Он пошел мыть артефакты.

К тому времени как он вернулся, Чудов проснулся. Он надевал штаны.

– Картошка не скисла? – спросил Чудов.

– Нет.

У Чудова был слабый желудок, он то и дело поносил, поэтому степень свежести пищи была для него критична.

Саша знал, что будет дальше.

Чудов сунул в кастрюлю голову. Убедившись в том, что все в порядке, он вышел из комнаты с полотенцем на шее, топая по-слоновьи.

Вернулся он свежий и бодрый.

– Видел, а? – сказал он с порога, скидывая шлепанцы. – В сортире?

– Андреича надо звать.

– Классно!

На ходу вытерев полотенцем уши, Чудов повесил его на гвоздь, убрал щетку и пасту в тумбочку и встал перед зеркалом, вооружившись расческой. Несколько быстрых взмахов – и волосы выровнялись в площадку. Он недавно подстригся и еще не стал мальчиком-негром с прической-шаром а-ля Майкл Джексон в детстве.

Вытащив из кургана свои артефакты, Чудов пошел в блок. Как это часто случалось, он не вписался в проход между фанерными стенами – Бум! – стены содрогнулись, и он крепко выругался. Слава почмокал губами, но не проснулся. Парень спит крепко.

Позавтракав, Саша пошел за Андреичем, местным сантехником.

Андреич, пьяница неопределенного возраста, жил и работал в общаге. Жил он с женой и шестнадцатилетней дочерью на первом этаже, в двух комнатах, в маленькой и побольше. Блок, где они жили, был разделен надвое кирпичной стеной, и в двух других комнатах, за стеной, хранился разный общажный хлам, с отдельным входом из коридора. Андреич был личностью колоритной: низенький, жилистый, скрюченный до горбатости, с редкими сальными волосами, под которыми желтела кожа, – он, когда был трезв, был всем недоволен и раздражен, а выпив, добрел ровно настолько, чтобы не слать на три буквы каждого встречного. Часто видели следующую картину: Андреич, сгорбившись колесом и загребая ногами, тащится по коридору с двумя сумками, каждая в треть его роста. В них глухо звякает стеклотара. Сдаст, а деньги пропьет. Жена пьет вместе с ним. Маленькая, страшная, неопрятная, она моет полы в общаге сгнившей вонючей тряпкой. Они грызутся денно и нощно. Страсти не утихают. Крики разносятся по округе.

Их дочь Катя – девушка нервная, глупая, некрасивая. Она участвует в семейных ссорах, знает вкус водки и дважды сбегала из дома. Мать с отцом ей, слава Богу, не наливают, но найти выпивку не проблема. Ей не нравится водка, водка жжет горло, но после глотка-другого она чувствует себя лучше. Предки не в курсе, что полгода назад она стала женщиной и что первым ее мужчиной был кто-то из тех четверых студентов, с кем она трахалась в комнате на седьмом. Она выпила водки и сняла старые джинсы. К ней подходили по очереди, некоторые не по разу. Ей было не хорошо и не плохо. Она делала это назло. Назло предкам, назло целому миру.

Остановившись у блока, где жил Андреич, Саша постучал в дверь. Он знал, что звонок не работает.

Тихо.

Он постучал снова.

Снова ни звука.

Наконец он услышал, как в блоке открылась дверь и кто-то вышел из комнаты.

Лязгнула внутренняя задвижка.

На пороге стояла Катя: взлохмаченная, опухшая, в шлепанцах на босу ногу, в драном махровом халате. Она молча смотрела на Сашу.

– Батя дома? – спросил он.

– Может. Че тебе надо?

– Спит?

– Нет. А че?

– С сортиром проблема, забился.

– Не умеете плавать?

– А ты? Скоро и вас затопит.

– Ой, как страшно! В первый раз что ли?

Послышался сиплый и недовольный голос Андреича:

– С кем там треплешься? Холодно!

– К тебе.

Место Катьки в дверном проеме занял Андреич – в грязной красной рубахе с закатанными рукавами и в вытянутых на коленях трениках то ли синего, то ли черного цвета. Он был с похмелья. От него шел такой дух, что Саша поморщился.

– Че тебе? – буркнул Андреич недовольно.

Он снизу вверх смотрел на Сашу красными белками глаз.

– Сортир забился.

– Срать надо меньше! – выругался Андреич, а затем перешел на мат.