Плут, или Жизнеописание господина Плутнева, достопочтенного депутата Государственной думы

По приезду с Магадана Палочкин пригласил в сауну. Он всё больше по ресторанам да заграницам таскался, сауна для него как треники под пиджак. Думал, угостит бабами да водкой, но сауна оказалась баней в его усадьбе. Жена поставила нам чай, мёд. Я ждал. В парилке он зашептал:

– У меня есть знакомый владелец банчишка. Йодко с Газоном знать его не хотят, а если б удалось его подтащить, все бы как сыр в масле катались, ну да ладно. Суть в том, что есть у него клиент – рембаза военная. Звучит дёшево, а на деле завод настоящий со складами стратегическими. Начальствует полковник, со слов туповатый, но хитрый. Нужен ему помощник, вот я о тебе и подумал. Глеба ты же у меня забрал?

– Газон заземлит, если узнает, – про Глеба пустил мимо ушей, дело сделано.

– Это не в нашем районе, нет там Газона. Да вообще братва с вояками не возится, они на всю голову больные.

– А интерес твой?

– Если выкрутишь что, отдашь долю малую.

Полкаш оказался тупым и бесстрашным; он начислял офицерам левые надбавки, а потом собирал их в конвертах. Я стал при нём вроде адъютанта по экономическим вопросам. Глеб, светлая голова, пару схем нарисовал, обложил договорами, чтоб хоть не впрямую воздух отсасывать.

Глеб при деле и окладе, помощника взял. Палочкин за наводку своё получил. Банкир доволен, Полкаш не сразу сядет, еще деньги покрутятся у него. Даже Полкашу хорошо.

Мне, сука, плохо!

Как закрутилось с воякой, я без стакана спать не ложился. Всё виделось, прознает Газон про мой левак, и почикает тело моё белое карандашом Кривой на лоскуты кровавые.

А ещё Полкаш бухал запойно. Уедет с генералом на заимку в глухомань и сидят неделю, пьют, охотятся, в бане парятся. Я им водку вожу, он командует, стоя в сугробе по колено, обмотавшись простыней:

– Выпей с генералом. Тебе така честь выпала! – И генералу: – Видал, какой у меня мальчик ловкий на посылках.

Мальчику мечталось забить ему в хавло бутылку, чтоб гнилушки прыснули на снег и юшка полилась. Эта мысль, как рука на причинном месте, возбуждала! Никого и никогда я не мечтал замочить, как этого полкаша тогда. Но я ни одной души христианской не порешил в своей жизни, это факт точный, хер оспоришь. УК мне Библия и Коран.

Полкаш обсирал всё вокруг, как курица, но яички золотые нёс справно. Военный и пьяница – мой идеал начальника! Но иногда его заносило так, что никакого бабла не нужно, только сховаться от полудурка. 17 июня 2001 звонит на мобилу:

– Мигом явиться! Одна нога здесь, другая там!

У меня со вчерашней днюхи качан трещит, перегаром разит, самому дышать противно. Тащиться за сто километров в падлу. Ещё и стрелка забита с Колей Твиксом, бабло ему сдать самогонное и там по мелочи, не соскочишь. Коля простой, а нутром чует, я и так каждый день на измене, что левак про рембазу вскроется. Послал Глебку. Порешали в «Фаэтоне», выхожу на крыльцо, почесать яйцо, опять набирает:

– Холуёв своих не подсылай! Приказываю лично явиться!

Вхожу. Глебушек на каркасе жопу греет посреди кабинета, бельевой верёвкой обмотан. Рожа белая, как у жмура, гаврила в ногах валяется. Я только пасть распахнул, Полкаш метнулся из-за стола и ствол в лоб:

– Где калаши или расстреляю без суда и следствия за хищение вверенного мне военного имущества?! Убью! – пистолетом трясёт, как импотент челеном.

Вижу Полкашу с похмелюги ещё хуже, чем мне. Я из кармана медленно чекушку вытянул, чтоб не стрельнул, говорю:

– Давайте порешаем, я не в курсах.

Он так обмяк, за стол сел, за башку схватился. Я в штанах обдристанных, аккуратно, чтоб дерьмо не расплескать, к секретарше. Она на подносе чеснок маринованный, розовый, на дольки разобранный, огурчики, капустку, селёдочку с лучком-картошечкой принесла. Чекушку усосал, чутка отошёл.

– На складе два калаша пропали и цинки к ним с патронами.

Я Глеба развязываю, у него подбородок трясогузкой ходит, у меня клешни дрожат, парень нос воротит, от меня говном тащит, я причитаю, как бабка на похоронах:

– Товарищ полковник, где я, где калаши! Я режимом не занимаюсь. Мы чисто по экономике решаем. Да тачку мою на выезде всегда шмонают, пульки ссаной не вынес, гильзы долбанной не присвоил! За что поклёп такой?

Как-то отбрехался. Секретутка за литрухой сгоняла, накатили с ним, отпустило вроде.

Я выполз в зюзю, даже не помню, как дорулил до хаты. Но на шконке, когда надеялся отключиться, упрямый организм послал меня, как целка ухажёра; помня ствол наставленный, ворочался с боку на бок.

Вызвонил Нинку. Шлюха баская, по подиуму ходить и в рекламе сниматься, в рот берёт с проглотом до яиц, а у меня даже не вздрогнул. Так началась моя импотенция.

Пошаркал на кухню, с обоями желтыми в кофейниках и чашках белых, которые с Галкой клеили. Из рюмок хрустальных, на свадьбу дареных, коня тянули, – Палочкин ампулу подогнал с Парижа. Нинка талалакала, а я тосковал, как тогда я обмирал о Галчонке, и хер стоял водокачкой, а теперь повис соплёй. Только с рассветом, поблевав в толчок, уснул под жарким бабским боком.

Кому так взгрёбывать охота?!

Бабло

В субботу 26 октября 2002 года, когда спецназ взял штурмом террористов на Дубровке в Москве, Серёжа Газон играл в «Фаэтоне» свадьбу, по слухам роскошную.

Я же с Паяльником пялился в телек и квасил в шалмане в Шарике, вылетая на Колыму. Оно и к лучшему – кому мило дерьмо ложкой на виду у всех хлебать? Паяльник летел впервой, ссал охерительно, потому колдырил и не косел. Я же быстро нажрался в говно, так как запойно пил уже три дня, начав еще с отвальной в сауне с Толстым, Кузей и другими пацанами. Рейс задерживали то ли на восемь, то ли на двенадцать часов, поэтому мы сосали водяру, распахнув кормушки, малолетками голодными глазели на стюардесс, почёсывая яйца, кемарили в креслах и снова бухали.

Тогда мне Паяльник, который умел разнюхать, слил, что Твиксы и Кривой мотыляют в Питер не бумажки оформлять, как это нам подавалось, а отстреливать по указке местной братвы, за что питерские в ответку вычищают лишних по просьбе Газона. И по слухам, именно питерские положили бойцов Гиви Сухумского, чтоб тот не смотрел в сторону Автопрокладки и «Родничков», а занялся внутренними разборками. Выглядело перед Гиви чисто – в день исполнения Газон шумно гулял с пацанами в кабаке, предъявить ему было нечего.

На Колыме Юрич встренул как старого знакомого, выдал миску красной икры с беляшкой, композитора горячего с мятой. Мы прожили пару дней на прииске, обменяли бабло на голду, отлили из него снасти и отчалили. В Магадане досмотрщик дырку во мне просверлил, будто признавая, но пропустил без слов.

Выход с командировки оказался таков, что, балдея от своей крутости, в декабре я сменил девятку на мерина. Вообще год вышел урожайный, я сильно приподнялся в доходах. С рембазы капало. Толстый с пацанами приносил. Галку с сынком-ссыкунком Газон обеспечивал, так что зажил для себя. В Туретчину с Нинкой смотался. Мобилу сменил. Однако дел привалилось: Палочкин, Магадан, при том что работы в Устье, Корме горбил по-старому. Просил пацанов детдомовских, бойцы из них отчаянные вырастали, Кузей я был доволен, но Газон хитрожопый отказал:

– Воспитывай, спортсмены самому нужны.

Нарисовался Башкир, резкий как понос, я даже моргнуть не успевал, как он троечку фраеру в корпус отрабатывал. Остальные зелёные. Ещё пацана забитого детдомовского пригрел, но его в дело не потребишь, так, привези-отнеси, полудурок, что с него взять? А жалко. Всех я жалел всегда, устраивал, обогревал, Витальку, Глебку, когда Палочкин его без работы кинул, а меня на нары?!