Обитель Блаженных

– Вот всю эту антисанитарию мы ликвидируем. – твёрдо пообещала тётка. – Будете вспоминать её, как страшный сон.

– И когда вы точно приступите к ремонту дома?.. – брезгливым взглядом проводил крысу Евпсихий Алексеевич. – Хотелось бы знать, чтоб подготовиться. Я так понимаю, что это дело не быстрое и неудобное в смысле комфорта и чистоты.

– Вот если ты будешь тут торчать целый день и со своей болтовнёй к нам приставать, то никогда не начнём. – огрызнулся парень, прозываемый Адоэлем. – Шёл бы ты отсюда и не мешал.

– Я?? – приосанился Евпсихий Алексеевич.

– А кто же ещё?.. Пришёл тут такой, типа кум королю, всё якает да якает, зудит и зудит; а, между прочим, я – это последняя буква в алфавите!..

– Ну, знаете! – взъерошился Евпсихий Алексеевич.

– Сидит целыми днями у себя на диване, для благоустройства дома ни черта не делает; а вот, например, в подвале такая вонь стоит, что не продохнёшь!.. Вроде как все окрестные кошки сдохли.

– Так ведь это не мои кошки. – замялся Евпсихий Алексеевич.

– Ну и не мои же!!

– И в правду, шли бы вы домой. – привела брови в прежний очаровательный вид тётка. – Всё, о чём следует уведомить жильцов вашего дома, мы сообщим через объявления на подъездах. А вы уж проследите, пожалуйста, чтоб местная шпана их не срывала.

– Вы знаете, я действительно сейчас пойду домой, потому что я с утра бегаю по городу и очень устал. Но я не оставлю вас в покое, я буду всё время начеку.

– Ради Бога! – устало махнула рукой тётка. – Ещё яблочка не хотите?..

– Не хочу.

Парни подхватили с земли мешки с цементом и с прежней ловкой настырностью потащили их в подвал. Тётка вернулась в кабину машины, где поднесла к уху телефон и дурманным напевом принялась заверять какого-то близко знакомого, что скоро здесь всё закончится и тогда она непременно отправится в отпуск. «Но в этом году, с этой дурацкой пандемией и ограничениями, я не поеду отдыхать на море, надоело мне это море, надоели эти пляжи с дурно пахнущими лежаками и орущими детьми, махну-ка я лучше на Валаам! – кажется, неожиданно для самой себя сообщила тётка своему знакомому. – Вот чувствую, что тянет меня к истокам!.. Изумительнейше тянет!..»

Оставаться дальше у подвала Евпсихию Алексеевичу не было смысла, он демонстративно выкинул свой яблочный огрызок мимо фанерного ящика, отчётливо хмыкнул для острастки и зашагал к себе домой, нарочно завернув к мусорным бакам и распугав голубей с крысой, которые ничуть и не обиделись, а поплелись куда-то по своим делам, бормоча чертыхания. Дома Евпсихий Алексеевич нехотя дожевал остатки галушек, приготовленные Катенькой на завтрак, попробовал залезть в компьютер, чтоб рассказать приятелям о посещении агентства недвижимости, на подлые уловки которого чуть было не повёлся, но почувствовал невероятное утомление. Глаза изнемогли от назойливого солнцепёка и слипались, нагоняя неестественную сонливость, спина ныла, словно ей тоже довелось таскать на себе мешки с цементом, а пальцы на руках совершенно не постигали множества закавык, выглядывающих из мыслительного потока.

– Если я чуток и посплю до вечера, то ничего плохого со мной не случится! – уверил самого себя Евпсихий Алексеевич и рухнул на диван, не раздеваясь.

За окном весело фыркнул фургончик, разгруженный от мешков, и укатил, оставив завитки выхлопного дыма, напоминающие три арлекинские усмешки.

Если что-то и снилось Евпсихию Алексеевичу на это раз, то уличить сновидение не удалось, поскольку его разбудили странные скребущиеся звуки, доносящиеся с кухни. Сердито зевая, Евпсихий Алексеевич распрощался со сном, встал и прошёл на кухню, где убедился, что звуки не были случайны, что кто-то упорно скрёбся по батарее отопления. Несомненно, что шорохи исходили с нижнего этажа, из квартиры, где проживал Лев Моисеевич, о специфической модели поведения которого Евпсихий Алексеевич узнал сегодня в полиции. «Грызёт он её, что ли? – развеселил себя Евпсихий Алексеевич, представив соседа в ошеломительно взбудораженном беспорядке, и громко произнёс, зачем-то склонившись к батарее: – Если нет денег на нормальную закуску, то могу в долг дать!..» Когда же по батарее, словно в ответ, пробарабанили с настойчивой угрюмостью, Евпсихий Алексеевич пообещал дать взбучку вредному старику, спустился на второй этаж и позвонил в дверь квартиры Льва Моисеевича.

Казалось весьма подозрительным, что как только Евпсихий Алексеевич нажал на кнопку звонка, так сразу весь подъезд погрузился в гнетущую тишину. Но сосед не спешил отомкнуться, а нарочно долго брякал ключами, теребонькал какие-то задвижки на двери и раза два переспрашивал «кто там». Наконец дверь лениво отворилась, и Евпсихий Алексеевич увидел замечательно-приторного пенсионера с пузатеньким и активно колосящимся голым торсом, в штанишках, именуемых лет пятьдесят назад, кальсонами, а сейчас и вовсе не имеющими приличного названия.

– Дедушка! – придал язвительности максимальную слащавость Евпсихий Алексеевич. – Не желаете ли вы по своей голове постучать?

– С чего бы это? – отыскал у себя такое же количество слащавости Лев Моисеевич, обладая лицом лукаво-радостным, чуть усатым, и источающим то редкое человеческое удовольствие, как будто только что вернулся из парилки, исхлёстанный банным веником.

– С того, что у меня нет желания ваши азбуки морзе расшифровывать. Уверен, что в нашем доме это никому не интересно. А вот когда начнёте самому себе стучать по мозгам – тогда самому себе удовольствие от общения и доставите… Займитесь-ка.

– Это ты намекаешь на стук по батарее, милок?

– Чего уж тут намекать, когда грохот по всему подъезду шёл.

– Ну да, грохот такой шёл, что трудно не услышать. Да с чего ты решил, что это я по батарее грохочу?.. Разве я имею причину вдруг забуянить?..

– Мало ли, мало ли, Лев Моисеевич… вы человек такой, прямо скажем, неожиданный… активно мыслящий нетрадиционными направлениями…

– Это на чём же могут быть основаны твои заявления?

– Если говорю, значит знаю, о чём говорю. Вихлявые у вас мыслишки, Лев Моисеевич.

– Все мы мыслим, как умеем, а дураков среди нас завсегда будет больше, чем умных. – огорчённый тем, что вынужден бесплодно философствовать, заговорил Лев Моисеевич, ловко выгораживая себя из количества дураков, тем самым уступая местечко для Евпсихия Алексеевича. – А по данному делу ты со мной впросак попал, сосед. Это тебе спуститься ещё ниже надо, на первый этаж, это там буянит Виталик – водопроводчик он. Может что профессиональное у него вспучило, появилась потребность в срочной работе, вот он и принялся по трубам молотить.

– Ах, Виталик?.. И действительно он водопроводчик. И кажется не плохой.

– Да вовсе не плохой. Сущий мастер. – Лев Моисеевич возвёл руки к небесам.

– Да вот какое может быть профессиональное вспучивание, Лев Моисеевич?.. Ведь вечер выходного дня.

– Ну так что?

– Не то время, чтоб за работу браться.

– А что такое, по-твоему, то время, сосед?.. Ты ведь гуманитарий по образованию, и тебе простой человек труда мало знаком. А вот я тебе точно скажу, что иногда настолько приспичит рукам волю дать, что обо всём на свете позабудешь, всё начнёшь отрицать и разукомплектовывать. Лишь бы предаться счастью собственного мастерства и гвоздь в стену намертво забить, или куда он там напрашивается. Причём, намертво забить, напрочь!.. Чтоб каждый тебя уважал за твоё дело!! Как иногда говаривала моя бабка от переизбытка восторга: у Ивана Кузина – большая кукурузина!..

– Значит, таким вы себе и представляете нашего сантехника Виталика?..

– А отчего же не представить, если вся проблема лежит на поверхности?.. Просто не сообразил Виталик, что всех переполошит, когда затеял на ночь глядя ремонт трубы. Даже, думаю, не совсем ремонт его обеспокоил, а потребовалось срочно забить втулку поглубже: пока лето на дворе, пока в трубе пусто… зимой уже будет поздно батарею чинить… как ты думаешь?..

– Думаю, что не случайно вы участковому жаловались, что я вас радиацией облучаю.

– Это про какого участкового идёт речь?.. – тревожно-трусливое рычащее блеяние донеслось из глубин грудной клетки Льва Моисеевича. – Не знаю я твоего участкового и про жалобы ничего не знаю.

– Да разве не вы на меня доносы в полицию строчили, Лев Моисеевич?.. – выдержав интригующую паузу, спросил Евпсихий Алексеевич.

– И в помыслах ничего подобного не было. Честно говоря, я полицию терпеть не могу и связываться с ней опасаюсь.

– Бросьте финтить, мне участковый инспектор ваши писюльки показывал, и, знаете, распрекрасно мы посмеялись над ними. Затейливо вы сочиняете, Лев Моисеевич. Правда, я понять не могу, зачем вы ко мне прицепились, тогда как никаких конфликтных ситуаций между нами до сих пор не возникало?..

– Я ничего и никуда не писал, а если ты что-то там прочитал от моего имени, так наверняка это кто-нибудь вместо меня писал, желая мне же навредить в большей степени, чем тебе. Послушай, сосед, мне совершенно некогда с тобой разговаривать, да ещё на лестничной площадке, и что-то у меня ноги принялись замерзать.

Лев Моисеевич действительно зябко потёр свои босые ступни друг об дружку.

– Я хочу, что вы знали, что я в курсе о ваших проделках, и в дальнейшем терпеть их не намерен. – преобразовал дурашливый кулак в строгий указательный палец Евпсихий Алексеевич. – За ложные доносы у нас, в кодексе, уголовная статья имеется, и я вас запросто могу засудить. Вы, пожалуйста, об этом помните, Лев Моисеевич.

– А ты, пожалуйста, знай, что у меня в животе урчит, и мне не терпится сесть за стол, чтоб поужинать. Так что, давай до свидания, мой хороший, не держи на старика зла, ступай прочь.

– Моё дело вас предупредить, а там определяйтесь как хотите.

– Ну, предупредил и молодец, топай дальше. Честное слово, мне надо чего-нибудь вкусненького съесть; как говаривала моя бабка, опустошая очередную салатницу на собственной свадьбе: любовь приходит и уходит, а кушать хочется всегда!.. Тебя не приглашаю разделить со мной скромную трапезу, не обессудь. Катька твоя тебе ужин наготовит.

– Позвольте, уважаемый, что это ещё за грубость?.. Как вы смеете так говорить: Катька?..

– Да шутейно же я, шутейно! – испуганно воскликнул Лев Моисеевич, нырнул в квартиру и захлопнул дверь.