Открой дверь

– Она ожила? Как это возможно? Ты что-то сделал с ней?

– О, нет, это господа профессоры сделали с вами. Не помнишь? Традиционная закрытая тусовка в колодце института. Вас всех сделали бессмертными. Относительно, конечно. Но все-таки, жить ты будешь, пока сам не захочешь умереть! И ты тоже, дорогая подопытная Кэти! – мы оба ничего не понимали, тупо смотрели на Энди Уотсона со смесью крепкого скептицизма и полнейшего недоверия. – Я убил тебя, Крит, там на входе, надеялся, что ты сдохнешь, конечно, но рана затянулась. Ты же не помнишь, как попал сюда. Тебя не было целых сорок минут. Все-таки твоя рана была куда ужаснее, чем у Кэти. Кстати, дорогуша, подтверди мои слова, скажи, в каком виде он был, когда я приволок его сюда.

– В чудовищном виде. Ты лежал на боку. Из спины торчало лезвие ножа. Когда он его вытащил вывалились внутренние органы: кишечник, печень. Желудок был разорван. Все было в крови. – Кэти заплакала. Я снова поднял футболку. На теле не осталось и следа от раны. Но я не мог поверить в этот бред. – Помнишь подписи Стейта, которым под сто лет? Это похоже на правду. Теперь очень похоже. Так как ты ожил. И я, видимо, тоже…

– Понял, Крит?

– Понял. Допустим, я тебе поверил. Но мы тебе зачем? Ты тоже член тайного клуба трудоголиков, который решил проверить предел возможностей своей регенерации?

– О, нет, детектив, хотя, мои исследования невольным образом затронули данную тему. Только попроси и я тебе все расскажу!

– Ты, очевидно, беседами не избалован, ладно, если это оградит тебя от бессмысленных пыток, то я только за!

Глава 15. Безумец.

У всякого безумия есть своя логика.

(Уильям Шекспир)

– Умный парень! Ты уже знаешь мою биографию, так что для тебя не будет открытием, что моя семья разрушена. Только ты не знаешь подробностей. Жена моя, тоже была членом «клуба долгожителей», но она страшно болела. И умирала десятки раз за день. К сожалению, мы узнали о ее беременности слишком поздно. Она сотни раз погибала, пока плод развивался в ней. Это не могло не отразиться на нем. И знаешь, в чем проблема? Когда умираешь слишком часто, то грань между мирами стирается. И твой рассудок перестает забывать, что ты умер. А также он может не выдержать того, что видел ТАМ. Так случилось и с женой… Она уже не различала эти миры, когда она умирала – думала, что живет, когда жила – думала, что умерла. А после родов она попросту отказалась жить. И ушла ТУДА. Она оставила меня с ребенком, который никогда не просыпается. Я по сей день трачу все деньги и силы, чтобы он оставался жив. Ему не нужны препараты, ему не нужны специальные приборы, только забота. Я мечтаю, чтобы он проснулся. Однажды я услышал, что Стейт и Мортинсон беседуют о проклятии, я, как и ты, Крит, начал копать. Я узнал все! И сжег документы и книги об этом. Чтобы никто больше не мучился также, как и моя жена. Я похитил первую свою жертву. Она барахталась на дыбе целый месяц, перед тем, как отказалась жить. – Кэти рыдала, она не могла выслушивать это, я и сам был на грани срыва, только я все еще испытывал не жалость к нему, а сильнейшее презрение. – Я узнал очень много. Под пытками старики мне много чего рассказали. Тот свет не свет вовсе. Это бесконечный лимб из спящих тел и навеки проклятых теней, которые больше никогда не уснут. Когда умираешь здесь – оживаешь там, и наоборот. Проклятие только дает возможность снова уснуть. Пока не зажили твои раны, ты находишься там – в собственном теле, можешь дышать и говорить, заходить в любую дверь лабиринта, сотканного из теней. Ты можешь встретить там давно умерших, и еще живых – мирно спящих в своих жизнях. Я отправлял туда стариков. Они искали моего сына. Правда, у меня тоже оказались ограничения – если слишком долго поддерживать раны недавно усопшего, то они начинают гнить, тогда уже душу обратно не вернуть… – он снова ухмыльнулся. Теперь мне стало очевидным, Энди не безумец, он маньяк, одержимый. – Один старик все-таки нашел моего сына, он привык жить там, в мире теней, и даже не замечал ничего странного, для него тот мир стал реальностью. Они со стариком даже успели переговорить, только время заканчивалось. Сыну нужно, чтобы тот нашел нужную дверь, за которой ждет его смерть, чтобы он уснул там и проснулся, наконец-то здесь. – я настолько погрузился в рассказ, что начал замечать изъяны плана Уотсона: если его сын умрет там, то здесь он будет тенью, а не живым человеком, обряд тоже не помог бы ему, ведь он бы возвращался туда. Его сын был не таким, как мы, он, как бы, был вывернут наизнанку, человек-антоним.

– Подожди, Уотсон, ты не видишь, что это не сработает!

– Да-да-да, Крит, ты прав, а вот она еще не поняла. Да, красотка Кэти? Не поняла. А я понял, что для реализации плана мне нужен этот обряд. Я залез на крышу и записал каждое слово, каждый звук, каждое движение и каждый артефакт, который использовали профессора. Я воспроизвел обряд, но бомж, которого я украл с улицы, просто умер. Я похитил Стейта, тот, под пытками, пересказал обряд в точности, как у меня записано, и даже провел его, но второй бомж умер той же смертью, что и первый. В конце концов, я победил, может, звезды сошлись, может, мне повезло, но обряд сработал, и очередной столичный бомжара стал королем мира! Я несколько раз закрепил результат. И решил испробовать его на сыне. Следующий профессор отправился убивать моего сына в мире теней. Ничего не вышло… Никакого оружия туда не пронесешь. Сделать его тоже не представляется возможным, можно, гипотетически, задушить кого-то, но хилый старик не смог бы одолеть сильного молодого человека, который за свою жизнь в теневом мире научился выживать. Мне нужен был человек молодой и сильный. Только вот в этом году все особи мужского пола были худы, очкасты и соплёй сшибаемы. А тебя, дорогой Крит нельзя похитить без шумихи. И тут, конечно, нам помогла твоя милая подружка. Уж за любовницей ты бы помчался на край света точно! Ну, не за любовницей, так за юбкой! Что ты на меня зыркаешь? Дыру не прожжешь, точно тебе говорю! И вот, наконец-то, каким-то чудом ты обо всем догадываешься. Как я хотел бы подтолкнуть тебя к решению, но ты бы все понял! Исалам и другие «песики» тебя недооценивали, это точно! В отличие от меня. Я сразу понял, что ты провел качественную работу, что ты много всего узнал. Даже как-то пробился на закрытую вечеринку. А туда пускают только избранных, да, Кэти? Не рада уже, наверное?

– Скажи, Энди, хоть кто-то из стариков еще жив? – в моем голосе еще тлел огонек надежды, Уотсон это почувствовал, он хотел поиграть со мной, прежде, чем начнет меня раз за разом убивать.

– Естественно, не все глупцы выбирают смерть, правда, от доброй половины толку, как от козла молока. Они сейчас не то, что экспериментами готовы заниматься, но даже сопли подтереть не могут.

– Отпусти их, прошу тебя, я у тебя останусь! Сделаю все, что попросишь, а если не сделаю, то ты можешь меня спокойно убить. Договорились?

– Не договорились! На что мне ты мертвый?

– Я тоже с тобой останусь. – почти шепотом пролепетала Кэти.

– Вот это мне уже больше нравится! – Уотсон сделал шаг нам навстречу. – Выведи стариков, позвони кому-нибудь, пусть их заберут.

– Хорошо, открой дверь!

Энди сунул свой огромный нож в ножны на бедре, подошел к моей камере, достал связку ключей. В этот момент Кэти почувствовала запах относительной свободы и, обезумев от ненависти к безумцу, вытащила тесак из набедренного чехла. Энди был не пальцем деланный, тут же развернулся и готов был напасть на девушку, если бы я не схватил его за плечи, обхватив снизу его руки своими, протянутыми сквозь прутья решетки. Все еще разогретая безумием Кэти, не останавливаясь, воткнула нож в Энди с такой силой, что острие прорезало мою кожу на груди и воткнулось в грудину. Я вскрикнул от боли и упал на пол своей камеры.

– Кэти, не вытаскивай нож! Он может очнуться, если на него тоже подействовали обряды, которые он несколько раз провел! – девушка послушно закивала, отпустила трясущимися руками рукоять, вытерла слезы, оставив на скуле кровавый след.

Энди Уотсон в последний раз моргнул, глубоко вздохнул, на его губах застыла странноватая улыбка. С ресниц мертвого безумца скатилась слезинка.

В эту минуту на другом конце страны, в больничной палате очнулся Сэмуэль Уотсон. Протянув руку к прикроватной тумбочке, он взял маленькую фотографию в рамке – Энди и Энн Уотсоны, его отец и мать. Такие молодые и красивые. На звуки медицинских приборов прибежали врачи. Одни улыбались, другие плакали, глядя на молодого человека, который совершил невозможное! Он очнулся, впервые в своей жизни, от комы, которая началась с момента его рождения!

– Я позвоню твоему папе, Сэми! – подскочила одна из медсестер. – Ох, как же он обрадуется!

Голос Сэми еще не окреп, да у руки, с трудом держащие фотографию в картонной рамке, дрожали от усталости. Он попытался что-то сказать, но не смог, его уложили обратно, дали стакан воды, помогли выпить, но голос это не восстановило. А если бы кто-нибудь из них прочитал его мысли, то разрыдался бы пуще прежнего: «Не обрадуются. Они теперь оба ТАМ…».

Три года спустя.

Я, Тобиас Крит, все еще довольно молодой человек, заместитель главы небольшого отдела внутренней безопасности страны, что обычно занимается перекладыванием бумажек и коллекционированием макулатуры, а иногда еще и внедряющий своих агентов в те или иные организации и общества, никак не думал, что буду раскапывать могилу в столь поздний час. Опять Север-3. Опять чертов снегопад в неположенное время года. Снова пропадают случайные старики. И вот я еду на поезде, уже не прикрываясь личиной видеоблогера. Та же гостиница, тот же ресторан с потрясающе вкусными пельменями. Тот же памятник с сапогом на постаменте. Знакомая замаскированная дверь. Знакомый крутой спуск. Ненавистная круглая комната, в стенах которой когда-то были закованы люди. Вот те же коридоры, которые когда-то вдоль и поперек прочесали агенты, прибывшие на мой вызов. Из этих катакомб мы вместе вытащили около двенадцати человек. В основном, это были знакомые мне только по фотографиям профессора. Профессор Стейт тогда расплакался у меня в объятиях, обещал, что сделает для меня все, что только сможет. Кэти предусмотрительно накинула на Уотсона простыню, центр которой оттопыривался из-за рукоятки ножа, все еще торчащего из его бренного тела. Далее были бесконечные допросы. Мы наплели в три короба, очень похожий на правду заранее заготовленный текст, проверили сходимость улик и версий. Попросту выдали Энди за обезумевшего маньяка, мечтавший вернуть жену и ребенка к жизни посредством серии убийств. Полиция и госбезопасность не нашли ничего подозрительного, хотя и удивлялись в предпочтениях маньяка, чье поведение не подходило под обычные рамки. Всегда жертвы были одинаковыми: у кого волосы одного цвета, у кого – глаза, кто-то проститутка или бухгалтер, да и почерк, кроме бессмысленной жестокости, ничем не характеризовался и закономерностей не имел. Стариков тоже научили этим словам. Сказали нагло врать, что до них просто очередь еще не дошла. Но они все были страшно перепуганы от всего этого. А некоторые обезумели от того, что их друзей и коллег пытали до самой смерти. Тогда всех убедила версия о маньяке. Нож вытащили уже из гниющего тела, душа больше не могла вернуться, так что от лезвия можно было избавиться. Хотя я и пробрался на следующий день в морг и вбил в висок десятисантиметровый гвоздь, просто успокоения ради. Тело закопали там же в Севере-3. Никто не пожелал попрощаться, кроме меня и господина Кардинала. Но и он, и я пришли просто убедиться, что гроб сколочен достойно, крышку вбивали не почтовыми гвоздиками, а нормальными, закопали не на обычные полтора метра, а на все три. Опять-таки, все ради безопасности. Стейт ушел практически сразу, как опустили гроб. Он не мог себе простить глубочайшее доверие и слепоту по отношению к Уотсону, хоть его никто и не винил, но вина ржавчиной проедала его цельнометаллический безэмоциональный барьер. Я простоял, пока последний кусок земли ни завершил высокую могилу.

И вот теперь, привыкший к простой жизни, чуть более живой, чем обычно, чуть более финансово обеспеченный и подкаченный, я раскапываю могилу с именем Эндрю Уотсона.

Вот они, последние десять сантиметров мерзлой земли. Фомкой срываю гвозди, открываю крышку. Передо мной совершенно пустой, будто нетронутый гроб, обтянутый изнутри белой тканью. Еще мгновение и я получаю сильный удар по спине чем-то деревянным. Я упал прямо в открытый гроб, кое-как получилось перевернуться лицом к небу. На меня смотрел Энди Уотсон, только с более гладкими чертами лица, куда более молодой и злой, а не просто уставший и разочарованный.

– Сэмуэль?

– Угадал!

Крышка гроба закрывается, все еще включенный фонарик освещает надпись на потолке: «И здесь ты будешь навечно».

– ОТКРОЙ, СЭМ! ОТКРОЙ!