Четыре столетия пути. Беседы о русской литературе Сибири

А. Сорокин хорошо знал жизнь и быт казахов (а почти все среднеазиатские народы в царской России назывались одним словом – «кыргызы»), их язык, культуру, фольклор. И это объяснимо, ибо он и родился на казахской земле, в городе Павлодаре, в богатой семье староверов-беспоповцев. Из Павлодара семья переехала в Омск. Здесь, после шести лет обучения, А. Сорокин был исключен из гимназии с «волчьим» билетом за незнание, как писал он сам в автобиографии, молитвы «Отче наш». Сорокин поступил счетоводом в управление железной дороги, где и прослужил много лет.

Крупных вещей у А. Сорокина на «киргизскую» тему нет, но в многочисленных рассказах, сказках, легендах и притчах, очень образных и красочных, он затронул многие социальные и духовные проблемы степного народа. Их героями часто выступают народные певцы, сказители-акыны; в тексты его «киргизских» произведений то и дело врывается народная песня, что, кстати, во многом отразилось и в названиях новелл: «Печальные песни Ачара», «Песня Джеменея», «Не пойте песен своих»… Поражает в «киргизских» рассказах А. Сорокина его способность вживаться в духовный мир чужого народа, умение его глазами видеть глубинный смысл явления.

Другой большой и важной темой в творчестве А. Сорокина стала антивоенная. Она проходит в ряде рассказов писателя. Антивоенным пафосом проникнута и одна из самых крупных вещей А. Сорокина – повесть «Хохот Желтого дьявола», опубликованная как раз в канун Первой мировой войны.

«Это мой шедевр», – говорил о повести автор. (Именно ее А. Сорокин сам выдвигал на соискание Нобелевской премии). Произведение действительно весьма впечатляет. Но нетрудно заметить, на что оно опирается. Кроме Библии, это два известных произведения русской литературы, появившихся несколько раньше сорокинского, – «Красный смех» Л. Андреева и «Город Желтого дьявола» А. Горького.

Как и в названных вещах, в повести А. Сорокина нет сквозного сюжета. Это тоже повесть-памфлет, направленная против войны. А. Сорокин видит в войне планетарный ужас и всеобщее сумасшествие. В художественном плане повесть «Хохот Желтого дьявола» с первых и до последних страниц являет собой громадную разветвленную метафору-перевертыш: автор превращает переносный смысл словосочетания «театр военных действий» в реальное, прямо-таки буквальное явление, чем еще резче высвечивает трагедию войны и еще больше подчеркивает «ее великий ужас».

В то же время А. Сорокин не только изобличает преступления войны, но и показывает ту социальную силу, благодаря которой возникает и развивается «золотолапый микроб» войны. И здесь А. Сорокин явно отталкивается от горьковского Желтого дьявола. Правда, его (Сорокина) «дьявол» – не традиционный золотой телец и угнетающая власть денег, а страшная космическая сила, подчинившая мир злой воле, сила, которая и является главной причиной кровопролитных войн между народами.

Зловещий золотой звон слышен и со страниц рассказов А. Сорокина об искусстве и роли художника в обществе. Звон чаще всего погребальный, ибо смертью или помешательством писателя, художника, актера они обычно заканчиваются. Трагедия художника, по мысли А. Сорокина, заключается в том, что, создавая шедевры, обогащающие души людей, он раздает все, чем владеет, и остается нищим. А. Сорокин хорошо понимал социальный смысл этой трагедии. Он видел, как денежный мешок становится хозяином мысли и вкуса, как начинает диктовать свою волю (очень современна мысль эта и сегодня!).

Есть у А. Сорокина очень поучительный рассказ «Свободное слово». Его герой – писатель – страдает оттого, что никто не публикует им написанное, где он говорит правду, одну только правду. Хозяева газет и журналов требуют лжи. Чтобы заработать на хлеб, герой рассказа начинает сочинять в состоянии опьянения, поскольку вино приглушало голос совести и позволяло ему отступить от правды. Его «пьяные» рассказы начинают охотно печатать. Приходит богатство, слава. Постепенно герой привыкает кривить душой, и ложь из-под его пера выходит даже тогда, когда он трезв. С приходом желанной свободы и исчезновением обстоятельств, заставлявших писателя лгать, душа его оказывается уже настолько растленной, что он уже вообще не в состоянии сказать слова правды.

Удивительно прозорливый рассказ! Многим писателям в разное время пришлось пройти через нечто подобное. И очень немногие сохранили в себе свою правду.

Мотив честности художника перекликается в творчестве А. Сорокина еще с одним – мотивом неоцененного по достоинству таланта, мотивом для самого этого писателя очень личным и больным, ибо он остро ощущал собственную недооцененность. В работе «Записки Врубеля» А. Сорокин создает образ гениального живописца (его, кстати, земляка-омича), которого не признает мещанское общество, от которого отворачивается любимая женщина, и слава к которому приходит уже тогда, когда он попадает в сумасшедший дом. И то, что печальная участь Врубеля, вынужденного «за двадцать пять копеек таскать на толкучку свои картины»[31 -

 Таланты Сибири и золото. – Омск, 1917, с. 4.], – не исключение, А. Сорокин подтверждает и в ряде других своих публицистических выступлений. Так, с горечью пишет он о страшной судьбе поэта-самородка И. Тачалова. Напоминает А. Сорокин и о жалком существовании в условиях российского капитализма многих отечественных писателей. Вс. Иванова, к примеру, вынужденного три года проработать клоуном в балагане. А. Сорокин очень любил Сибирь, но тем трагичней его вывод: «В Сибири могут развиваться таланты, даже гении, для того, чтобы страдать…»[32 -

 Газета для курящих». 1919, 4 февраля, №1. (Редактором ее единственного номера был А. Сорокин).]. Увы, и в этом, как показало время, «король писателей» оказался прозорлив.

Представление об А. Сорокине окажется неполным без уяснения его отношения к революции. Революцию он ждал. Развенчивая в своих произведениях капитализм, он был готов к ней, и ее, революцию, объявившую мир народам, право наций на самоопределение, решительно взявшуюся за уничтожение власти золота (то есть все то, против чего так активно всегда выступал А. Сорокин), поначалу радостно принял. Однако жестокость революционного террора и трагедия начавшейся Гражданской войны развеяли его радужные идиллии, и в одном из рассказов писатель восклицает: «И я, десять лет писавший против капитализма, веривший в торжество социализма, не знаю, какими словами кричать мне!» Во многих рассказах-притчах послереволюционных лет А. Сорокин настойчиво проводит мысль о том, что всякая революция способна заменить лишь одну форму рабства другой. Писателю кажется, что революционный переворот может перевести только к анархии и неуправляемости. С приходом к власти Колчака и оказавшись в центре его жесточайшего режима, А. Сорокин снова меняет взгляд на революцию, поскольку колчаковщина оказалась еще страшнее диктатуры пролетариата.

А. Сорокин советского периода (а это восемь лет его жизни) мало похож на прежнего бурного и эксцентричного «короля писателей», «гения Сибири» и «рекламиста». Теперь он «становится просто писателем Антоном Сорокиным, скромно, в меру своего дарования, участвующим в деле создания новой литературы»[33 -

 Беленький Ефим. Антон Сорокин. // Послесловие к кн. Антон Сорокин. Запах родины. – Омск, 1984, с. 256.]. А изменился он так потому, что в новых условиях изображать «шута Бенеццо» сделалось бессмысленно, ибо «исчезла литературная конкуренция, и каждое подлинно талантливое слово принималось с благодарностью, если оно выражало близкие народу идеалы»[34 -

 Там же.].

Проще же говоря, А. Сорокин приходит, в конце концов, к идее сознательного служения революции, а тем, кто обвинял его в альянсе с советской властью, он откровенно заявлял: «Писатель должен быть агитатором. И я, Антон Сорокин, продался. Продался… за большую цену, и цена эта – лучшая жизнь для новой страны…»[35 -

 «Сибирские огни», 1928, №4, с. 210.].

То ли действительно отсутствие конкуренции сказалось, то ли просто загнав себя в прокрустово ложе «сознательного служения революции», но в середине 1920-х годов А. Сорокин фактически перестает быть самим собой. От прежнего, оригинального и яркого художника в последние годы его жизни мало что осталось. Нравственно-философскую направленность в его творчестве потеснила идеологическая тенденциозность, а сам он иной раз напоминал героя своего рассказа «Свободное слово». И только иногда, как неожиданное солнце в редкие просветы свинцовых туч, прорывался к читателям хорошо знакомый, независимый и самобытный А. Сорокин, для которого литература – это в первую очередь средство «сказать то, что хочешь». Именно таким предстает он в своеобразном исповедальном лирическом эссе «Человек, который еще не умер», где писатель итожит жизнь, признаваясь в сокровенных думах и крахе многих своих иллюзий.

Последние свои годы А. Сорокин провел в Москве. Солнце «короля писателей» неудержимо закатывалось…

Но, как говорится: «Король умер и – да здравствует король!» Ничто талантливое не исчезает бесследно. И новые поколения читателей еще сумеют по достоинству оценить неповторимое творчество А. Сорокина.

ДОЛГОЕ ЭХО ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ

В статье «Литературная пушнина», посвященной пятилетию журнала «Сибирские огни», В. Зазубрин писал: «Тематически до последнего времени на первом месте у сибирского писателя стояла Гражданская война… К темам послевоенным писатель повернул в 1926 году»[36 -

 Статья-фельетон впервые опубликована в ж. «Сибирские огни» (1927, №1). Цит. по кн. Литературное наследство Сибири. – Новосибирск 1972, с. 215.].

И действительно, в двадцатых годах прошлого столетия именно Гражданская война была ведущей в творчестве писателей-сибиряков – как уже известных с довоенных лет, так и тех, кто становился писателем в ее горниле. И тем, и другим, испытавшим, как говорится, на собственной шкуре «прелести» кровавой междоусобицы, было что сказать читателям. Но в литературе, хорошо известно, не менее важно еще и как сказать. А подход к теме Гражданской войны и ее изображению у писателей-сибиряков был разный.

«Репортер времени»

Павел Николаевич Дорохов (1885 – 1942), например, считал себя «репортером времени», задача которого собрать, зафиксировать драгоценный материал эпохи, пока он не распылился. «Мы – чернорабочие. Те, кто придут после нас, будут творить. Но без кирпичей здание не построишь, а кирпичи наносим мы», – писал он в автобиографии[37 -

 Дорохов П. Н. Автобиография. // В кн. Счастье. – Харьков, 1926, с 23.]. А «собирать» и «фиксировать» ему было что.

Родился П. Дорохов в Самарской губернии, в крестьянской семье. Служил в Омске в Земельном комитете. Активно участвовал в революционных событиях. Был первым председателем Челябинского Совета рабочих и солдатских депутатов в 1917 году, потом – председателем исполкома крестьянских депутатов в Петрограде. Годы Гражданской войны провел на Урале и в Сибири, ведя общественно-политическую деятельность. В 1938 году П. Дорохов был репрессирован и погиб в одном из лагерей ГУЛАГа.

«Репортерский» подход предопределил и художественную специфику самого крупного и успешного (за 10 лет выдержало 10 изданий) произведения П. Дорохова – романа «Колчаковщина» (1923), представляющего собой хроникально-последовательную цепь эпизодов из истории Гражданской войны в Сибири. Не случайно современник П. Дорохова критик В. Правдухин назвал эту вещь «очень хорошим литературным репортажем»[38 -

 «Красная новь», 1923, №7, с. 293.]. И в этом, и в другом своем романе о Гражданской войне «Земная радость» (1928) П. Дорохов выступил на редкость добросовестным и правдивым летописцем, сумевшим увидеть сложное социальное явление в характерных чертах и деталях. И в этом, быть может, была его, как писателя, главная заслуга.

Через страдания человеческого сердца

Исаак Григорьевич Гольдберг (1884 – 1939) к изображению Гражданской войны подходил с иных позиций, как бы полемизируя уже с другой распространенной тенденцией – передавать грандиозность революционных событий через движение многомиллионной массы, как это делали в своих произведениях, скажем, А. Серафимович («Железный поток»), или В. Зазубрин («Два мира»). Ис. Гольдберг, напротив, стремился как можно глубже проникнуть в мир отдельного человека, чтобы через него, через эту человеческую каплю постичь процессы общественного океана. И такой подход не случаен.

В литературу советской Сибири Ис. Гольдберг входил уже сложившимся писателем, воспитанным на общедемократических традициях критического реализма с его пристальным вниманием к отдельной личности.

Родился Ис. Гольдберг в Иркутске, в семье кузнеца. После окончания реального училища собирался поступить в Петербургский университет, но был арестован за принадлежность к группе «Братство», издававшей нелегальный журнал. С этого времени будущий писатель всецело отдается политической борьбе. Он вступает в партию социалистов-революционеров (эсеров), активно участвует в революционных событиях 1905 года в Иркутске. После разгрома революции попадает сначала в Братский острог, потом его ссылают на Нижнюю Тунгуску, где он пробыл вплоть до 1912 года.

Творческим итогом этой ссылки стала первая книга Ис. Гольдберга «Тунгусские рассказы» (1914), посвященная тяжелой судьбе эвенков. И хотя писать и печататься он начал значительно раньше, известность ему принесли именно «Тунгусские рассказы», ставшие для него своеобразным аттестатом на творческую зрелость.

Однако подлинный расцвет таланта Ис. Гольдберга начался в 1920-х годах. К этому времени писатель пересмотрел свои политические взгляды, порвав с эсерами, а потом и вовсе отошел от политики, полностью переключившись на литературу.

Рассказ «Человек с ружьем» открыл новый этап в творческой деятельности Ис. Гольдберга. Писателя надолго захватывает героика Гражданской войны, борьба против колчаковщины. Кроме названного выше, они находят отражение в рассказах «Бабья печаль», «Попутчик», «Цветы на снегу», «Сладкая полынь» и, конечно же, в большом новеллистическом цикле «Путь, не отмеченный на карте».

Цикл пронизан сквозной мыслью о неизбежной гибели колчаковщины. Причин «неизбежности» две: могучий натиск восставшего населения Сибири и разложение внутри самого белогвардейского воинства. Обе причины под пером Ис. Гольдберга получают убедительное художественное обоснование. В таких, прежде всего, новеллах как «Гроб подполковника Недочётова» и «Путь, не отмеченный на карте».

В центре последней, давшей название всему циклу, – уходящий от преследования сибирских партизан белогвардейский отряд. Здесь так боятся народного возмездия за содеянное, что, забыв о всякой морали и чести, озабочены только спасением собственной шкуры. «Никаких товарищей, никаких начальников!.. Спасайся, кто может!» – вот единственный волчий посыл, которым они сейчас руководствуются, чем дальше, тем больше уподобляясь стае хищников.

Ис. Гольдберг умеет держать читателей в постоянном напряжении: и упругой пружиной интриги, и острыми неожиданными ситуациями, и динамичностью повествования. Вместе с тем автору удается написать психологически точные и глубокие портреты персонажей. Что особенно наглядно продемонстрировано им в рассказе «Гроб подполковника Недочётова». Чтобы надежнее спрятать добытые неправедным путем ценности, полковник с адъютантом сговариваются выбросить из гроба тело убитого подполковника Недочётова и сложить туда награбленное. Для большей маскировки заказывается панихида по усопшему. Умело используя кощунство ситуации, писатель проявляет подлинную сущность каждого из персонажей.

Большая часть произведений Ис. Гольдберга о Гражданской войне написана в приключенческо-романтическом ключе, отомкнувшем сердца миллионов читателей, о чем свидетельствуют многочисленные советские переиздания его книг.

Но Гражданская война – не единственная тема Ис. Гольдберга. Немало писал он и о социалистическом строительстве первых советских пятилеток. Его перу принадлежат романы об индустриализации в Сибири «Поэма о фарфоровой чашке» (1930) и «Главный штрек» (1932), а так же роман о колхозном движении «Жизнь начинается сегодня» (1934), которые тоже имели определенный читательский успех. И все-таки в историю сибирской литературы Ис. Гольдберг вошел, прежде всего, как автор произведений о Гражданской войне.

Кондратий Никифорович Урманов (1894 – 1976) – участник борьбы за освобождение Сибири от белогвардейцев – тоже немало страниц своего творчества посвятил Гражданской войне, ставшей и для этого писателя своего рода «визитной карточкой». Хотя начинал он, как и Ис. Гольдберг, с темы от войны далекой…

Родился К. Урманов в Кокчетавском уезде Акмолинской области, в многодетной и бедной семье сельского столяра. Учился в сельскохозяйственном училище, но был исключен как главный зачинщик жалобы губернатору на творящиеся здесь беспорядки. Началась кочевая жизнь. «Я исходил много дорог, бывал во многих городах… мои руки знали всякую работу, – вспоминал впоследствии писатель. – У меня не было постоянной работы, постоянного куска хлеба…»[39 -

 Писатели о себе. – Новосибирск, 1973, с. 226 – 227.]. Работать ему приходилось и маляром, и грузчиком на пристани, и рассыльным, и писарем в переселенческом управлении… Усиленно занимался самообразованием. Экстерном сдал экзамен на звание народного учителя. Но учительствовать не пришлось: помешали революционные события. К. Урманов был связан с революционным подпольем, в числе организаторов выступления против Временного правительства арестовывался. С началом Гражданской войны ушел к партизанам… Так что не случайно борьба с колчаковщиной становится впоследствии магистральной темой его творчества.

Но, повторимся, не с нее начинал К. Урманов свой литературный путь за пятнадцать лет до Гражданской войны, а с «киргизской» темы. И это для него, родившегося и выросшего среди степей Северного Казахстана, в верховьях Ишима, где русское население мешалось с казахскими кочевниками-степняками, было совершенно естественно. Тем более что и вообще тема «инородцев» для русских писателей многонациональной Сибири была близкой и традиционной. К ней не раз обращались А. Новоселов, А. Сорокин, Вс. Иванов и другие современные К. Урманову писатели-земляки.

В его творческом багаже более десятка «киргизских» рассказов. Все они отмечены ярко выраженным национальным колоритом, притчевостью, аллегоричностью, с помощью которых, следуя А. Сорокину, К. Урманов старался затронуть многие социальные, духовные и нравственные проблемы степного народа, увидеть окружающий мир их глазами.

А к теме борьбы за освобождение от колчаковщины К. Урманов обратился по окончании Гражданской войны, уже пройдя ее горнило. Впервые она зазвучала в рассказе «Жень-шень» (1922). А в 1924 году в Новониколаевске выходит посвященный этой теме сборник «Половодье».

Рассказы, его составляющие, некоторыми сторонами близки произведениям Ис. Гольдберга. Через душу своих героев, через страдания человеческого сердца К. Урманов также стремится показать рожденные революционной эпохой глубокие жизненные противоречия – и прежде всего непримиримый конфликт «двух миров». Рассказы К. Урманова пронизаны острейшими драматическими коллизиями и высоким эмоциональным накалом.