Времена года

– Потому что атеист?

– Нет, это не критерий для меня, да и вообще совсем ни при чем.

– Тогда почему? Потому что он умный?

– Ну, а где ты видел глупых евреев? Еврея-дурака может определить только другой еврей. Для остальных национальностей все евреи умны без исключения. Мне он нравится тем, что корректен, честен, не ханжа и не трус

– Ладно, я понял. Так что конкретно он говорит от имени Пруста?

– Он спрашивает своих гостей, что бы они сказали богу, если бы вдруг предстали перед ним.

– Да-да, знаю. А что бы вы, например, сказали ему?

– Я бы сам ему задал вопрос.

– Какой?

– Господи, зачем это все?

– И как вы думаете, что бы он вам ответил?

– Ничего… Я боюсь, его просто не существует.

– Ну, ведь и вы б тогда ничего у него не спросили

– Так, а я тебе о чем

Дядя Витя развел руками, как бы показывая, что больше тут добавить нечего. Он взял бутылку водки, налил себе и Вадику, поставил бутылку обратно на стол и приподнял рюмку.

– Не чокаясь, – сказал он. И не дожидаясь какой-либо реакции от своего собеседника, быстро выпил.

Вадик последовал его примеру. Он чувствовал, как алкоголь обволакивает его мысли или как будто погружает их в легкий туман, в котором растворяется нервное напряжение последних дней. Кажется, что все в нем может утонуть, стереться, потерять свое значение, и тогда останутся только абстрактные вещи высшего порядка, тонкие материи духовного поиска. Он повернулся к жене и попросил ее передать салат с курицей.

VIII

Лиза посмотрела на Вадика. Ей было неприятно, что он уже заметно опьянел. Так происходило, каждый раз, когда он сидел за столом рядом с дядей Витей. Какой бы повод ни был, постоянно одна и та же история, и хмелеет всегда почему-то только Вадик. Дядя Витя, понятно, тоже, но выглядит при этом нормально. По нему трудно сказать, пьяный он или нет – можно только предполагать. Он, вообще, как правило, много говорит. Ему нравится быть в центре внимания и что-то рассказывать. Такое иногда утомляет и раздражает, особенно тех, кто плохо его знает, но Дима в нем это любил. Он всегда ждал с ним встречи, и она знает, даже готовил для себя какие-то вопросы, чтобы с ним обсудить. Ей в данный момент самой сильнее, чем когда-либо прежде хочется только одного – что бы он говорил и говорил, даже не думая прекращать. В его немного сумбурном потоке речи есть какая-то незыблемость, неизменность жизни. Если сейчас наблюдать за ним, то кажется, что все, как и прежде, продолжается и повторяется: он сидит за столом, как всегда чуть более громкий, чем нужно, ест, пьет, разговаривает. Он выглядит бессмертным и вечным, вовлеченным во все проблемы человечества и одновременно свободным от каких бы то ни было. Он словно причастен ко всему, и при этом его ничего не касается. Он снаружи и внутри одновременно. Буквально на секунду Лиза ощутила, даже не поняла, а вот именно ощутила плавную текучесть всего. Не хватает только одного человека… но и это ведь когда-то сгладится в постоянном движении жизни. Она смотрела на дядю Витю и уже переставала его слышать. Ей как будто становилось не важно, о чем именно он рассуждает: на дне рождении мамы это была достоевщина – великий русский народ и его единение, православие, духовные скрепы и жертвенность. Сегодня это уже что-то другое, завтра и послезавтра все может полностью поменяться. При этом каждый раз он есть и будет абсолютно искренен. Его поток сознания, часто увлекательный, определяется множеством различных факторов: погодой, настроением, количеством выпитого, книгой, которую он сейчас читает, и так далее. Иногда он делается почти джойсовским, путаным, не рассчитанным на собеседника, точнее полностью не зависящим от него, а направленным скорее вовнутрь, на самого себя. Одна бесконечная автоаллюзия, странствие между полярными полюсами идей и мировоззрений, как блуждающая точка в системе координат человеческих ценностей. Этот непрекращающийся поиск – его единственный способ жить и осознавать себя как маленькую часть чего-то несоизмеримо большего. По-другому, он, наверное, не умеет. Кроме того, конечно, его увлекает и сам процесс публичной демагогии – такое безобидное потакание своему «я», немного детское самолюбование совершенно непрактичного человека. Всей практической стороной его жизни всегда управлял кто-то другой: вначале мама, потом первая жена, потом вторая. В перерывах между женами, возможно, это снова была мама. Так или иначе, у него все время был и есть надежный менеджер, человек готовый к управленческой работе на альтруистических началах. Его же участие ограничивается выполнением хозяйственных поручений (в них он безотказен и исполнителен), а также в том, чтобы исправно приносить домой свою маленькую зарплату, превратившуюся теперь уже в пенсию. Он кажется всегда беззаботным, точнее неомраченным заботами, словно ему ничего не надо, чтобы чувствовать себя счастливым. Наверное, поэтому и выглядит лет на десять моложе своего настоящего возраста.

Сколько Лиза себя помнила, дядя Витя всегда им помогал, когда было нужно. Но при этом ее не покидало смутное ощущение, что он делал это только, потому что его об этом просили, говорили или ставили перед фактом. Ей казалось, что сам он мог бы одинаково помочь и не помочь, при этом не почувствовав внутри себя никакой разницы. Она однажды поделилась этой мыслью с мамой, но та обиделась, сказала, что она совсем не права и не может делать такие заключения. Только позже Лиза поняла, что действительно ошибалась – никогда у них не было и не будет человека роднее, и то, что она иногда принимала в нем за безразличие, на самом деле мудрость и любовь к жизни. Он был единственным человеком из всех, кого она знает, кто, если отбросить всю демагогию, никогда никого не судил.

– Дорогая, – Лиза чуть вздрогнула от неожиданности – передай, пожалуйста, вон тот салат с курицей.

Вадик смотрел на нее уже чуть расслабленным, но еще не плавающим взглядом немного выпившего человека. Когда только сели за стол, было видно, что он напряжен – ничего не ел, смотрел как-то рассеянно по сторонам и, как будто даже не знал, куда деть руки. Теперь это все почти прошло – на поминках ее брата он был полностью вовлечен в абстрактный бессмысленный разговор, как посторонний человек, как Юрьевна из второго подъезда, готовая в любой ситуации и сейчас поделиться новыми рецептами своих пирожков и соленых помидор. Лиза молча передала ему салатницу и повернулась к маме.

IX

Миша подошел к двери винного подвала, потянул за ручку и зашел вовнутрь. Он снял с себя шапку и оттряхнул ее, хотя снега на ней не было. Затем спустившись вниз по лестнице, оказался в первом зале. Обведя взглядом столики, расположенные с правой стороны, он не увидел Игоря, и тогда прошел во второй. Людей здесь сидело намного больше, поэтому сразу трудно сориентироваться, куда смотреть.

Игорь первым заметил Мишу, но пока еще не поднял руки, чтобы его позвать. Вместо этого он несколько секунд с интересом разглядывал его и чуть улыбался. На небольшом расстоянии казалось, что Миша совсем не изменился: такой же худощавый, немного сутулый несмотря на то, что много лет занимался спортом, коротко стриженный, в очках и с усами. На нем была довольно легкая, явно не зимняя куртка, чуть потертые синие джинсы и черные ботинки с острым носком – все самое обычное, но при этом, странно не сочетающееся, ни друг с другом, ни с тем, как одеваются вокруг. В нем чувствовалась какая-то несовременность типажа, даже скорее его несвоевременность, которая никуда бы не делась, где бы и когда он ни жил.

Когда Миша, наконец, заметил Игоря, тот приветственно махнул ему и начал вставать со стула, сразу протягивая руку.

– Здорово, дружище! Очень рад тебя видеть.

– И я тебя, Миша. Давно не виделись.

– Давно. Уже черт знает, сколько времени. А ты, блин, не меняешься – все такой же.

Игорь успел заметить, что ему приятно это слышать и почувствовал легкое, но не уверен, что вполне искреннее, смущение.

– Да ладно тебе. Еще как меняюсь. Садись. Портвейн будешь?

– С удовольствием! Сто лет его не пил, кстати. Помнишь, как там у Высоцкого: "проводник в преддверье пьянки извертелся на пупе…"

Миша широко улыбнулся и стал потирать руки, словно показывая свое предвкушение. В нем явно чувствовалось веселое, чуть суетливое нетерпение начать все сразу, от чего в его голове творился небольшой сумбур. Было не вооруженным глазом видно, как он не притворно радовался встрече, и Игорю показалось, что в том, как у него не получается держать это в себе, есть что-то смешное и детское.

Он улыбнулся ему в ответ и попросил Мишу подождать пару минут, а сам пока пошел к барной стойке.

– Ну, что рассказывай, – начал сразу тот, когда Игорь вернулся. – Как ты вообще?

– Нормально. Хорошо вроде все. Давай выпьем за встречу. Правда, очень рад тебя видеть.

– Я тебя тоже, дружище. Давай.

Они чокнулись и выпили. Игорь поставил бокал, а Миша повертел свой в руке и сделал еще один глоток. Потом вытер пальцами уголки рта и зачем-то поправил очки.

– Ты, когда вообще приехал? И чего заранее не предупредил-то?

– Я приехал только сегодня утром. По правде говоря, все получилось довольно быстро, и я до последнего не знал, буду ли вообще здесь. Поэтому не стал морочить голову раньше, и позвонил уже отсюда.

– Ясно! Ну, правильно сделал, что позвонил. Хоть увидеться получилось, а то даже голоса твоего уже давно не слышал…

Игорь чуть опустил глаза. Ему стало приятно от того, что Миша рад его видеть, да и он сам был тоже, если честно. Теперь ему казалось даже немного странным, что он изначально не собирался никому звонить и сообщать о своем приезде.

– В общем, еще раз говорю: молодец, что позвонил.

– Да ну, брось, Миша. Как бы я мог приехать и не сказать тебе об этом?

– Ну, давай еще раз тогда за встречу. Портвейн отличный, по-моему.

По-моему, тоже.

Игорь успел отметить про себя, что разговор начался легко и, видимо, так пойдет и дальше. Очень хорошо, что не нужно будет думать над тем, как его поддержать и что бы такое спросить. Никакого стеснения или ощущения неудобства, как часто бывает, когда встречаешься с человеком, которого очень долго не видел, и чего, он, собственно говоря, боялся.

– Ты, вообще, как добрался, поездом или самолетом? – спросил Миша.

– Ни тем, ни другим. Я ж по работе, поэтому на машине. Я ее, кстати, оставил тут на платной парковке, но сегодня уже, видимо, не получится забрать.

Миша хихикнул. Он не знал, чем сейчас занимается Игорь, но почему-то постеснялся спросить или, может, просто решил сделать это позже.