Гость внутри

«И этот оправдываться начал», – сделал для себя неутешительный вывод Беляев.

Почему-то ему стало совсем тошно и возникло желание напиться. Именно так, грубо, с соплями и похмельным тремором. Свистнуть хоть кого-нибудь и нажраться в лоскуты.

Леша потянулся за записной книжкой.

Этому звонил, этот тоже с ним уже пьянствовал, а потом оправдывался. Этот… Это Толик, хрен собачий. Это тоже не то, а вот…

Алексей, придерживая пальцем страничку в записной книжке, принялся накручивать номер. Наконец в телефоне щелкнуло и пошли короткие гудки. Занято.

Ну и хрен с ним. Следующий.

Беляев снова принялся перелистывать страницы дальше. Ему было наплевать кто, лишь бы компания была обязательно из старых, хотя новых знакомых у него и так не было. После очередного номера вместо коротких гудков в трубке повисли длинные.

«Моб твою ять, хоть кто-то сегодня дома окажется?! – Леша в который раз перелистнул страницу. – Во, то, что надо. Давно не виделись и… И вообще».

Беляев повертел диск, дождался окончания набора номера.

– Алло, – бесцветным женским голосом откликнулась трубка.

– Алло, добрый день, а Игоря можно? – заторопился Алексей.

Трубка промолчала, будто голос в ней уснул или отлучился по каким-то своим делам. Лишь какой-то невнятный полузвук-полуотголосок звука послышался Леше.

– Вы меня слышите? – напомнил он о своем существовании.

– Да. – Голос теперь звучал как-то сдавленно.

– Попросите, пожалуйста, Игоря.

– А Игоряши нет…

У Алексея возникло ощущение, что женщина на том конце провода хотела еще что-то добавить, но в трубке снова установилась мертвая тишина.

– Алло. – Алексей дунул на всякий случай в трубку. – Будьте добры, передайте Игорю, что ему звонил Леша Беляев. Мы с ним вместе…

– Игоряши нет, – проронил голос. – И не будет больше. Он ушел.

– А вы не подскажете, где его можно найти? – попытался Леша, но собеседница вдруг заговорила быстро-быстро, часто всхлипывая, не слыша Алексея:

– Он сам так захотел. Он упал неудачно… Врачи пытались, но… Записку оставил, никого не винить, мол… А эти в больнице сказали, что неудачно упал, вот если б… А как? Как можно упасть удачно с девятого этажа? Хотя если б удачно, то, наверное, сразу бы умер. А так… Правда, в сознание так и не пришел…

– Простите. – Алексей сам не услышал собственного голоса.

– Господи! – Голос сорвался на истерику. – Когда ж это все кончится? Сколько ж можно звонить?! Нету его! Уж три месяца как нету! А они все названивают… Нету его… Нету Игоречка… Ну зачем?.. Зачем? И зачем вы все трезвоните, чего хотите? Когда ж это проклятие закончится, наконец?.. Игорюша, зачем?.. Почему…

– Простите, – чуть громче повторил Алексей и повесил трубку.

На душе было гадко.

Игорю было двадцать, может, двадцать один, они с Алексеем учились в одном классе, стало быть, одногодки.

«Она говорила, что он три месяца как… – через туман припомнил Беляев. – А ведь он в августе родился. Значит, он и до двадцати одного не дожил. Интересно, кто она, мать? Боже, в голове не укладывается. Игорь эдакий тихий, интеллигентный еврейчик. Иногда занятный, чаще занудный. В принципе умел посмеяться, да только глаза всегда грустными оставались».

Именно глаза вспомнились сейчас Алексею. Почему вдруг? Лицо стерлось, некоторые черты активно не желали всплывать в памяти, оседая там расплывчатыми пятнами, и лишь глаза. Грустные и все понимающие, как у коровы, что ведут на бойню. Только умнее.

Значит, в окно с десятого этажа. Или девятого? Какой этаж она назвала? На каком этаже живет… жил Игорь? На девятом? Или все-таки на десятом? И все эти этажи пролетел.

Алексей представил себе «неудачно упавшего» Игоря. Почему-то воображение нарисовало двор, погрязший в сумерках, щербатый асфальт и тело парня. Парень лежал на животе, спиной вверх. Правая нога оказалась подвернута под каким-то немыслимым, неестественным углом, руки разметались, лица не видно. Почему-то именно так. Ни лица, ни глаз, если кому-то и доступно было лицо это, то только выщерблинам на асфальте. И почему-то он не дышал. То есть понятно почему, мертвый был потому что… Но ведь он же не сразу умер, его ж еще до больницы довезли. А вот Леше представился именно мертвым уже.

Беляев тряхнул головой, отгоняя навязчивую картинку, к которой разыгравшееся воображение щедро дорисовывало все новые и новые детали. Записная книжка полетела в сторону, перелетела через стол и приземлилась с той стороны на паркет. Алексей чертыхнулся, но поднимать не стал. Звонить больше никому не хотелось.

Обхватив голову руками, он вперил взгляд в старый дисковый телефонный аппарат. «И чего предки новый не купят, все говно это берегут, – зажмурившись, подумал он. – По нему давно помойка плачет, но как же выкинуть, когда он „еще хорошо работает“».

Эта мысль настолько разозлила его, что рука сама потянулась за аппаратом, пальцы с силой сжали ненавистную черную коробочку. Рывок, лопнувший провод – штепсель так и остался в розетке, грохот. Запущенный в стену телефон разлетелся на мелкие пластмассовые осколки, вывернув наизнанку свои неказистые внутренности.

Через несколько секунд распахнулась дверь и на пороге появилась мать. На ее лице читалось волнение, чуть ли не испуг.

– Что случилось? – спросила, взгляд ее метнулся по комнате, остановился на останках телефона.

– Ничего, – прокомментировал Алексей.

– А телефон при чем? – возмутилась мать.

– Новый куплю, – мрачно произнес Леша.

– «Новый», – передразнила мать, волнение уступило место раздражению. – Без работы сидит, а туда же – «новый». Ни копейки в дом не принес, только потребляешь, так еще и вещи портишь.

– Попрекаешь. – Алексей почувствовал, как раздражение передается ему самому.

– Я никогда не попрекала деньгами, но…

– Попрекаешь! – зло констатировал Алексей.

– Перестань на меня орать! Я пока еще мать, а ты у меня на шее уселся. Так хоть не руби сук, на котором сидишь. Если уж для тебя ничего святого не осталось, то хоть с меркантильной точки зрения на это посмотри.

– Я не рублю сук и не ору. – Леша устало провел ладонью по лицу. – И перестань разговаривать со мной в таком тоне, тем более упрекать. Если так и дальше будет продолжаться, развернусь и уйду.

– Пугать меня вздумал?

– Уваливай! – рявкнул появившийся в дверях отец. – Напугал ежа. Только учти, здесь не гостиница: уйдешь – возврата не будет.

Они еще что-то кричали. Алексей уже плохо слышал и не особенно понимал. Он уткнулся лицом в подставленные ладони и сидел так, ни о чем не думая. Когда поток обличительных речей иссяк, Леша встал и посмотрел на родителей.

«Не понимают и не поймут», – метнулось в голове.

– Все? – ровным тоном спросил Алексей.

Ответа не последовало. Мать надулась, сложив руки на груди, а по лицу отца ходили желваки. Не чувствуя под ногами пола, Беляев направился к двери. В коридоре его догнал отец, дернул за плечо. Алексея развернуло, в лицо бросилось злое: