– А сколько лет брату?
– Тогда было двенадцать. Маня его у тётки под Краснодаром оставила, а сама сюда на заработки… Она хотела медсестрой на курорте. А тут вот… Кому сейчас её диплом нужен? А курортники приезжают, так они сейчас не лечиться хотят… Вот она деньги тётке на брата и посылает, – хозяин вздыхает.
– Дядя Сурен, а как вы с Машей познакомились?
– Так она, как сюда приехала, сиделкой ко мне устроилась. С моим внуком знаешь как носилась, когда он болел. Невестка, наверно, меньше о нём заботилась, чем она. Ну а потом… Люди-то сюда не болеть – развлекаться приезжают…
Вот всё и стало на свои места. Так мне становится жалко Машу! После рассказанного хозяином даже душа не на месте. По сравнению с её проблемами мои – вообще просто картонные.
– Дима, с Маней беда случилась, – сообщает дядя Сурен, едва я прихожу на работу. – Порезали её вчера ночью.
– Как порезали?
– Ну, с одним мужиком она не захотела идти – пьяный сильно был, так он нож вытащил… Менты его повязали, а Маня сейчас во второй больнице.
– Как её там найти? – напряжённо спрашиваю я.
– Не бойся, одну не оставим. Вот сейчас машину разгрузим и вместе поедем, – ворчит хозяин.
В больничной палате сидим у Машиной кровати. Одной рукой она держит мою руку, а другой – руку Сурена Арменаковича. В её глазах стоят слёзы.
– Ну как ты, девочка моя? – спрашивает дядя Сурен.
– Ничего… Говорят, жить буду.
– Я с доктором говорил… – как бы про себя бурчит он. – Ты, Маня, не волнуйся. Поможем. Верно, Дима?
– Конечно! Маш, я к тебе каждый день приходить буду!
Дядя Сурен почему-то усмехается. Может, я пока ещё чего-то не понимаю?
– Вот что, Дима. Вот тебе… Тут доктор написал, что нужно купить. Вот деньги. Давай – бегом в аптеку.
Пока бегу в аптеку, пытаюсь понять. Ведь вроде больница, а лекарства приходится покупать. Это вообще как?
Едем из больницы. Молчим. Смотрю на хозяина. Он сосредоточен и угрюм.
– Дядя Сурен, а что врач сказал?
– Жить будет, а родить уже вряд ли сможет. А женщина должна рожать! В этом её счастье, – и опять замолкает.
Захожу к Маше в палату. Сегодня я один. Только сейчас замечаю, что тут всё не убрано, да и вообще грязно. Даже бельё на её кровати странное, будто жёваное, и просто несвежее. В прошлый раз от волнения я этого не заметил.
– Привет…
Подхожу к ней, наклоняюсь и целую.
– Митя… Спасибо тебе… – она слабо улыбается.
– Ну как ты сегодня?
– Да уже лучше. Садись. Спасибо вам с дядей Суреном. Уколы помогают. Говорят, скоро выпишут. Придётся поправляться дома.
– А я к тебе буду приходить и всё приносить.
– Митя…
Вижу, что больше она ничего сказать не может. Только молча смотрит на меня. Я тоже молча смотрю на неё.
– Митя… Мне, видимо, придётся уехать отсюда.
– Мне дядя Сурен всё рассказал.
– Давай поговорим об этом, когда я буду дома. Я ведь когда-то тебе сказала, что будет моя исповедь…
Мать почему-то оставила меня в покое. Мы почти совсем не разговариваем. Она только оставляет мне какую-то еду. Вообще-то и раньше особых разносолов не было, а сейчас сам варю себе сосиски да пельмени. Ничего, хватает.
После школы бегу работать, а потом – к Маше. Она уже дома, правда, почти не встаёт, только до туалета и обратно. Когда надо, бегаю в магазин и аптеку. Стараюсь даже что-то приготовить и всё приношу ей в постель. А она иногда плачет. Тогда я сажусь рядом, обнимаю её и глажу по голове. Вот как сейчас…
– Знаешь, Митя… Это так хорошо, что мы с тобой встретились, – тихо говорит Маша. – Ты для меня стал, как… солнышко. Спасибо тебе.
– Да ладно… Не за что, – бурчу я и чмокаю её в лоб. – Ты, главное, поправляйся скорее.
– Надо… – вздыхает она. – Надо ещё денег где-то взять на дорогу. Я ведь всё отправила тётке для Егора. Себе оставила только за квартиру отдать. Могла бы у дяди Сурена попросить, но он и так уже мне на лекарства потратился.
– Маш… С деньгами разберемся. У меня теперь есть.
– Митенька, они ведь тебе самому нужны. Надо что-то другое… Я, может, ещё смогу пару раз… когда поправлюсь. Всё равно с кем. Лишь бы заплатили.
Как она это говорит! Кажется, я теперь понял, что значит говорить горько.
– Нет! – сам удивляюсь своей резкости. – У меня тебе на дорогу наберётся. Хватит тебе…
– Митенька… – притягивает меня к себе и целует. – Я за тебя молиться буду. Правда! Когда в Грозном было совсем страшно, я всегда молилась.
– Маш, а как ты оттуда выбралась?
– Это было какое-то чудо. Однажды во время обстрела я схватила брата и ещё одного мальчишку-чеченца и потащила их в подвал. А снаряд, уж не знаю чей, как раз в наш дом угодил. Тогда было непонятно, с какой стороны обстреливают. Нас завалило. Не так чтобы сильно, но если бы я на мальчишках не лежала, то не знаю, что бы с ними было. Через сутки как-то откопалась. Рук не жалела. Выползли мы, а вокруг чечены. Повели нас куда-то… Страшно! А мальчишка-чеченец исчез. Потом уже у них, в каком-то доме, подходит к нам с братом один чечен. Бородатый, страшный… А мальчишка-чеченец рядом с ним, ему на меня показывает и что-то говорит по-своему. Их языку, живя в Грозном, я ведь так и не выучилась. Чечен подходит, называет меня сестрой и говорит, что я спасла его племянника. Благодарит… А потом тащит за собой, сажает в какую-то машину-развалюху, и мы едем. В общем, привёз нас почти на границу Чечни, высадил и говорит: «Беги отсюда, сестра. Спаси тебя Аллах!» Махнул рукой, в какую сторону идти, и мы пошли. Вот так…
– Маша, а зачем ты сюда приехала? Разве там, где живёт твоя тётя, нельзя было работать?
– Егорку поднимать надо. Кроме меня, у него нет никого. Тётка, а вообще она даже не тётка, а дальняя родственница матери, согласилась, чтобы он у неё пожил, но только с деньгами. Им ведь там тоже не сладко – одним огородом живут. Вот я и решила поехать заработать. Понарассказывали, что тут можно и в санаторий устроиться, и ещё работу сиделкой брать. А вышло… Дурой я оказалась, Митя. А с тобой мне повезло. Что бы я сейчас делала без такой няньки? – она наконец улыбается и опять тянет меня к себе. – Я обязательно буду за тебя молиться!
Перед очередной поездкой с дядей Суреном захожу к Пашке переодеться.
– Павлуха, где там мои деньги? Хочу посмотреть, сколько там накопилось.
Вынимает и даёт тонкую пачку перетянутых резинкой купюр. Считаю.